Грязные игры

32

Дом сиял огнями, свет горел уже во всех комнатах. В окнах, где шторы не были опущены, Лаура видела полицейских в форме, которые обшаривали все вокруг в поисках ее и Гриффа.

Она дошла до середины площадки перед гаражом, когда Грифф резко схватил ее за локоть.

— Тихо, — сквозь зубы сказал он.

Она попыталась сбросить его руку, но он крепко держал ее и тащил за собой.

— Это безумие, Грифф. Сдайся. Поговори с Родартом. Расскажи ему то, что ты рассказал мне о Мануэло. — Теперь они были уже за гаражом, вдали от освещавших сад фонарей, и, не разбирая дороги, бежали сквозь тьму. Они обогнули пруд и спрыгнули с высокой клумбы. Лаура потеряла равновесие, и только крепкая хватка Гриффа спасла ее от падения.

У стены, окружавшей сад, местность стала ровной. Издалека стена казалась ниже. Теперь ее четыре метра выглядели очень высокими. Плющ и кустарник, увивавшие стену, были густыми, но аккуратно подстриженными. Среди сплетенных корней глицинии валялась жестяная банка.

— Грифф! — она с силой потянула его за руку.

— Послушай, Лаура, — он повернулся к ней. — Поверь мне. Родарт убежден, что пять лет назад я убил Билла Бэнди. Теперь он убежден, что я убил твоего мужа. Если я сдамся, то мне останется надеяться только на судебную систему, которой я не доверяю. Особенно если дело ведет Родарт.

— Тогда сдайся кому-то другому.

— Только в том случае, если рядом со мной будет Мануэло, готовый подтвердить мои слова, — Грифф упрямо покачал головой. — Я должен найти его.

— Хорошо, это я понимаю, — сказала она, задыхаясь от бега. — Только отпусти меня. Я буду на твоей стороне и объясню полиции, почему ты не хочешь сдаться.

— Нет.

— Я скажу им…

— Почему Родарт держит тебя под замком?

— Чтобы защитить от тебя.

— Правильно. Поэтому если меня загонят в угол, пока ты у меня в заложниках, мне есть чем торговаться.

— Ты не причинишь мне вреда.

— Да. А теперь пошли, — он потащил ее к глицинии.

— Ты думаешь, я туда заберусь?

— Нет, — не отпуская Лауру, он отшвырнул ногой несколько веток, валявшихся на земле, открыв металлическую решетку у основания стены. — Водосток.

— Как ты его нашел?

— Приходится осматриваться. — Он положил руку на плечо Лауры и силой заставил ее пригнуться: — Ползи. Я за тобой.

Она легла на живот и проползла через отверстие. Земля оказалась влажной, но из-за засухи грязи не было. Толщина стены не превышала фута. С другой стороны находились двадцать акров зеленой зоны, которая разделяла элитный район частных домов, таких как особняк Спикменов, и промышленный район города.

Когда Лаура встала, Грифф просунул в отверстие вещевой мешок. С трудом протиснув в водосток плечи, он выпрямился по другую сторону стены. Взяв Лауру за руку, Грифф повел ее по неровному каменистому руслу ручья. Теперь ручей пересох, но во время дождя вода с участка Спикмена стекала в него через решетку, открывшую им путь к бегству.

Перейдя русло ручья, Грифф с Лаурой побежали вдоль зеленой зоны, но, когда они добрались до бульвара на противоположной стороне, им пришлось перейти на шаг. Через дорогу виднелся ряд модных бутиков и два популярных ресторана. Магазины были закрыты, но рестораны полны народа.

Укрывшись в тени парка, Грифф ненадолго отпустил руку Лауры, чтобы снять форменную рубашку; под ней оказалась белая футболка. Затем он вытащил пистолет из кобуры полицейского, а саму портупею и рубашку сунул в ближайшую урну. Пистолет он положил в вещевой мешок Мануэло.

