Грязная буйная штучка

Глава 4 ФИНН

Меняется сигнал светофора, я шагаю с тротуара и перехожу улицу в середине небольшой толпы. С прижатым к уху телефоном я слушаю, как мой брат Колтон перечисляет, что нужно наладить на судне, до того как оно сможет покинуть док.

— А ты уверен насчет проводки? — спрашиваю я. Все внутри замирает, и мне нужно подтверждение. — Ты точно знаешь, что это проводка целиком, или ты посмотрел только в панели предохранителей?

Я слышу, как он вздыхает, и представляю, что сейчас снимает бейсболку и почесывает козырьком затылок. Сегодня вторник, и он все это время работает без выходных. Уверен, он разбит.

— Я сам проверял панель, пока Леви был в рубке. Мы заменили все старые предохранители, и каждый проклятый из них взорвался, как только мы переключили выключатели.

— Вот херня.

— Именно.

— И какой у нас план? — спрашиваю я, укрываясь под ярко-красным брезентовым тентом. Солнце сейчас активное, поэтому тротуары пустынные и практически без тени.

— Мне надо заменить несколько проводов, выяснить, как выбрать их из поврежденной линии. Думаю, это займет некоторое время.

— Господи. Мне нужно быть дома, а не в этой, блять, Калифорнии.

Прислонившись к стене ближайшего здания, я пытаюсь понять, как такое могло случиться. Есть чувство, что все навалилось разом в один год: сначала большая часть года с плохим уловом, потом нехватка денег и под конец эта гребаная Калифорния.

Но Колтон так не думал.

— Так, стоп. Мы тут со всем справимся. А ты должен быть там, обдумывая следующий шаг. У нас были времена и похуже. Разберемся.

Я немного молчу, перед тем как задать вопрос, ответ на который так боюсь услышать:

— Ну и как долго?

Он выдыхает, и я практически слышу его подсчеты в уме.

— Мне нужно снять панель и вытащить ее из рулевой рубки, — говорит он. — Как минимум, пара дней.

Так, вроде неплохо, могло быть хуже. Я прикидываю, сколько мы потеряем по деньгам, если не выйдем в море.

— А двигатель ты проверил? — спрашиваю я.

— Первым делом, — отвечает он.

— И? Также? Хуже?

Он колеблется:

— Немного хуже.

— Вот блять. И как долго он продержится?

— Согласно отчету, как минимум шесть месяцев. Но это было полгода назад, Финн, и еще шесть месяцев до этого. Сейчас всего два процента осадка в заправляемом масле, в отличие от прошлого раза. Я бы сказал, что мы легко отделались в этом году. Скоро закончится сезон, и все будет хорошо. Мы справимся.

— Ладно, — отталкиваясь от здания, говорю я. Прохожу мимо несколько магазинов, ресторанов и небольших баров и теперь чем дальше я иду, тем больше тротуары заполняются народом. Солнце в Сан-Диего жарит неслабо, и я чувствую, как тепло просачивается сквозь мою черную футболку и ткань моих джинсов. Колтон был прав, могло быть хуже. Еще рано нажимать на тревожную кнопку.

Тогда какого хрена я тут делаю?

— Ты готов к встрече? — спрашивает он, и в его голосе я слышу тревогу.

— А она нам точно нужна?

Его нервный смешок прорывается сквозь разговор.

— Финн, давай хотя бы рассмотрим этот вариант, хорошо?

— Я знаю, Колт. Но, блять, я мысленно с вами, — хотя я не был. Не особо. Я хочу, чтобы мой бизнес был таким же, как и раньше, и поступившее из Лос-Анджелеса предложение — это не вариант.

— И когда встреча? — спрашивает он, словно не эта дата не отпечаталась у него в мозгу. Мы все ее помнили.

— На следующей неделе, — я опять останавливаюсь у здания, потирая руками лицо. — И какого хера я сюда приехал так рано? Я мог бы с вами чинить это дерьмо и…

Он стонет.

