На этот раз собеседник говорил спокойно, и в беседе был заинтересован сам. Лена промолчала, когда он намекнул о том, что познакомился с настоящей Юлией Борисовной.
— Так зачем я вам понадобился, Елена? — спросил он, тяжело дыша.
— Сначала вы мне расскажете, почему вернули все экземпляры книги, — не сдавалась Лена.
— Лучше нам поговорить не по телефону, давайте еще раз встретимся там же, — чувствовалось, что он сдерживается, чтобы не повышать голос, не спугнуть собеседницу.
— Нет, я уже не в Москве. И ехать туда не собираюсь. Вы напугали меня, Лев Юрьич. Напугали своим маниакальным поведением. Думаю, вы не здоровы.
— Здоров… Хорошо, давайте я приеду к вам. Куда скажете. Нам действительно необходимо поговорить. Это очень серьезно, — Лев не сдавался, и Лена понимала, что дело здесь действительно серьезное.
— А давайте. Я сотрудник отделения полиции Ленинского района города Екатеринбурга. Зовут меня Елена Дмитриевна Веселова. Да и номер этот всегда со мной. Как прибудете в Екатеринбург и остановитесь где-то, позвоните. Я с радостью поговорю с вами еще раз, только вот… вы больше не заставите отдать вам книгу. Пока не разъясните все…
— Согласен, — не раздумывая, ответил Лев Юрьевич и попрощавшись, повесил трубку.
Лена полила цветы в Аниной квартире, а потом и вовсе решила затеять уборку. Вечером она вышла на улицу, чтобы подышать воздухом, посидеть в парке, наблюдая за мамочками с детьми. Купила кофе в бумажном стакане и снова задумалась над тем, как все это могло получиться.
Отпуск был и правда кстати: голову не забивали рабочие вопросы, не нужно было вставать по будильнику и торопиться в метро. Вечером она приняла ванну, надела купленную сегодня пижаму, взяла в постель большую кружку какао и снова открыла книгу.
Текст перед той самой страницей был банальный, в нем описывалось как героиня скучает о доме, но уже не может вернуться, потому что здесь, в средневековом мире, среди дикарей, болезней, в холодных стенах нашла свою любовь — герцога. Он тоже полюбил ее, но никак не мог придумать: что делать с простолюдинкой, на которой нельзя жениться. Быть любовницей она отказывалась, а его отец предупредил, что свадьба герцога уже скоро.
Лена перевернула тот злосчастный текст и продолжила читать:
«Если бы я знала, чем грозит мне это перемещение, то я снова пошла бы на этот шаг…» — Лена кашлянула и закатила глаза, вскипая от глупости автора, и пробормотала:
— Потому что ты дура, которую придумал мужик. Они реально считают, что мы настолько блаженные, что ради любви готовы остаться жить в нечистотах, вдали от друзей и близких, чтобы герцог своими «влажными глазами с поволокой ощупывал ее лицо, словно любуясь каждой черточкой.»?
«И пусть Бог знает, что я не ропщу. Единственное, чего я хочу, остаться в месте, где осталось мое сердце. Единственное, о чем прошу…» — она не смогла дочитать дальше и, снова закатив глаза, наклонила голову назад.
— Черт бы тебя подрал, Лев Магнольевич… «Единственное, о чем прошу», «Единственное, чего хочу»… подери вас сам черт и отправь в эту дыру вместе со мной, чтобы я ткнула вас носом в этот «удивительный запах ее свежего девичьего тела»! Да вы просто не представляете, какая там вонь и дичь! — взвыла Лена и отложила книгу.
— Испортил весь вечер, собака сутулая! — зло шептала она, направившись в кухню. Там она открыла окно и жадно выкурила сигарету. — Все из-за вас, мэтр… Я ведь почти бросила. Как можно было такое написать? Да вам руки надо защемить капканами, знаток женской души…
Лена заснула под говорящий телевизор, и не узнала, что на ее номер пришло сообщение, в котором Лев Юрьевич написал: «ни в коем случае не читайте ту самую перевернутую страницу, это очень опасно!!!»
Птицы чирикали так настырно, что Лена проснулась наконец полностью. Глаза открывать не хотелось. Хотелось поспать еще, но вдруг она поняла, что страшно замерзла. Попыталась нащупать одеяло и с криком открыла глаза.
Вокруг стоял туман. Солнце только-только всходило за лесом, еле пробиваясь через деревья и толщу белого марева.
— Нет, нет, не может быть, — зашептала она и с трудом сглотнула: во рту было сухо.
Это был тот самый лес, где она оказалась с Аней. Даже место, где она очнулась было то же самое — возле дерева с кривым, как сабля стволом, вокруг которого вилось еще одно, будто поддерживая кривое, не давая ему сломаться.
— Черт бы подрал все это, — Лена встала, и голова закружилась. — Мне снова воровать одежду? Какого хрена я снова голая? Почему там я очнулась в форме, в кабинете, а здесь в этом чертовом лесу? — она осматривалась уже по-свойски, узнавая каждую сломанную ветку.
— Нет, Лен, это то же самое место! Сто процентов, — успокаивала она себя и отводила откуда-то взявшуюся мысль, что место может оказаться совсем другим, да и время тоже.
Обняв себя руками, она закатила глаза и откинула голову назад, как делала это всегда, будто взывая к Богу. И увидела… увидела сверток, висящий на дереве, под которым она уже просыпалась и засыпала, прежде чем оказаться снова дома.
— Вот ты, Анна, вот ты молодец. Зна-ачит… Ты проснулась снова здесь, а меня не стало. Мои вещи ты свернула и подвесила на случай, если я все же вернусь, — шептала Лена, развязывая веревку. Сверток упал. В плаще лежали ее платье, сорочка и даже обувь.
Сердце вдруг забилось радостно. В голове просветлело. Она вдруг поняла, что скоро увидит Аню. Сейчас ей хотелось этого больше всего на свете.
В момент, когда мозг подкинул ей мысль о том, что она больше может не вернуться, она улыбнулась:
— Ну и черт с ним. Мне хватило там этих дней без подруги. Не вернусь, значит, не вернусь. Вдвоем мы и здесь пробьемся! — она быстро натянула влажную сорочку, платье, обулась и подвязалась веревкой.
Вспомнила тропку к ручью, присела возле него и напилась. Если отправиться в дорогу прямо сейчас, то к замку попадёт до темноты, до закрытия ворот. Поэтому, решив, что медлить нельзя, встала и направилась к деревне, где в прошлый раз ночью они воровали тряпки.
Сейчас она могла идти мимо спокойно и смело: мешок за ее спиной говорил, что женщина идет по делам, а не воровать. Да и люди уже проснулись: выгоняли скот, бряцали упряжью, запрягая лошадей.
— Ну вот, Лен, а ты боялась возвращения. Ничего страшного, дорогая. Прорвемся, — она, улыбаясь, шагала знакомой дорогой и напевала песню. Смешную детскую песню о друзьях, в которой пелось, что с другом можно и на медведя, если, конечно, медведь выйдет на вас без друга.