Вновь взяв Лауру за руку, он подождал, пока поток машин поредеет, и пересек разделенную зеленой зоной улицу. Он не бежал, но шел быстро, направляясь к автостоянке у индийского ресторана. Они петляли среди рядов машин, пока не добрались до дальнего угла, где было темно.

Грифф достал из кармана пульт и открыл машину. Потом распахнул дверцу со стороны пассажира и махнул рукой, чтобы Лаура села. Сам он обошел машину, сел за руль и бросил вещевой мешок на заднее сиденье. Верхний свет потускнел и погас, оставив их в темноте.

Они сидели неподвижно и молча, пытаясь отдышаться.

Только теперь, когда они оказались в относительной безопасности, Лаура поняла, как сильно она задыхается и как быстро бьется ее сердце — от адреналина и физического напряжения. Ее ладони были грязными. Спортивный костюм был испачкан землей.

— Извини, — сказал он, заметив, что она пытается очистить ладони.

— Теперь я тоже в бегах. Так что грязь меня мало волнует.

— В бегах не ты, а я. Ты всего-навсего моя заложница.

Она грустно улыбнулась.

— Ты спрашивал, почему Родарт держит меня под замком? По его словам, ради моей безопасности.

— Но?

— Но он боялся, что я помогу тебе сбежать. — Она с улыбкой отметила удивление на лице Гриффа. — Он никогда этого не говорил, но я чувствовала, что именно поэтому он переселил меня в отель и приставил охрану. И, кажется, я помогла тебе сбежать, правда?

— Это значит, что ты веришь в мою невиновность?

Она не успела ответить — по бульвару, сверкая разноцветными огнями, промчалась полицейская машина.

— Беспокойный район, — усмехнувшись, сказал Грифф. — Лучше перебраться в более безопасное место.

Но ему пришлось подождать, пока проедет еще одна полицейская машина.

— Ты их дразнишь, — заметила она.

— Ничего подобного. Они не будут искать этот автомобиль.

— Чей он?

Грифф помолчал и повернул ключ зажигания.

— Твой визит к адвокату наделал много шума.

— Да, я знаю. Только газеты и телевидение забыли упомянуть, каким сукиным сыном оказался мой бывший адвокат.

— Он говорил, что, сдав тебя, пытался тебе помочь.

— Ерунда. Он пытался спасти свою задницу.

— Они искали тебя много часов.

— Мне повезло.

— Как тебе удалось скрыться?

— Это было нелегко, — он криво усмехнулся. — Как-нибудь, когда у тебя будет много времени, я расскажу обо всех моих приключениях той ночью.

— Полиция искала человека в шортах для бега и кедах, — она окинула взглядом его одежду.

— Которые к рассвету уже разваливались. Я путешествовал налегке, но, к счастью, перед тем как навестить Тернера, сунул в носок немного денег. На следующий день я купил одежду на блошином рынке, — он оглядел свою футболку и рабочие брюки. — Выбор был ограничен. Не сомневаюсь, что некоторые вещи там краденые, так что никто не задавал вопросов покупателю, который выглядел так, как будто искупался в грязной реке, а потом его пропустили через машинку для измельчения бумаг.

— Тебя узнали?

— Сомневаюсь. На рынке обычно толкутся латиноамериканцы. Они предпочитают европейский, а не американский футбол. Я старался не привлекать к себе внимания.

— Это не так-то просто, — она бросила взгляд на его светлые волосы.

— Особенно после того, как я начал расспрашивать о Мануэло Руисе, пытаясь найти его знакомых. Эти вопросы вызвали больше подозрений, чем мой потрепанный вид. Я там не задержался.

— Где ты прятался?

Грифф не ответил.

— Не хочешь мне говорить?

— Чем меньше ты знаешь, там лучше. Родарт не сможет обвинить тебя в пособничестве.

— Не думаю, что это убедит Родарта. Когда он представился, я сразу же вспомнила его имя. Только ты не сказал, что он полицейский, когда предупреждал меня. Ты говорил, что он избил твоего друга.