— Господи, да прекрати ты волноваться. Проведи немного времени с Анселем и Оливером, повеселись. Ты еще помнишь, что такое веселье, Финн? И ради всего святого, пожалуйста, переспи хоть с кем-нибудь, пока ты там.

Я чуть не споткнулся, когда он это сказал, потому что, господи боже, мой пресс все еще болит после вчерашнего секс-марафона с Харлоу.

— Проблемы все еще будут ждать тебя, когда ты вернешься. Ты меня понял? Веселись.

Я прохожу мимо высокого кирпичного здания справа от меня и заглядываю в окно. Смотрю на свое отражение с оживленной улицы, но тут же останавливаюсь и стою, как вкопанный. Потому что там за столиком, хмуро уставившись в ноутбук, сидит Харлоу.

Повеселиться, значит.

— Да, я понял.

Как только я вхожу, мне улыбается сидящая за небольшим подиумом администратор. Она в какой-то степени горячая, выглядит, как пин-ап модель и хорошо бы смотрелась на капоте винтажного автомобиля. У нее короткая прическа фиолетового оттенка с небольшим пробором на бок, на губах и в носу пирсинг, обе руки расписаны цветными татуировками. Я почти готов перезвонить Колтону, это девушка точно в его вкусе.

— Я сяду там, — улыбаясь, говорю ей и показываю туда, где сидит Харлоу, все еще одна, все еще смотрящая в экран ноутбука, внимательно изучая все, что она там нашла. Она на секунду берет свой телефон, пролистывает его и кладет обратно.

Администратор улыбается мне в ответ и позволяет пройти, подавая меню и подмигивает, до того как я успеваю отвернуться. Здесь темно и, слава богу, прохладно. Октябрь на Ванкувере довольно промозглый. В Сан-Диего же словно начало лета. Вечное лето. Не удивительно, что почти все местные такие расслабленные.

Гладкие черные подушки, диваны вдоль стен, расставленные в виде небольших зон в ближайшей половине ресторана, и высокие столы и стулья в другой. Это место скорее похоже на бар, чем на пиццерию.

Харлоу сидит за длинным деревянным столом. На ней сегодня желтая юбка, а ее загорелые ноги, обутые в коричневые сандалии, закинуты на рядом стоящий стул. Волосы у нее собраны в узел, одновременно и беспорядочный, и замысловатый, а когда я подхожу ближе, я более чем рад заметить небольшой засос на ее плече.

— Здравствуйте, мисс Вега, — говорю я.

От звука моего голоса она подпрыгивает, поднимает глаза, ее улыбка исчезает, переходя в изумление… и, возможно, расстройство.

— Финн.

Я замечаю, как она отодвигает ноутбук, когда сажусь на стул напротив.

— Пожалуйста, — говорит она сухо. — Присаживайся.

— Знаешь, я прямо слышу, как ты закатываешь глаза, когда это говоришь, — отвечаю я. — Это талант.

К нашему столику подходит официантка, и я обнаруживаю, что у Харлоу только стакан чая со льдом.

— Я буду то же самое.

Я возвращаю взгляд на Харлоу и вижу, что она наблюдает за мной.

— Планируешь тут остаться?

— А почему бы и нет, похоже, тут круто.

Она хмыкает в ответ — ее шея краснеет, и она делает вид, будто я не связывал и не трахал ее три дня назад — и снова смотрит в свой телефон.

— Во сколько тебе надо уходить? — спрашиваю я.

Она качает головой.

— Мне никуда не надо.

Я притворяюсь, что смотрю на часы.

— Не хочу показаться назойливым…

— Верится с трудом, — перебивая, бормочет она.

— …но ты же вроде работаешь?

— Работаю, — говорит она, глядя больше на экран, чем не на меня. Ее глаза все еще опущены, и небольшая подвеска у нее шее немного покачивается при каждом ее вдохе. Я с легкостью вспоминаю, как она выглядела, лежа на спине, когда из одежды на ней только цепочка и моя веревка вокруг…

Так, соберись, Финн.

