Гусарский монастырь

Глава XXIX

На третий день после похорон Людмилы Марковны в Баграмове в домик Шилина явился давно поджидавшийся им гость — квартальный надзиратель.

Леониды Николаевны дома не было.

Толстомордый, с подушками вместо щек, квартальный с важным видом вошел в горницу и стал рыться в своем портфеле.

— Нехорошо, Смарагд Захарыч!… — проронил он, вытаскивая какую-то бумагу.

— Что именно? — спокойно осведомился Шилин. — Кажется, за мною худого не важивалось?

— Не важивалось, да и завелось. Вот! — Он щелкнул пальцем по бумаге. — Доношение на тебя!

— От кого?

— От господина Степана Владимировича Пентаурова!

— Вот те и раз! Что же он доносит?

— Обвиняешься ты им в укрывательстве беглой его девки дворовой Леонидки. Проживает такая у тебя?

— Живет, открыто даже живет!

— Ага! Это в каких же ты смыслах ее укрываешь?

— А для чего мне ее укрывать? Она человек вольный, где хочет, там и живет.

— Как это вольный? Крепостная она…

— Никак нет… Да вот полюбопытствуйте сами! — Шилин подошел к божнице в переднем углу и вытащил из-за образов вольную Лени. — Почитайте… — Он подал документ квартальному.

Тот взял его, просмотрел, потянул себя за точно обрубленный, короткий нос и, издав «Н-да», поднял глаза на Шилина.

— Что же это такое подобное значит?

Шилин равнодушно пожал плечами.

— Да умом повредился он от пожару, не иначе! Деньги, слыхать, у него какие-то сгорели?

— А может, и впрямь не знал, что папаша вольную ей выдал?

— Все может быть. Не угодно ли водочки выпить? Время теперь соответственное!

— Можно. Водочку пить — всегда время! — Квартальный захохотал, довольный своим остроумием.

Мавра подала штоф и закуску; гость и хозяин расположились у стола.

Шилин поведал, как Пентауров «вышибал» Белявку из театра, и поведал так, что квартальный надрывал животик и, того и гляди, рисковал подавиться то груздем, то куском пирога.

— А ну тебя! — проговорил он наконец, вставая. — Уморил ты было меня!

— Это вам за беспокойство… — сказал Шилин, ловко всовывая в руку его трехрублевку. — Уж вы, пожалуйста, если господин Пентауров еще что затеет, предупредите: девушку обидеть долго ли? Сумасшедший человек, сами видели!…

— Упрежу, упрежу! — отозвался ублаготворенный по всем статьям квартальный. — Кто со мной хорош, с тем и я хорош! А ты человек с мозгами!

— Где уж мне против вас выстоять? — соскромничал Шилин.

— А? Думаешь? — опять захохотав, сказал квартальный. — Однако прощайте, дела ждут! — Он протянул хозяину руку с короткими, как и нос, пальцами. — Спасибо за угощенье! Копийку засвидетельствованную с вольной на всякий случай заготовь, а самой вольной, коли потребуют, не представляй! — добавил он, обернувшись в дверях. — Девка- то ведь хорошенькая, утратиться документик может! — Он подмигнул, хохотнул, нагнулся и вышел в дверь.

Шилин проводил его на крыльцо, затем вернулся и спрятал в другое место вольную. «Так-то с вами, чертями, понадежнее!» — думал он при этом.

Весь город заговорил о готовящемся новом событии — близкой свадьбе Лени и Светицкого.

Возмущению маменек не было пределов. Оскорбились даже такие мирные особы, как сестры Зяблицыны; вслух, впрочем, высказывались об этом только две старшие.

— Это совершенно непозволительно! — говорили они, имея в виду Глашеньку. — За кого же наши невесты будут выходить, если люди нашего круга будут жениться на хамках?

Глашенька при этом скромно поджимала губки и потупляла глаза.

— Уж мы-то за хамов не пойдем ни в коем случае! — величественно заявляла Марья Михайловна, причем неизвестно почему употребляла слово «мы» и даже подчеркивала его.

Единственной дамой в городе, обрадовавшейся вести об этой свадьбе, была опять отложившая свой отъезд Елизавета Петровна.

— Очень рада! Так им, свиньям, и надо! — ответила она Клавдии Алексеевне, подразумевая под лестным званием всех рязанских дам.