— Да, и изнасиловал ее извращенным способом. Разбил ей лицо. Сломал…

— Это женщина!

— Да, и Родарт чуть не убил ее.

Все это время Лаура думала, что Грифф имел в виду мужчину. Мысль о том, что Родарт избил женщину, вызвала у нее отвращение и страх.

— Это случилось из-за тебя?

— В какой-то степени да. Она ничего ему не рассказала.

— О чем?

— О моих прошлых и настоящих делах. Она все равно ничего не знала, но его это не остановило.

— Наверное, он думал, что ей что-то известно. Она твой близкий друг?

— Пожалуй, это можно назвать и дружбой. Вообще-то я ее клиент. Она проститутка.

Эта новость потрясла Лауру. Неужели он использовал сто тысяч долларов, которые заплатил ему Фостер, чтобы оплачивать услуги проститутки? Конечно, деньги принадлежали ему, и он мог потратить их как угодно, но никто из ее знакомых, ни мужчин, ни женщин, никогда не покупал любовь. Возможно, именно поэтому ее так поразил его обыденный тон.

— Как ее зовут?

— Марша. Она не уличная проститутка. Живет в пентхаусе. Чистая, элегантная, очень дорогая, красивая. Вернее, была. С тех пор прошло несколько месяцев, но она до сих пор восстанавливается, и ей предстоит несколько пластических операций. Об остальном она мне даже не рассказала. У Родарта есть жетон, и он пользуется им для того, чтобы безнаказанно унижать людей. — Он посмотрел на Лауру: — Ты была с ним. Он прикасался к тебе?

— Вчера вечером погладил меня по руке. Меня бросило в дрожь. Мне кажется, он сделал это намеренно. За всеми его словами чувствовался липкий сексуальный подтекст.

Пальцы Гриффа стиснули руль, как будто он собирался вырвать его из приборной панели.

— Он не оставил бы тебя в покое — это лишь вопрос времени. И это вторая причина, почему я хотел забрать тебя оттуда. Он считал, что ты молчала бы, что бы он с тобой ни сделал. Из-за твоей связи со мной.

Она вспомнила, как Родарт приблизился к ней и многозначительным шепотом пообещал защищать ее — или не защищать, — когда ее связь с Гриффом раскроется. Может быть, Грифф действительно спас ее. Но ему предстояло ответить еще на много вопросов.

— Значит, у тебя есть машина и убежище, и ты следил за Родартом.

— Ты была моей ниточкой к Мануэло. Я понимал, что без тебя мне его не найти. Но было ясно, что Родарт не спустит с тебя глаз, надеясь, что рано или поздно я появлюсь. Вчера вечером после похорон и приема я припарковался на Престон-роуд, примерно там же, где оставил машину сегодня. Увидев вереницу полицейских машин, которые ехали от особняка, я пристроился в поток транспорта. Я ехал перед твоим полицейским эскортом, потом притормозил, пропустил их и проследил за вами до отеля.

— Но откуда ты узнал, в каком я номере?

— Я не знал, но логика подсказывала, что ты на последнем этаже.

— Мне освободили весь этаж.

— Об этом я тоже догадался. Когда я сегодня появился там, у меня была лишь доля секунды, чтобы заметить, у какой двери дежурит полицейский, прежде чем бросить пустые коробки в его напарника. Вчера вечером, узнав, где тебя найти, когда ты мне понадобишься, я вернулся к твоему дому и попытался выяснить, как попасть внутрь. У ворот постоянно дежурила охрана, но полицейских, которые патрулировали сад, больше не было. Их отозвали после того, как ты уехала. Я понимал, что попасть в дом можно только через парк позади участка. Я обшарил каждый дюйм с той стороны. Я лазил на четвереньках в темноте. Я искал вторые ворота. Хоть что-нибудь. Через несколько часов я наткнулся на решетку. Я расшатал ее и пролез в сад.

— И оставил там жестяную банку, чтобы найти то место изнутри.