— Разве ты не должна быть в офисе или с девочками на обеде?

Она нарочито медленно закрывает свой ноутбук.

— Не сегодня.

— Почему?

Она определенно начитает раздражаться от моих вопросов, и это, признаться, еще больше разжигает мое любопытство.

— Потому что сегодня я не работаю. Мама плохо себя чувствует. Мне нужно было найти кое-какую информацию.

— И чем же ты занимаешься на работе?

— Я практикант на канале NBC[12].

Я опять показательно смотрю на часы, сейчас, правда, еще более драматично. На часах 12 часов дня, вторник, она сидит в пиццерии, уставившись в свой ноутбук, и играет в телефоне.

— На полставки, — поясняет она. — Я работаю около двенадцати часов в неделю. — двенадцать? Видя мое изумленное выражение, она переспрашивает: — Что?

— Не оплачиваемая?

— Я прак-ти-кант, — произносит она более медленно, чтобы было понятней. — Я хочу работать в киноиндустрии, и для начала нужно с чего-то начинать, а NBC находится здесь.

— Понятно. И что, ты приносишь кофе и всякое такое?

— Время от времени.

— А они ничего не перепутали? Ты же дочка кинозвезды и большой голливудской шишки, и они сделали тебя подающей кофе девочкой?

Я подшучиваю над ней. В смысле, мне интересно, чем все закончится.

— Я не только этим занимаюсь, — отвечает она, глядя на меня, улыбаясь и понимая, что я издеваюсь. — Вообще-то да, они заставляют меня делать паршивую работу именно потому, кем является мой отец. Столько, сколько я себя помню, я работала с ним и знаю куда больше, как создаются фильмы, чем люди, на которых я сейчас работаю. Но папа всегда говорил, что сначала я должна заработать уважение через смирение, поэтому я сейчас на этой работе. Но я не всегда буду этим заниматься.

Ха. Это было неожиданно и немного настораживает, ведь именно также сказал бы и мой отец.

— Так ты закончила колледж по специальности…

— Связи.

— А-а, связи. Ты типа спец по Твиттеру и Фэйсбуку?

Она складывает губки, игриво изучая меня.

— Ты слышал про Твиттер?

Ох, ее стоит отшлепать за это.

— А ты что здесь делаешь? — спрашивает она и начинает убирать свой серебристый ноутбук в сумку. — Не таинственные ли дела тебя сюда привели?

— Решил пообедать и сделать пару звонков, — говорю я и изучаю меню. — А что? Хочешь предложить пару идей, как убить время? А то я уверен, что некотрые могу рассмотреть.

— Ну, мы с тобой в Basic, и ты уже здесь, я чувствую, что обязана, пока ты в Сан-Диего, заставить тебя остаться и поесть. Здесь вкусно кормят, и у них есть пиво.

— Пиво точно облегчит мой обед с тобой.

Я слышу ее шутливый вздох и не уклоняюсь, когда в мое плечо впечатывается ее кулачок.

Готов признать, Харлоу была права.

— Я что, правда, только что съел пиццу с картофельным пюре? — беря пиво, спрашиваю я.

— Ага, и признайся, что это самая лучшая пицца.

Она и была, я уверен, но ей я этого не скажу. Я съел половину пиццы с моцареллой, нарезанными помидорами и беконом. Харлоу и половины не осилила.

— Все было вкусно.

— «Вкусно», — повторяет она, покачивая головой. — Знаешь, ты не сломаешься, если проявишь немного энтузиазма, Финн.

— Я могу сказать кучу комплиментов, если ситуация того стоит.

— Например?

— Помнится, я говорил про твою киску, что она вкусная.

Ее глаза округляются от изумления и да, именно этого я и ждал. Есть что-то в том, как Харлоу реагирует на меня — будь то шок, сопротивление или ярость — словно тянет из меня какие-то первобытные инстинкты. Знаю, это делает меня дикарем и мудаком, но это приятно, и заводит нас обоих. И психоанализ мне сейчас совсем не нужен.

