Перед Амели стоял уже знакомый белобрысый лакей. Увидев ее, он нахмурился и даже сжал кулаки:
— Что ты здесь делаешь?
Шипел, как змея.
Амели вскочила, вернула рисунок в стопку:
— Ничего.
— Зачем трогала мои вещи? — он по-прежнему зло шептал, как тогда ночью. Сипло, низко.
Амели отчаянно замотала головой:
— Я просто смотрела. Это очень красиво. У тебя настоящий талант.
Кажется, он смутился. Лицо прояснилось, а на губах появилось даже подобие улыбки:
— Правда? Тебе нравится?
Она кивнула и вытянула портрет Мари:
— Особенно вот это. Очень красиво.
Он скривился, взял рисунок из рук:
— Ты считаешь, она красивая?
Амели кивнула:
— Очень красивая. Она тебе нравится?
Парень брезгливо фыркнул, но улыбнулся. Нагнулся к стопке и вытянул другой лист:
— Мне больше нравится вот этот.
Амели взяла рисунок: на нем плыли две золотые рыбки. С блестящей чешуей и роскошными хвостами. Совсем как живые. Казалось, даже слышится плеск воды.
— Это тоже очень красиво. Где ты так научился?
Он пожал плечами:
— Нигде.
Сейчас он казался даже приятным, совсем не таким, как тогда, ночью.
— Как тебя зовут?
— Нил.
— А меня Амели.
Он замялся:
— Прости, что я тогда… внизу… Я не мог тебя отпустить.
Она опустила голову:
— Я понимаю. Ты тоже ему служишь?
Нил кивнул.
— Почему ты все время шепчешь? Мы же здесь одни.
Он отвернулся:
— Потому что не могу по-другому. Я родился немым. А тетка упросила колдуна дать мне голос. Хоть какой-нибудь. И вот…
Стало неудобно.
— Извини, я не хотела.
Нил просто махнул рукой и ничего не ответил.
— И за это ты ему служишь?
Он пожал плечами:
— Не знаю. Может, и за это. Тетка на кухне, а я… делаю, что скажут.
Амели сжала кулаки:
— Он злой?
— Кто?
— Ваш хозяин.
Нил снова безразлично пожал плечами:
— Когда какой.
— И ты его не боишься?
Он вскинул теплые карие глаза, в которых блеснул восторг:
— Я им восхищаюсь. Он всемогущий.
Амели опустила голову:
— Скажи, что мне сделать, чтобы он отпустил меня домой?
Нил усмехнулся и посмотрел, как на дуру:
— А ничего. Лучше не нарывайся — только хуже сделаешь, — прозвучало зло, колко. — Просто сделай то, о чем просит. Неужели так трудно?
Амели отвернулась и обхватила себя руками:
— Он о низости просит.
Было странно говорить все это первому встречному, но очень хотелось говорить. Нил милый. После горбуна и демона он казался самым настоящим человеком. Он создает такую красоту. Такой художник просто не может оказаться дурным.
— Просит? Он никогда ни о чем не просит. И в чем низость?
Она опустила голову:
— После такого позора меня замуж никто не возьмет. А тогда хоть в реку, — она не хотела говорить конкретно, тем более, ему. Он не Эн.
Нил хмыкнул:
— Тоже мне, беда. Внимание мессира за честь нужно почитать.
— А что потом? В Валору, как тех других?
Он не ответил. Никто здесь не хотел отвечать на этот вопрос.
— Помоги мне уйти отсюда. Где-то у реки есть калитка. Проводи меня туда, я сама не найду.
Он покачал головой и скрестил руки на груди:
— Прости, я не могу. Он за такое может и голос отнять. Ни за что не соглашусь.
Может… Теперь Амели это знала. Она развернулась и посмотрела в открытое лицо в обрамлении золотистых кудрей:
— Если я здесь спрячусь, ты меня не выдашь?
Нил усмехнулся:
— Прячься, не прячься — все равно найдут. Как ты не понимаешь?
Она понимала… Но невозможно просто сидеть и ждать.
— А много здесь было девушек до меня?
Нил нахмурился:
— Ни одной. Шлюхи бывали из города. Но, больше, чем на ночь, не задерживались. И уж конечно, в покоях их никто не селили.
— Значит, это они в реке?
Нил поджал губы, насупился:
— Да что же ты заладила! Все до одной восвояси отправились. И уплачено им было, как полагается, — кажется, он злился.
Может, он просто ничего не знал? Кто станет рассказывать подобное какому-то полунемому лакею?
Нил неожиданно взял ее за руку и сжал пальцы:
— Послушай, Амели, ты мне нравишься. Ты очень милая. Поэтому как друг говорю: не делай глупостей. Просто дай ему то, что он хочет. Ты его совсем не знаешь. И сама увидишь, как все хорошо будет. Просто не перечь.
Она отняла руки:
— Ты мне не друг.
Он смущенно улыбнулся:
— Я так не считаю. — Нил помялся на месте, перекатываясь с пятки на носок: — Прости, мне идти пора. Тетка искать будет.
Он забрал с сундука плошку с углем, пошел к двери, но обернулся:
— Иди в покои, не сиди здесь.
Амели отвернулась в окно и ничего не ответила. Чего бы он понимал — он не девица. Она снова опустилась на сундук и спрятала лицо в ладонях. Создатель, что же делать? При одной мысли о том, что должно произойти вечером, внутри все закипало, завязывалось узлом, разливалось волнами. Но так не должно быть. Колдун ей не муж, он не имел права. Сами эти мысли греховны. Одно дело обсуждать с Эн и хохотать до упаду, и совсем другое — терять себя от его касаний. Отец Эн часто повторял, что за девицами нужен глаз да глаз. Что девицам так просто голову заморочить, что честному отцу и не уследить. Что падкие, за первым встречным готовы бежать. Прав отчасти — Эн уж больно часто влюблялась. Но сама Амели — никогда. Слишком хорошо знала себе цену.
Колдун врал: он околдовал ее с той проклятой первой встречи. Иначе и быть не может.
Амели вновь потянулась к рисункам, выбрала портрет Мари, сложила вчетверо и засунула под корсаж. Ну и пусть Нил хватится, что листа не хватает.
— Еще и воруешь…
Она вздрогнула всем телом, сердце едва не оборвалось. Орикад медленно спускался с потолка, шлепая перепончатыми крыльями. Он сидел здесь все время?
— Ты все подслушивал!
Демон сморщился, закатил глаза:
— Что тут подслушивать? Ничего нового. А вот мальчишка дело говорит. Пошли, давай. Все равно выбора нет.