— Да. На тот случай, если копы будут у меня на хвосте. Остальное тебе более или менее известно. — После секундной паузы он добавил: — Кроме этого.

Грифф свернул на автостоянку перед кинотеатром, где одновременно демонстрировали несколько фильмов, нашел свободное место между микроавтобусом, к заднему стеклу которого был присосками прикреплен кот Гарфилд, и пикапом с громадными колесами.

Он выключил зажигание и повернулся к Лауре.

— В тот день, когда меня выпустили из тюрьмы, мне отчаянно хотелось женщину. Я пошел к Марше. Всего один раз. Больше у меня никого не было.

— Я думала об этом.

— А почему не спросила?

— У меня нет на это права.

Он резко повернулся, протянул руку через разделявшее их пространство и обхватил ладонью ее затылок. Он страстно поцеловал ее, прижимаясь губами к ее губам, водя языком по ее языку. Потом он так же внезапно отстранился.

— У тебя есть полное право, — хрипло прошептал он.

Несколько секунд они сидели молча, слыша только тихие булькающие звуки остывающего двигателя. Наконец он повернулся к ней.

— Он позвонил мне. Фостер. В тот день, когда беременность подтвердилась. Он пригласил меня к вам домой на следующий вечер, чтобы поблагодарить и лично расплатиться. Ты об этом знала?

— Нет.

— Еще он сказал, что придумал, как мне будут платить, если я переживу вас обоих. Ты помнишь эту закавыку?

Она кивнула.

— Он сказал, что нашел решение. Он использовал это и обещание заплатить полмиллиона долларов, чтобы заманить меня. А когда я пришел, Мануэло попытался меня убить.

— Что?

— Ты слышала.

— Почему?

- Потому что так приказал Фостер.

— Ты лжешь, — она отпрянула от него, прижавшись к дверце пассажира.

— Нет, не лгу. И ты это знаешь, Лаура, иначе ты не позволила бы забрать тебя из отеля. Ты не слабак и не трус. Если бы ты хотела избавиться от меня, то кричала бы во весь голос, пока мы шли. Ты здесь потому, что хочешь этого. Ты хочешь услышать правду о том, что произошло. В любом случае тебе придется слушать.

Он умолк, чтобы перевести дух и собраться с мыслями. И посмотреть, не откроет ли она дверцу, чтобы с криком побежать через автостоянку. Она не двигалась с места, и он начал рассказ.

— Последние несколько дней я провел в размышлениях — все светлое время суток и даже часть ночей. Думал. И вспоминал. Мысленно я повторял каждое слово, вспоминал каждую мелочь с нашей первой встречи до последних ужасных секунд жизни Фостера, и теперь я понимаю, как тщательно он все спланировал. Это был мастерский план. Я даже подумал, что он солгал мне, когда позвонил и сообщил о твоей беременности. Ты сама мне об этом не сказала. Я решил, что это мог быть самый жирный кусок наживки, чтобы заманить меня в ловушку. Поэтому я спросил тебя, правда ли ты беременна.

— Это подтвердилось за день до его смерти.

— Значит, это была правда. Узнав, что у него будет ребенок и наследник, Фостер не стал терять времени и позаботился о том, чтобы я умолк навсегда. Только его план обернулся против него, и теперь мертв он.

— Но как? Как, Грифф? Что случилось, когда ты пришел к нам домой?

— Мануэло впустил меня, как и в первый раз. Налил мне выпить, а потом оставил меня и Фостера в библиотеке одних, за закрытыми дверьми. Мы выпили за успех. Он начал говорить… ну, всякую ерунду. О том, как он рад, что у вас будет ребенок.

— Это не ерунда.

