Ирландская принцесса

17

КОННОР

Когда я вылетаю из новой квартиры, у меня на уме только одно, как можно больше отдалиться от Сирши, прежде чем я скажу или сделаю что-то, о чем могу пожалеть. Как ей удалось так подставить меня? Этот вопрос не давал мне покоя с тех самых пор, как она поступила так, словно отказалась от моего выбора, превратив его во что-то, что она решила сделать, а не в урок послушания, и моя собственная физическая реакция на это только еще больше заставила меня почувствовать, что я схожу с ума.

Почему она? Почему я так хочу блядь именно ее? Я спрашиваю себя снова и снова, когда прошу водителя отвезти меня в ресторан, который раньше был одним из моих любимых в центре города, высококлассный стейк-хаус с тающим во рту филе и еще лучшим виски с лучших полок. Почему Сирша?

Когда-то давно, до отъезда в Лондон, я и думать о ней не думал. Я знал, что женюсь на ней отстраненно, небрежно, как будто зная, что ты унаследуешь деньги или будешь водить определенную машину, когда станешь старше. Я думал, что она достаточно хорошенькая, но не обращал на нее особого внимания. Она была чем-то на потом, а тогда я разрывался между своими попытками произвести впечатление на отца и наслаждением быть молодым, красивым, богатым мужчиной и всеми удовольствиями, которые могут предложить.

Теперь она другая. Она не совсем такая избалованная принцесса, какой я ее себе представлял, но она сбивает меня с толку на каждом шагу. И я не могу заставить себя доверять ей. Я знаю стремление ее отца к власти, к креслу, которое он теперь никогда не займет, и я не могу найти в себе силы поверить, что она все еще не работает над достижением его целей каким-то образом.

Она была моей, а потом принадлежала Лиаму, и теперь она снова моя, на этот раз полностью, навсегда. Пока смерть не разлучит нас. И до тех пор, пока наше совместное существование не станет чуть более приятным, это будет казаться долгой гребаной жизнью.

Как только я вхожу, хозяйка уводит меня обратно за угловой столик, подальше от других гостей, при слабом освещении. Я опускаюсь в изогнутую кожаную кабинку, заказываю коктейль из виски и креветок, когда подходит официант, и когда я делаю первый дымный глоток виски, я чувствую, как напряжение начинает покидать мое тело. Пока я не поднимаю глаза и не вижу своего брата и его новую жену несколькими столиками дальше.

Моим первым побуждением является раздражение, я не могу даже пойти на гребаный ужин один, не имея с ним дела. Но когда эта первая искра гнева утихает, я понимаю, что это возможность наблюдать за ним… за ними, оставаясь незамеченным. Кроме кладбища, я действительно не видел своего брата с тех пор, как вернулся.

Они оба не смотрят в мою сторону, хотя я нахожусь достаточно далеко, чтобы они меня заметили, и первое, что я, к своему удивлению, осознаю, это то, что мой брат выглядит… счастливым.

На самом деле счастливым.

Он, должно быть, находится под огромным давлением. Его место за столом переговоров в опасности, даже сама его жизнь, безопасность его семьи, его будущее. Его дом, его источники богатства, так много для него поставлено на карту, и все же он сидит рядом со своей женой, улыбается, смеется, выражение его лица и движения легки и непринужденны, как будто они просто пара, пришедшая на свидание обычным вечером. Как будто ничего не случилось.

Она тоже выглядит счастливой. Я никогда раньше не видел и не встречался с Анастасией, и это моя первая возможность по-настоящему взглянуть на нее. Она очень худая, с длинными руками и ногами и плоской грудью, как у большинства балерин, с длинными прямыми светлыми волосами, которые она зачесала назад за уши. На ней розовое платье, что-то сверкающее болтается у нее за ушами, и когда Лиам что-то тихо говорит ей и касается ее руки, она краснеет того же оттенка, что и ее платье, и смеется.

Наблюдая за ними, я ощущаю боль в груди, которой не ожидал. Они выглядят счастливыми, расслабленными, влюбленными. Они выглядят так, словно, что бы ни происходило в их мире, ничто из этого не имеет значения, пока они есть друг у друга. В этот момент я понимаю, почему Лиам рисковал всем. Он всегда был из тех, кто безрассуден, беспечен, импульсивен. И если Анастасия — источник счастья на его лице, легкости, с которой он двигается, как будто бремя его детства наконец-то снято с него, тогда я знаю, почему он так рисковал, чтобы жениться на ней.

Лиам всю свою жизнь мечтал, чтобы кто-нибудь доставил ему такую радость. Такого рода любовь.

Так что просто уходи, думаю я, сжимая вилку в руке и разрезая филе, которое официант поставил передо мной. Уезжай из Бостона с женщиной, которую ты любишь. Почему ты так упорно борешься за то, чего у тебя даже не должно было быть? То, чего ты никогда даже не хотел?

