Идеальная для колдуна (СИ)

Глава 52

Звенело в ушах, будто облепило плотное облако мошкары. Виски теплели. Амели смотрела в лицо горбуна, борясь с желанием немедля затопать ногами и сказать, что никуда она не поедет. Но, все же, сдержалась. Неожиданно для себя самой.

Он повелевает…

Нет, что-то повернулось в ней, щелкнуло, будто встало, наконец, на место, как деталь механизма. Амели больше не боялась горбуна. Даже недоумевала в эту минуту, как прежде могла бояться. Кто он такой? Лакей. Всего лишь жалкий лакей ее мужа, который, как цепной пес, тявкает, но больше ничего не может. Он просто уродлив. Люди неосознанно наделяют уродливые черты уродливым нравом, и боятся собственных выдумок.

Все уставились на Амели. Мать, отец, горбун, Сесиль. Девочки в этот час легли спать. Что делала здесь Сесиль? Амели смотрела в ее довольное лицо, с которого не сходила торжествующая улыбка. Она так смело стояла рядом с Гасту, что…

Амели снисходительно улыбнулась, глядя на сестру. Выпрямилась, задрала подбородок. Сделала несколько неторопливых шагов, приближаясь. С каждым шагом улыбка Сесиль растягивалась шире и шире. До тех пор, пока Амели не вскинула руку и не влепила ей звонкую пощечину, которая раскатилась в немой гостиной пушечным залпом.

— Маленькая мерзавка!

Сесиль высоко взвизгнула, как поросенок, и прижала ладонь к щеке. Но промолчала. Понимала, что это было более чем заслужено. Мать было дернулась, видно, желая успокоить Амели, но вмешиваться не стала. Все по-прежнему молчали.

Сесиль все же поникла и залилась краской. Будто только что осознала свою вину. Но скорее всего краснела она не от раскаяния, а от того что получила пощечину на глазах чужого человека. Пусть даже лакея… тем более, лакея. Прошлый раз она совсем не стыдилась, считала себя во всем правой.

Амели вновь взглянула в лицо сестры:

— Я очень надеюсь, что когда придет время, тебе достанется очень жадный и злой муж. Который каждое воскресенье станет лупить тебя, чтобы научить уму-разуму.

Сесиль вскинула голову:

— Ты сперва со своим разберись, сестрица, а уж потом другихучи.

Мерзавка сжалась, будто ждала, что Амели снова ударит. Но та лишь грустно усмехнулась и кивнула:

— Я разберусь. Не переживай, сестрица. Уж это — не твоя забота. А за расторопность — спасибо. Не придется Понину утруждать. А у тебя ноги резвые — вон как скоро обернулась.

Сесиль заливалась краской гуще прежнего и пошла багровыми пятнами. Будто ее обварили. Не такого она ждала. Думала, будут слезы и крики. Но ничего этого не будет. Все это теперь ни к чему. Амели чувствовала себя так, будто в единый миг повзрослела, стала сильнее. Раньше она была одна. Легкая, как щепка, подхваченная потоком, безвольная и ведомая. Она принимала все, как силу стихии, неизбежность. Но теперь она была в ответе за крошечную жизнь, и не собиралась гнуться под весом обстоятельств. Сама того не понимая, Сесиль сослужила добрую службу. Нужно все решать сейчас, не оттягивая. Хватит быть глупой девчонкой. И если муж пожелал видеть Амели, она послушает, что он скажет.

Амели кивнула горбуну:

— Я готова ехать немедля, Гасту. Если мой супруг желает видеть меня, я подчиняюсь его воле. Мы уезжаем, поторопись.

Кажется, тот ошалел. Как и Сесиль. Ждал истерики, протеста, рыданий. Амели украдкой взглянула на матушку и заметила, что та очень довольна ее поведением. В глазах стояли слезы, а уголки губ едва заметно приподнялись. Она даже едва уловимо кивнула, одобряя.

Гасту откланялся на удивление учтиво, и стук его каблуков раздавался уже на лестнице, вместе с легкими спорыми шагами перепуганной Понины, которой пришлось светить фонарем. Амели подошла к матери, обняла ее:

— Я еду, матушка.

Та обхватила ее лицо мягкими ладонями, расцеловала в обе щеки:

— Я горжусь тобой, девочка моя. Ты поступаешь правильно, что бы между вами не случилось. Все наладится, вот увидишь. — Мать обняла ее, поглаживая по спине: — Ты навещай нас. Не забывай.

Амели поцеловала мать:

— Непременно стану. Теперь не сомневайтесь. Отныне все будет иначе, матушка.

Амели сама не понимала, как вдруг все перевернулось, откуда взялась эта смелость. Просто чувствовала себя другой, значимой. Настолько важной и нужной, что готова была свернуть горы. Она устроилась у окна кареты, смотрела на ночные улицы с удивительным спокойствием. Невольно вспоминала тот роковой вечер, когда горбун тащил ее совершенно перепуганную почти тем же маршрутом. Будто в другой жизни. Нет… теперь все будет иначе.

Экипаж миновал мост Красавиц, жестко сотрясаясь на камнях, наконец, выехал на немощеную дорогу и мягко покатил в сторону холма. Амели вслушивалась в шуршание колес, в дребезжание стекол и ни о чем не думала. Охватывало странное, казалось бы, неуместное спокойствие, будто она, наконец, возвращалась домой.