— Но до чего здесь жизнь кипит? — воскликнула Клавдия Алексеевна, сообщив свежую новость. — Так и бьет ключом, каждый день что-нибудь новое! А вы в деревню собирались ехать? Там вы умерли бы от тоски!

Под влиянием Клавдии Алексеевны, в гусарский монастырь для собрания точных данных о готовящемся интересном событии был командирован Андрей Михайлович, физиономия которого, если не считать некоторой странной легкой зелени под глазами, приняла прежний вид.

Андрей Михайлович заставил себя упрашивать.

— Ах, мне совсем не хочется туда ехать! — ответил он, сделав кислую гримасу, но с заметно заблестевшими глазами. — Что я там с этими господами буду делать?

— Как что?! — воскликнула Клавдия Алексеевна. — Узнаете все подробности… Вы видите, что вашей жене это интересно!… Для нее должны!

— Но ведь там все такие пьяницы… Непременно будут заставлять пить, а я этого терпеть не могу…

— Ну, рюмочку-другую можешь, ничего! — разрешила Елизавета Петровна.

— Ах, мамочка, как мне неприятно! Только для тебя я это и делаю! — говорил он чревовещательным голосом из спальни, торопясь переоблачиться из халата в пальто. — Помни, еду исключительно только для того, чтобы доставить тебе удовольствие!

Клавдия Алексеевна осталась ждать возвращения Андрея Михайловича, и, к удивлению обеих дам, через какие-нибудь полчаса дрожки его опять застучали под окнами.

— Как вы скоро съездили? — встретил его возглас Клавдии Алексеевны.

— Меня ждала жена, Клавдия Алексеевна!… — внушительно ответил он, подходя к Елизавете Петровне. — Понюхай!… — добавил он, наклоняясь и дыша последней прямо в лицо.

— Табачищем несет… — ответила та, исполнив его просьбу и сморщившись. — Фу, ты, Господи, точно из трубки затянулась! Даже голова закружилась!

— А вином пахнет?

Елизавета Петровна отстранилась в сторону и нюхнула еще раз раскрывшийся сомовий зев мужа.

— Нет!

— Ни капельки не выпил! — с торжествующим видом произнес Андрей Михайлович. — Приставали, уговаривали — нет, отбоярился! Прямо едва вырвался!

— Ну а насчет свадьбы что? — замирающим голосом спросила Клавдия Алексеевна.

— А насчет свадьбы ничего: свадьбе не бывать! — равнодушно ответил Андрей Михайлович.

Гостья вскочила, хозяйка откинулась на спинку своего стула.

— Как не бывать? Почему?

— Невеста пропала… Исчезла неизвестно куда!

В гусарском «монастыре» Андрей Михайлович застал всех встревоженными и молчаливыми; о выпивке не было и речи, и только по этой причине Штучкин не задержался долго и вернулся таким добродетельным.

Светицкого он не видал: тот со вчерашнего вечера носился неизвестно где в поисках Лени; Курденко же обронил всего пару слов, что она вышла вчера из дома за покупками и не вернулась: что с ней случилось и где она, никто не знал и не догадывался.

Пропажа Лени произошла следующим образом.

Утром, разбирая узлы со своими вещами, Леня наткнулась на пакет с надписью «Лене после моей смерти».

Она сделала было движение его вскрыть, но задумалась и, держа его в руке, отворила дверь своей горенки и попросила Смарагда Захаровича зайти к ней.

Шилин был так заботлив и внимателен к ней, так от души обрадовался известию о сватовстве Светицкого, что Леня сама стала отвечать ему искренним, хорошим чувством и полным доверием.

— Вот, Смарагд Захарович, — сказала она, протягивая ему пакет, — это отдала мне Людмила Марковна!… — Она подробно передала, как все происходило. — Не знаю, вскрыть или нет?

— Лучше погодить… — ответил Шилин. — Деньги тут… порядочно денег!… — Он взвесил их на руке. — Человечишко господин Пентауров больно пакостный, не выдумал бы чего. А тут печать цела и собственноручная надпись покойницы есть… Коль и завещания нет — дело чистое!

— Спрячьте его у себя!… — попросила Леня. — А квартальный не приходил больше?

Шилин усмехнулся.

— Нет, а коль без меня явится — вот-с вам копийка с вашего документика, я ее снял и засвидетельствовал! — Шилин достал из кармана бумагу и передал ее Лене. — Приберите ее у себя к сторонке, авось не понадобится!