— Да, но… все дело в том, как он это говорил. Он был вне себя от радости — или притворялся. Рассказал мне, что ты никогда не была такой красивой, как в тот момент, когда сказала: «У нас будет ребенок», — и о том, как важно было услышать это «у нас» мужчине в его состоянии. Он говорил, что твоя грудь стала очень чувствительной, и ты не разрешаешь ему прикасаться к ней, и что ему неловко рассказывать мне об этом. Он говорил о ребенке. Спрашивал, интересно ли мне, мальчик это будет или девочка. Думал ли я об этом, когда мы делали этого ребенка? Он напомнил мне, что пол ребенка я узнаю из газет. Что я не буду знать его имя, пока не прочту об этом.

Грифф усмехнулся.

— Оглядываясь назад, теперь я понимаю, что он дразнил меня. Он специально говорил вещи, которые должны были задеть меня. Скоро у меня осталось одно желание — чтобы он больше не говорил ни о тебе, ни о ребенке. Я не хотел слышать, какая счастливая семья получится из вас троих.

Он с тревогой посмотрел на Лауру, пытаясь понять, может ли она читать между строк. Похоже, может. Она опустила взгляд на свои сцепленные пальцы, лежавшие у нее на коленях.

— Он показал заработанные мною деньги. От их вида мне стало плохо. По-настоящему плохо. Марша говорит, что никогда не чувствует себя шлюхой, но когда я посмотрел на ту коробку с деньгами, то почувствовал себя именно так. Наша сделка не была незаконной, но, беря деньги у Фостера, я чувствовал себя в сто раз более виноватым, чем когда брал два миллиона у «Висты», и это истинная правда, Лаура. Мне не хотелось даже прикасаться к ним, и Фостер это понял. Он сказал, что удивлен моей сдержанностью. Я пробормотал какие-то оправдания. Тогда он засмеялся и сказал: «О боже, вы не хотите, чтобы это заканчивалось, ведь так?»

— Что? — Лаура пристально посмотрела на него.

— Что-то вроде этого. Он начал издеваться надо мной, утверждая, что у меня развилась привычка к тебе, как к азартным играм. Сказал, что я действительно получал удовольствие от этой работы — дословно. Он злорадно улыбался. Я до сих пор не могу спокойно об этом думать.

Почувствовав, что рискует заронить сомнения в своей невиновности, Грифф сдержал гнев и вернулся к рассказу.

— Я назвал его чокнутым уродом. Но он не заткнулся и все время повторял «бедный Грифф». Насмешки взбесили меня, Лаура. Я это признаю. Мне казалось, что я вот-вот взорвусь. Мне хотелось ударить его, хоть он и сидел в инвалидном кресле. Желание было таким сильным, что мне пришлось отвернуться. В этот момент я посмотрел на письменный стол, и, клянусь богом, там не было ножа. Или был, но я его не заметил. Я увидел лишь лист бумаги с каким-то текстом. Тогда Фостер замолк. Перестал повторять эти отвратительные слова. Не знаю, почувствовал ли он, что я готов был броситься на него, или увидел, что привлекло мое внимание. В любом случае он сказал: «А это как раз то, за чем вы пришли, правда? Мое предложение, что будет, если мы с Лаурой умрем раньше вас. Прочтите». В тот момент мне просто хотелось покончить со всем этим и уйти, пока я не сделал ничего такого, о чем мне пришлось бы жалеть. Поэтому я взял со стола лист бумаги и стал читать. То есть попытался.

— Это была бессмыслица.

— Ты его видела? — удивился он.

— Родарт показал его мне и спросил, знаю ли я, что это значит.

— То есть ты знаешь, что это была хитрость. Я выпил крепкий бурбон. Я продолжал злиться. И мне показалось, что именно поэтому я ничего не понял. Я начал читать сначала. А потом почувствовал движение за своей спиной.

— За спиной?

— Мануэло. Я не слышал, как он вернулся. Наверное, Фостер специально повторял «бедный Грифф», чтобы отвлечь меня. Я вовремя заметил Мануэло. Сработали рефлексы, натренированные за долгие годы столкновений с блокирующими защитниками. Я мгновенно нейтрализовал выпад Мануэло, который бросился на меня. К сожалению, его рефлексы оказались почти такими же быстрыми, как мои, и ему удалось обхватить меня руками, одной за горло, другой поперек груди. Ты же знаешь, какой он жилистый и сильный.