Открылись ворота, карета со знакомым шуршанием проехала по песку аллеи мимо высоких кипарисов, апельсиновых деревьев в деревянных кадках. Они уже не цвели, казались подсвеченными лунным светом темными шарами. Экипаж остановился у террасы, и вот тут сердце, наконец, замерло. Как все будет? Что он скажет? Что она ответит?

Амели дождалась, когда Гасту откроет дверцу, опустит подножку и подаст руку. Ступила на аллею, втягивая воздух, напоенный ароматом душистого табака. Поежилась на прохладном ночном ветру, инстинктивно обхватывая себя руками. Окинула взглядом замок, казавшийся спящим. Лишь во втором этаже шесть окон были освещены. Ее покои. Там наверняка уже хлопотала Мари.

Амели медлила. Нарочито неторопливо поднималась по ступеням. Гасту уже стоял у двери, придерживая створку, и всем своим видом выражал нетерпение, но молчал. Амели глубоко вздохнула и вошла. Пустой знакомый холл в квадратах черно-белой плитки, широкая каменная лестница. Феррандо здесь не было. Впрочем, она и не ждала такого радушия. Тишина. Лишь знакомый шлепок мыльного пузыря за спиной. Но сейчас он казался приятным. Она была рада видеть демона, слышать шлепанье его маленьких крылышек.

— Значит, явилась… — он привычно скрестил на груди маленькие фиолетовые ручки, скривился, вытянув губы. — Как хвост прижало — так и явилась. Вот так осчастливила!

Амели обернулась:

— Ты не рад?

Орикад демонстративно пролетел за ее спиной:

— А мое какое дело? Тоже мне, компания! Вызывает просто так, а ты потом сундуки таскай.

Амели промолчала, но складывалось впечатление, что демон только и искал повод поворчать. И, несмотря на слова, все же был рад. Это читалось по задорным искринкам в огромных желтых глазах.

— Где твой хозяин?

Демон повел бровями, длинные волоски трогательно дрогнули:

— Где надо — там и есть.

— Он не выйдет встретить меня?

Орикад закатился смехом. Бороздил воздух, будто плыл по воде на спине, загребая ручками.

— Как же! Выйдет и расшаркается! Как была ты глупой, так мозгов и не нажила. Дорогу в покои, думаю, и сама вспомнишь, без провожатых!

— Орикад, исчезни!

Легкий шлепок и в холле стало тихо. Ни болтовни, ни шлепанья кожистых крылышек. Амели в полном одиночестве поднялась по лестнице, свернула в галерею. Что ж, может, это и к лучшему, но она боялась растерять всю свою смелость и решимость к тому времени, как муж соизволит почтить ее своим присутствием. Впрочем, может, этого он и добивался? Свечи разгорались по мере ее продвижения, освещая путь. У дверей ждала Мари. Низко поклонилась, не скрывая открытой улыбки:

— Ах, госпожа, с возвращением!

Амели обняла ее:

— Я рада тебя видеть, Мари.

Это было правдой. Она привязалась к ней. Очень привязалась. Вдруг разум стрелой пронзила догадка. Амели отстранилась, холодея, заглянула в ясные глаза горничной, кивнула на дверь:

— Он там? Мой муж?

Та поспешно покачала головой, но одновременно с этим жестом Амели испытала разочарование. Судя по всему, он не хотел ее видеть.

Тетка Соремонда ввалилась, едва Амели сама вошла в покои. Встала на пороге, привычно вытирая фартуком сухие чистые руки. Качала головой, будто никак не могла насмотреться:

— Вернулась, милая! Слава Создателю! Вернулась!

Не спросясь, она кинулась к Амели и прижала изо всех сил, душа объятиями. От тетки уютно пахло печевом, ванилью и жареным луком. Она была теплой, знакомой. Было бы глупо, возвратившись, таить обиду.

Наконец, Соремонда отстранилась, вздохнула с великим облегчением:

— Славный день. Вернулась. Я как услышала — расцеловать твою сестрицу была готова. Радость-то какая! Создатель! — она поцеловала Амели в лоб и смахнула навернувшиеся слезы. — Чем не повод? Не все сычом сидеть.

Амели помрачнела:

— Повод?

Тетка кивнула:

— Да он, почитай уж недели две с ума сходит. Сам не свой. Болванов своих переколотил. Весь сад в черепках. Запрется — и сидит. Даже меня не пускает. Где это видано — перед теткой родной двери запирать! Отродясь такого не бывало. Уж сколько я говорила, чтобы за тобой послал. Так все упирался. А я же сразу смекнула. Как только этот маленький поганец тебя слушаться начал. Вернее верного!

Амели отстранилась:

— Тетка?.. Как же так?..

Соремонда всплеснула руками:

— Чего это ты, милая? Я тебе все уж и выкладывала, как дело было. А ты удивляешься. Или памяти нет совсем? Или не смекнула? Тетка. Самая, что ни на есть. А теперь, уж, почитай, бабка! Радость-то какая, милая моя! Радость!

Соремонда вновь кинулась обниматься с таким рвением, что грозила задушить. Но Амели стояла куклой, пытаясь вспомнить все, услышанное когда-то от тетки. Она думала, что все это о другом человеке. О другом… А потом и вовсе сочла пакостной сказкой. Теперь было столько вопросов…

В дверь протиснулся горбун:

— Госпожа, мессир ждет вас к ужину.

Амели лишь растерянно кивнула. А Соремонда тем временем шмыгнула за дверь.