— Кстати об этом. Почему ты так быстро сбежала в субботу? Я мог бы тебе в душе спинку потереть.

Я вижу, что она не готова к откровенности, поскольку моргает пару раз, не находя слов, но потом все же собирается с мыслями.

— Потому что было слишком интенсивно. И я вообще-то пришла только потрахаться.

Я хмыкаю и откусываю небольшой кусочек пиццы.

— И что ты будешь делать со своим либидо, когда я уеду?

Она поживает плечами и говорит:

— Больше мастурбировать, — и откусывает огромный кусок от своей.

Я смеюсь. Мне нравится проводить с ней время.

— Так значит, твоя специализация — связи, и твой папа шишка в кинематографе. Что я еще должать о тебе знать?

— Финн, ты помнишь о нашей договоренности? Все, что тебе надо знать — это что я люблю оргазмы. Не напрягайся.

— Да ладно тебе, Имбирная Печенька.

— Ну, хорошо, — она вытирает рот салфеткой и кладет ее на стол. — У меня есть сестра Беллами.

— Она миленькая?

Харлоу смотрит на меня с отвращением.

— Ей всего восемнадцать, ты, хищник.

— Я имею ввиду для моего брата Леви. Господи, не нервничай.

Она смеется.

— Она великолепная, но совершенно сумасшедшая.

Я поднимаю бровь и говорю:

— Генетика — так еще сука, верно?

— Ха-ха.

— Она учится где-то здесь?

Пожимая плечами, она отвечает:

— Она ходит в школу искусств, но я совершенно уверена, что это просто прикрытие.

— Ты серьезно? — я чувствую, как мои глаза расширяются. Я слышал такие истории про Калифорнию но…

— Нет, конечно, я шучу, успокойся, канадский осведомитель[13]. Но мне кажется, это немного сложная программа. Я уверена, после выпуска ей будет сложно найти работу, разве что в Бургер Кинге.

— А ты все еще живешь с родителями?

Она прищуривается, глядя на меня.

— Финн, мне двадцать два года.

— Но твои родители живут здесь, и ты неоплачиваемый практикант, работающий 12 часов в неделю и подающий кофе. Прости, конечно, мое безумное предположение, но у тебя точно должно быть какое-то укрытие.

— У меня есть трастовый фонд, — она качает головой и показывая на меня куском пиццы. — Вот только не надо делать вид, что ты удивлен.

— Я удивлен, что ты признаешься в этом.

— Мои родители ответственно подходят к деньгам, и я тоже, поэтому вложила их в покупку недвижимости в Калифорнии и в собственную квартиру.

— Я должен поздравить тебя с тем, что ты знаешь, как тратить родительские деньги? — смеясь, спрашиваю я.

Она наклоняется ближе.

— Очень мило, что ты считаешь меня богатенькой дурочкой, но я дурочка не больше, чем ты, тупоголовый лесоруб.

— Рыбак.

— Что?

— Я рыбак, Харлоу.

Она облизывает губы и рычит.

— Какая. К черту. Разница. Да, моя работа не такая гламурная, но я прекрасно с ней справляюсь. Да я, блин, лучше всех подаю кофе.

Я начинаю хохотать.

— Ты неподражаема.

— А ты горячая задница.

Я откидываюсь на стуле, покачиваясь на двух ножках, и вижу, как она наблюдает за мной. Она, без сомнения, самая сексуальная из всех знакомых мне девушек. И, к моему удивлению, возможно, и самая умная.

— Ага, я знаю.

— Так что насчет тебя? У тебя есть родственники? Братья, да?

Я киваю, беру стакан и делаю глоток пива.

— Колтон и Леви.

— И вы, ребята, работаете вместе?

— Ага, плюс еще папа. У него был сердечный приступ и инсульт пару лет назад, так что он мало работает, не то что раньше, но он всегда рядом.