— Спасибо вам! — произнесла Леня. — Сколько хлопот я вам наделала!

— Что за хлопоты, пустяки! — ответил Шилин. — Может, что-нибудь требуется вам? Вы не стесняйтесь!

— Нет, нет, ничего, спасибо! Я в лавку сейчас собираюсь идти. Купить кое-что надо…

— Для венца?

— Да… — слегка смутясь, сказала Леня.

Шилин, улыбаясь, глядел на нее:

— Очень хорошо-с! К обеду ждать будем; Мавра вас чем-то угостить хочет!

— Непременно вернусь: здесь близко!

Леня надела легкую накидку и шляпу и ушла, но ни к обеду, ни после него она не вернулась.

Не знал, что думать, Шилин, знавший, что знакомых у Лени в Рязани не было, прождал часов до четырех и отправился обойти лавки, торговавшие подходящими товарами; ни в одной из них его жилички не видели. Смарагд Захарович вернулся домой и, видя, что уже смеркается, велел заложить лошадь и на беговых дрожках поехал в гусарский монастырь к Светицкому.

Светицкий всполошился: в тот день он Лени совсем не видал. Еще больше встревожился он, узнав из рассказа Смарагда Захаровича то, что не было ему сообщено Леней, — о поступке с нею Пентаурова и о подаче им заявления о бегстве ее. О краже вольной Шилин, разумеется, умолчал и повторил о ней то же, что сказал Лене.

— Что же могло с ней случиться?! — произнес Светицкий. — Что вы предполагаете?!

— Ума не приложу! — ответил Шилин. — О разбойниках у нас не слыхать, а если б и были — тело давно нашлось бы: ведь, почесть, среди города пропала! И корысти убивать не было никакой…

— Ну-ну?

— Не господина ли Пентаурова тут штука?

— И я то же подумал! — воскликнул Светицкий.

Весть Шилина заставила его было побледнеть, теперь же вся кровь бросилась ему в голову.

— Убью я его! — едва выговорил он от прилива ярости. Светицкий бросился к стене, сорвал с нее саблю и хотел бежать к двери, но Шилин заступил ему дорогу.

— Погодите, барин! С тем расчет не уйдет, сперва о Леониде Николаевне думать давайте!

— Где она может быть?!

— Вот и помозгуем. Поедемте ко мне, посидим, подождем, может, вернется еще она, а там сообразим, что делать…

Спокойствие Шилина подействовало на Светицкого. Он нахлобучил фуражку и вместе со Смарагдом Захаровичем на его же дрожках поехал к нему.

Шилин сейчас же послал работника за Стратилатом с Агафоном и Тихоном; те явились и, видя перед собой офицера, кучкой остановились у двери. Хозяин сообщил им об исчезновении Леониды Николаевны.

Стратилат даже присел от испуга; Тихон застыл с разинутым ртом, Агафон охнул так, что дрогнули стекла, и сжал кулаки.

— Пособите искать, други!… — закончил свои слова Шилин.

— Никто, как Пентауров-барин! — вскрикнул, придя в себя, Стратилат. — Крест сыму, что он!

Меривший все время комнату из угла в угол, сумрачный, что ночь, Светицкий круто остановился.

— Слышишь? — обратился он к Шилину. — Он, он это, каналья!

— Больше некому! Кто ж еще на такую пакость способен? — отозвались Агафон и Тихон.

— Барин, не взыщите, что сядем при вас… — сказал Шилин. — В ногах правды нет, а подумать, как след, время надо не мало!…

— Что вы, пожалуйста?… — пробормотал Светицкий. — Я у вас гость, вы хозяин!

Долго совещалась, усевшись вокруг стола, шилинская компания.

Порешили прежде всего разузнать, не ездил ли кто-либо в тот день в Баграмово и не было ли с проезжими чего подозрительного.

Стратилат и Агафон взялись обойти все попутные дворы по улицам до лавок и разведать, не происходило ли на них чего особенного. Тихон вызвался напоить Маремьяна до положения риз и допытаться до истины: без его участия Пентауров обойтись никак не мог.

Светицкий не вмешивался и все ходил, прислушиваясь к говорившим.

Окончив советоваться, все разошлись; прилег, не раздеваясь, на диванчик и Смарагд Захарович, а Светицкий все шагал, и Шилин видел, что он то останавливался перед иконами, хватал себя за голову, бормотал молитвы и угрозы кому-то, то опять маятником мотался от стены к стене.