Она кивнула.

— Он начал сдавливать меня. Обвился вокруг меня, как питон.

Грифф вспомнил, как боролся, вцепившись в руки Мануэло. Он расцарапал ногтями кожу Мануэло, но ничего этим не добился. Для своей комплекции слуга был удивительно силен.

— Мы закружились в смертельном танце, ударяясь о край стола, сбивая какие-то предметы, разбив лампу. Я изо всех сил пытался ослабить его хватку, — продолжал Грифф. — Хоть на долю секунды, чтобы вдохнуть воздух. Ничего не выходило. Скоро я почувствовал, что слабею. Перед глазами заплясали черные точки. На футбольном поле у меня иногда перехватывало дыхание во время столкновения так, что я терял сознание, и поэтому я знал, как это бывает, и понимал, что сейчас отключусь. Но я еще мог видеть Фостера, который сидел в своем кресле, хлопал ладонями по подлокотникам и повторял: «Давай, давай, давай» — три раза подряд, а потом пауза, потом все снова.

Лаура прижала пальцы к губам.

— Ты мне веришь или я зря трачу время? — вдруг спросил Грифф.

— Продолжай.

— Тебе не понравится то, что я сейчас скажу. Находясь на грани обморока, я понял то, что почувствовал сразу же, как только его увидел. Он был сумасшедшим.

— Не…

— Нет, Лаура. Ты должна это услышать. Он был безумен. По крайней мере, в каком-то смысле. Неужели мужчина в здравом уме, женатый на тебе, захочет, чтобы ты занималась сексом с другим мужчиной? Будет платить ему за это. По любой причине.

Она промолчала, но Грифф и не ждал ответа.

— Теперь я точно знаю, что он с самого начала решил избавиться от меня. — Видя, что Лаура собирается возразить, Грифф быстро продолжил: — Подумай сама. Больше всего он хотел сохранить наш договор в тайне. И для гарантии этого я должен был умереть. Оставить меня в живых — это неаккуратно. Для такого фаната чистоты я был неприемлемой складкой на полотенце в баре, лужицей воды на граните. Он стремился к совершенству, а для того, чтобы его план был совершенен, меня надо было уничтожить. — Он сделал паузу, а потом прибавил: — Его я мог понять. Но я думал о тебе.

— Обо мне?

— Была ли ты в курсе, Лаура? Может, это был и твой план?

— Я даже не собираюсь отвечать на это.

— Зачем же ты улетела в Остин в тот день?

— Что бы ни произошло в тот вечер, я не имею к этому никакого отношения, — возбужденно сказала она. — Я даже не знала, что ты был в доме, пока Родарт не сообщил, что твои отпечатки нашли на орудии убийства.

Он провел ладонью по лицу.

— Не думаю, что ты планировала мою смерть, но когда я стал терять сознание, такая мысль пришла мне в голову. Может, ты специально улетела в Остин, чтобы не видеть, как меня убьют?

— Ты правда так думал?

— Странно, как ясно все видишь, когда понимаешь, что сейчас умрешь. Ты отказывалась разговаривать со мной после нашей последней встречи.

— Ты же знаешь, почему я не говорила с тобой, я не могла говорить, Грифф.

— Чувство вины?

— Да.

— Так, может быть, единственный способ избавить себя от чувства вины — это избавиться от меня?

Она твердо смотрела ему в глаза.

— Ладно, я знаю, что это не так, — он вздохнул. — Но тогда, когда я терял сознание, мне в голову пришло кое-что похуже. Ты ведь тоже знала тайну Фостера.

Она смотрела на него несколько секунд, никак не реагируя на его слова, а затем резко отпрянула:

— Что ты имеешь в виду?

— А что, если после рождения ребенка он решит, что ты тоже представляешь угрозу для его тайны?