— А мама?

Я качаю головой.

— Мама умерла от рака груди, когда мне было двенадцать.

Я вижу, как меняется ее лицо, улыбка исчезает, и она берет трясущимися руками свой стакан с чаем и делает глоток, перед тем как сказать:

— Финн, боже, я не… — она покачивает головой, делает глубокий вдох и закрывает глаза. — Это такое горе.

Что еще можно сказать в такой ситуации, кроме как:

— Да. Это было давно.

Она отворачивается от меня, и впервые я замечаю, что она выглядит обессиленной.

— Ну и что же ты как усердно изучала? Штудировала просторы Фэйсбука в свой выходной?

Я уверен, что она хотела съязвить мне в ответ, но ее выражение лица смягчается, и она говорит:

— Так, искала кое-что.

— Модные новинки обувных коллекций?

— Да, что-нибудь из них.

Ого, а Харлоу совсем не умеет врать. Но если она не хочет рассказывать, я не буду настаивать. В любом случае я тоже не горю желанием выкладывать свои секреты.

— Давай.

Она смотрит на меня с изумлением, приподнимая брови. Я встаю и протягиваю ей руку.

— Пойдем.

Как и следовало ожидать, мы вваливаемся к Оливеру, руки в волосах друг друга, губы повсюду. Ее тело такое теплое, кожа мягкая, и она охрененно пахнет.

Харлоу сегодня во главе, она ведет меня по коридору прямо в мою комнату.

— Оливер? — кричит она, отстраняясь, так чтобы можно было оглядеться и прислушаться к звукам в пустом доме. Ее губы выглядят покусанными, щеки розовые. Ее волосы выбились из прически, и небольшие прядки спадают на ее лицо и плечи.

— Его нет дома, — говорю я и притягиваю ее для поцелуя. Наши ноги заплетаются на деревянном полу, и мне интересно, хватит ли мне времени трахнуть ее прямо здесь, перегнув через диван, или чтобы ее руки упирались в стену, а крики разносились бы по всей комнате. — Я не уверен, когда он вернется, но, как думаешь, мы сможем сделать это по-быстренькому? — я кружу пальцем вокруг ее соска, и она стонет.

— М-м-м, я пришла сюда не для того чтобы все сделать по-быстрому.

Кстати, я тоже. И я уже начинаю сожалеть, что мы не поехали к ней. Там-то мы точно могли не торопиться и заниматься этим целый день.

Мы заходим ко мне, и я закрываю дверь на замок.

— На кровать, — говорю я.

Харлоу разрывает поцелуй и — к моему удивлению — делает все, как я сказал, эффектно снимает обувь и забирается на матрас. Я пересекаю комнату и встаю над ней, наши взгляды встречаются, когда я расстегиваю ремень.

— Раздевайся.

Харлоу кивает, и мы оба начинаем раздеваться: сначала рубашки, потом ее лифчик, мои джинсы. Она раздевается медленно, но не показательно, а словно понимает, что мой взгляд блуждает по каждой оголяемой части ее тела, и она пытается продлить это. Ее сиськи просто бесподобны, упругие и полные — и умещаются в моей руке, а руки у меня большие — с твердыми розовыми сосками, которые заставляют мой рот наполниться слюной. Она ложится на спину, чтобы снять юбку, я шагаю ближе и стягиваю ее вниз по ногам.

— Интересно, а как ты будешь выглядеть со связанными и подвешенными лодыжками, — говорю я, кладу ее ноги себе на плечи и начинаю целовать ее икры. Я хочу этого, но не сейчас, Оливер может вернуться в любую минуту, но я хочу ее немного подразнить, так, чтобы мы оба дико завелись. Но она вспоминает последний раз, и моего предложения достаточно, чтобы глаза Харлоу округлились, а дыхание ускорилось.

Держа одну руку у ее головы, второй я тянусь между нашими телами и ныряю пальцем ей в трусики. Она всхлипывает, и я нажимаю чуть сильнее, добавляю второй и большим пальцем начинаю кружить по ее клитору.

— Смотри, какая ты влажная, — говорю я. — Мы всего лишь разделись. И я едва тебя коснулся, а ты уже голова кончить мне на руку.

Харлоу задерживает дыхание, словно пытается решить, нужно ли ей это отрицать, но продолжает покачивать бедрами, принимая большее от моих пальцев. Я целую вдоль ее ребер, поднимаюсь выше, зажимаю губами сосок, посасывая, пока он не становится мокрым и скользким. Она снова задыхается, и я покусываю, сначала легонько, а потом сильнее.

— Еще, — стонет она, и я переключаюсь на другой, посасываю, кусаю. Я не хочу сделать ей больно — это все не для этого — но мне хочется, чтобы она потом это чувствовала. Эти маленькие постоянные покалывания, которые будут заставать ее врасплох. — Финн, еще.

— Перевернись, — говорю я и хватаю ее за бедра, помогая лечь на живот. Ее кружевные трусики просто крохотные, и я стягиваю их вниз, снимая полностью и оставляя ее полностью обнаженной передо мной.

— Блять. Твоя попка, — говорю я и сжимаю ее, уже не зная, куда смотреть. Я прижимаю ее крепче, немного грубо провожу по ней рукой, снова и снова подготавливаю к тому, что будет позже. — По-моему, у меня были на нее свои планы.

Все ее тело напрягается, практически дрожит, каждая мышца натянута в ожидании. Мне нравятся мои руки на ее бедрах и на ее копчике, я провожу ногтями по ее коже. Она издает маленькие звуки, и я слышу каждый ее вдох, как она старается их контролировать, явно ощущая себя немного не уверенно.

— Кто-нибудь шлепал тебя по попке, Имбирная Печенька?

Она качает головой возле моей подушки, и ее темно-рыжие волосы рассыпаются по спине.

— Только ты.

Я стараюсь не обращать внимание на накативший приступ гордости и пытаюсь успокоить растекающееся внизу живота тепло.

— А ты хочешь этого? — спрашиваю я.

Она кивает, но я хочу не этого, и я заношу руку и делаю легкий шлепок по ее заднице, чтобы привлечь ее внимание.

— Скажи мне, Харлоу.

— Д-да, — говорит она. — Да.

Я делаю это снова, моя рука соприкасается с ее кожей, но немного сильнее на этот раз. Харлоу вздыхает, сжимая руками простыни, и подставляет мне попку. Она хочет большего.

— Я же говорил, что дам тебе все, о чем ты меня попросишь? — говорю я и шлепаю по другой стороне. Звуки, которые она издает теперь, намного громче, более отчаянные. Я шлепаю ее еще несколько раз, пока ее кожа не нагревается и не розовеет, и она стонет, когда я поглаживаю кожу рукой. Интересно, она думала об этом раньше, представляла, как сильно ей это понравится?

Несомненно, Харлоу Вега получает удовольствие от небольшого рукоприкладства, хотя мне хочется думать, что это из-за меня. Есть в этом что-то горячее, что она мне это позволяет. Она знает, что может в любой момент вернуть себе контроль, но мне кажется, она этого не хочет. Я чувствую, что, возможно, именно сейчас ей хочется, чтобы ею управляли.

От десяти шлепков Харлоу становится невероятно мокрой, а я твердым, как никогда раньше. Ее рука исчезает у нее между ног, пальчиками поглаживая скользкую кожу.

— Тебе это нравится, — говорю я. — Я чувствую это, — я наклоняюсь ближе, трогаю там, где она только что прикасалась. Мои пальцы прижимаются рядом с ее, и блять… Мне срочно нужен презерватив.

Я встаю и тянусь к коробке, которая лежит в ящике комода. Харлоу переворачивается на спину и наблюдает, как я раскатываю презерватив по члену.

Я ложусь сверху, поднимаю ее руки и помогаю ей схватиться за изголовье кровати.