— Фостер любил меня. Я это знаю. Он обожал меня.

— Я не сомневаюсь, Лаура. Но его разум был поврежден еще сильнее, чем тело. Что, если бы он стал смотреть на тебя как на изъян в своем идеальном плане? Если убрать тебя со сцены, он останется единственным человеком на земле, который знает правду об отце наследника. Ты была бы живой угрозой, и поэтому от тебя следовало бы избавиться.

— Он никогда бы этого не сделал!

— Возможно, — не очень уверенно сказал Грифф. — Но страх перед этим спас мне жизнь. Придал мне сил. Я стал изо всех сил бороться с этим сальвадорским сукиным сыном. Я брыкался. Лягался. Царапался. Даже пытался укусить его. Но мне не хватало воздуха. Координация была ни к черту. Я почти ничего не соображал. Единственное, чего я добился, — потратил последние силы. И тогда я понял, что единственный способ выжить — это претвориться мертвым. Я обмяк. Я слышал слова Фостера: «Хорошо, хорошо, хорошо». Мануэло отпустил меня. У меня хватило ума упасть лицом в ковер, чтобы скрыть, что я дышу. Фостер сказал: «Муй бьен, Мануэло. Муй бьен. Муй бьен». Я слышал, как тяжело дышит Мануэло. Он стоял рядом со мной. Я приоткрыл глаз и увидел его правую ногу в нескольких сантиметрах от моей головы. Я схватил его за щиколотку и дернул изо всех сил. Остальное сделала сила тяжести. Мануэло со всего размаха упал на спину. Я бросился на него и изо всех сил ударил кулаком в нос, почувствовав, как ломается хрящ, а его кровь заливает мои пальцы. Но Мануэло не сдался. Он уперся ладонью в мой подбородок и оттолкнул меня с такой силой, что едва не сломал мне шею. Мануэло использовал эту секунду замешательства, чтобы сбросить меня с себя. Он вскочил на ноги с быстротой кошки и пяткой ударил меня в висок. Я даже вскрикнул от боли, пронзившей голову. К горлу подступила тошнота, но я справился с ней и с трудом встал. Перед глазами у меня все кружилось. Силясь не потерять сознание, я сфокусировал взгляд на Мануэло. Бесстрастная улыбка на его лице сменилась звериным оскалом. В руке он держал нож для вскрытия конвертов, — продолжал рассказ Грифф. — Фостер кричал: «Без крови, без крови, без крови». Сомневаюсь, что Мануэло его слышал. Он уже ничего не соображал. Теперь для него это было дело чести. Ему приказали убить меня. Чтобы сохранить лицо, он должен был это сделать.

Глаза Лауры были широко раскрыты. Вот уже несколько минут она не шевелилась и не произносила ни слова.

— Когда Мануэло прыгнул, я нырнул вниз, — сказал Грифф. — Я рассчитывал на свою координацию, врожденный талант, позволявший отдавать пас партнеру за долю секунды до того, как его блокирует защитник. Мануэло уже не мог остановиться. Он со всего размаху рухнул на инвалидное кресло Фостера.

— А нож для конвертов…

— Да, — кивнул Грифф. — Нож вонзился в шею Фостера по самую рукоятку. Когда Мануэло поднялся и увидел, что он наделал, он закричал. Этот звук я буду помнить до конца дней.

Еще один звук, который Грифф никогда не забудет, — это бульканье, вырывавшееся изо рта Спикмена, который беззвучно открывался и закрывался, как у вытащенной на берег рыбы. Но Лауре ни к чему было знать страшные подробности страданий ее мужа перед смертью.

— Это была трагическая случайность, — Грифф взял Лауру за руку. — Но с точки зрения Родарта это месть отвергнутого любовника.

Они долго сидели молча. Наконец Лаура сделала глубокий вдох, как будто очнулась от тяжелого сна.

— Ты прав. С точки зрения Родарта это выглядит именно так.

— А с твоей?