— Держи их здесь, хорошо?

Она кивает, и я вижу, как она усилила хватку, что даже костяшки побелели.

Я приживаю головку члена к ней, двигая туда-сюда, перед тем, как начинаю входить.

— Ты сможешь быть тихой? — спрашиваю я, видя ее замершее выражение лица, когда я продолжаю двигаться. — Скоро может прийти Оливер. Тебе нужно быть тихой, ладно?

Она смотрит на свое тело, туда, где мои ладони скользят по ней, и кивает.

Я беру подушку рядом с ее головой, приподнимаю ее бедра и подкладываю ей под попку.

— Вот так, — я погружаюсь глубже и глубже и наблюдаю, как я полностью исчезаю в ней.

Она прикусывает нижнюю губу и тихонько стонет. Я слегка шикаю на неё.

— Ты так хорошо смотришься, — говорю ей, глядя, как покачивается ее грудь при каждом моем толчке. Кладу руку ей на грудь, прижимаю ее сильнее и любуюсь, как моя кожа сочетается с ее: грубая и загорелая моя и мягкая и золотистая ее. Я слышу, как шумит двигатель, и узнаю машину Оливера, он подъезжает и паркуется.

Маленькие стоны Харлоу слишком громкие, поэтому я дотягиваюсь до лежащих у ее бедра трусиков, сминаю их в руке, целую ее в губы и засовываю их ей в рот.

Ее глаза закрываются, будто она признательна мне за это, и она стонет — этого достаточно, чтобы я едва не кончил.

— Я же сказал, тихо, Имбирная Печенька, — я раздвигаю ее ноги еще шире. Поднимаю ее бедра повыше, так чтобы я не терся о ее клитор, пока я ее трахаю. И снова она стонет, эти глубокие отчаянные звуки заставляют меня трахать ее еще сильнее, чтобы она продолжала так стонать.

— Тебе определенно это нравится, — шепчу я ей на ушко. — Я уверен, ты думаешь, что позже я не смогу перестать об этом думать, каким мокрым мой член становится от тебя, — я посасываю ее шею, но бережно, чтобы кожа покраснела, но следов не осталось. — А ты знаешь, что мне тоже это нравится? Я чуть не кончил раньше времени.

Она стонет сквозь ткань и прижимает свои колени к моей талии, чтобы я стал еще ближе и глубже в ней.

— Интересно, смогу ли я увлажнить тебя еще больше? Может, посмотрим, сможешь ли ты сильнее намокнуть, когда будешь кончать?

Она кивает еще сильнее.

Я слышу, что Оливер уже во дворе, смеется и что-то кричит соседям. Я поднимаю ногу Харлоу повыше и, дотягиваясь, снова шлепаю ее по попке. Он кричит и сжимается вокруг меня. Ее кожа горит, соски твердеют, и она покрывается мурашками по всему телу.

— Он войдет в любую секунду. Как ты думаешь, сможешь оставаться тихой? Я сделаю тебе так хорошо, если у тебя получится.

Она кивает, и я трахаю ее сильнее, мои руки дрожат, шея уже затекла от напряжения, когда я сдерживаюсь, чтобы не кончить. И вот я вижу этот момент: как глаза Харлоу округляются, потом закрываются, и по щеке стекает слезинка, когда она сдерживается, чтобы не произнести ни звука.

Этого достаточно, чтобы я последовал за ней. Я наклоняюсь, почти ложусь на нее, когда толкаюсь в нее последний раз и кончаю, стараясь, заглушить свои звуки у ее кожи.

Когда я наконец могу двигаться и когда мое сердце перестает грохотать, будто готово вырваться из груди, я отталкиваюсь, осторожно выхожу из нее и снимаю презерватив. Я обнимаю ее, целую ее пальчики, запястья, уголки рта.

— Ты справилась, — я прижимаюсь губами к ее плечу, провожу носом по ее шее и рычу ей в ухо. — Это было охуенно прекрасно, сладенькая.