Для меня это не имеет никакого смысла. Я не собираюсь оставлять своего брата нищим. Они с Анастасией могут комфортно прожить свою жизнь в любом месте на то, что у него уже есть. Только его половина трастового фонда нашей матери могла бы содержать их в течение десятилетий. Ему не нужны деньги. Если у него есть любовь, почему бы просто не сдаться и не вернуть мне то, что должно было принадлежать мне с самого начала?

Зачем продолжать рисковать своей жизнью?

Это меня злит, как и многое другое в наши дни. Стейк, который я с нетерпением ждал, на вкус как картон, тупой приступ гнева пульсирует в моих венах, когда я пью еще виски, и еще. Я так долго думал, что знаю своего брата, и все же теперь, кажется, я совсем не могу его понять.

Я наконец встаю, чтобы пойти в уборную, не в силах больше смотреть на них. Я долго смотрю в зеркало, пока мою руки, пытаясь увидеть себя таким, каким мог бы быть он. Пытаюсь увидеть свой путь вперед.

Я выгляжу старше. Более уставший. Больше похож на нашего отца, если быть честным. На моем лбу появились легкие морщинки, моя кожа огрубела от ветра и суровой лондонской погоды, мои руки покрылись мозолями от езды на мотоцикле и тяжелой работы бок о бок с моими людьми. В этом отношении я не похож на своего отца, мягкого человека с мягкими руками. Я выгляжу жестче, злее. Интересно, что подумал Лиам, когда увидел меня на кладбище?

Тряхнув головой, чтобы прогнать эти мысли, я вытираю руки и быстро выхожу из ванной только для того, чтобы почти налететь прямо на высокую худощавую блондинку в розовом платье, стоящую в тускло освещенном коридоре. Мне требуется секунда, чтобы понять, кто она, когда я отступаю назад.

— Анастасия, — наконец говорю я, мой голос звучит немного резче, чем я хотел. — Что ты делаешь? — Спрашиваю я.

— Жду, когда ты выйдешь, — просто говорит она. Она смотрит на меня красивыми глазами, которые, как я теперь вижу, нежно-голубого оттенка. Все в ее лице миниатюрное и нежное. Она похожа на хрупкую фарфоровую куколку, и я понимаю, как Лиам, возможно, испытывал желание спасти ее, стать ее героем. Я слышал, что наш сводный брат сделал с ней, думаю, он тоже чувствовал некоторую вину. После многих лет, когда наш отец обвинял его в смерти матери, Лиам всегда умел брать вину на себя.

— У тебя нет ко мне никаких дел, — резко говорю я ей. — Тебе следует вернуться к своему мужу.

— И что, ты увидел нас здесь. И ты узнал меня?

— Ну, я не думаю, что у Лиама вошло в привычку ужинать со случайными блондинками, — огрызаюсь я. — Я предположил, что ты его жена, да.

— И именно поэтому у меня к тебе дело, — мягко говорит она. — Я попросила Сиршу помочь мне, но она отказалась. Она только сказала, что если я смогу убедить Лиама уйти, то ему не причинят вреда. Но…

— Он не уйдет. — Это не вопрос, хотя я надеюсь, что он передумает ради себя и своей семьи на встрече, которую я пытаюсь организовать. — Анастасия…

— Пожалуйста, Коннор. — Она смотрит на меня своими огромными, красивыми голубыми глазами, и, несмотря на всю ее легкость и смех, я вижу в них что-то затравленное. Не только то, что происходит сейчас, но и то, что происходило с ней в прошлом. Она выглядит так, словно видела вещи, пережила то, от чего человек никогда не сможет полностью избавиться, и это вызывает у меня малейшее любопытство к ней.

Это также дает мне еще один проблеск понимания того, почему Лиам, возможно, был готов так многим рисковать ради нее. Если она так много пережила и все еще может говорить за себя, защищать своего мужа, жить… тогда она, должно быть, сильнее, чем кажется.

— Пожалуйста, — повторяет она. — Я знаю, что на самом деле ты не хочешь брать верх. Если бы ты хотел, ты бы вернулся давным-давно, а не сразу после того, как Грэм и Сирша отправились на твои поиски. — В ее голосе слышится легчайшая нотка язвительности, когда она произносит имя Сирши, и я нахожу это забавным, и трудно винить ее. Я могу только представить, какое взаимодействие у них было. — Ты и Сирша женаты. Поздравляю. Просто забирай ее и возвращайся в Лондон. Возвращайся к своей жизни, к той, которой ты явно хотел больше, чем быть здесь.

— Ты ничего обо мне не знаешь. — Я прищуриваюсь, делая шаг к ней, и она слегка вздрагивает, но стоит на своем. — Ты ничего не знаешь о том, кто я, или какой жизнью я жил раньше, или в Лондоне, или что я делал здесь с тех пор. Ты ничего не знаешь о Сирше и обо мне. Мы никогда не встречались до сегодняшнего вечера. Так что возвращайся к своему мужу…

— Ты тоже ничего не знаешь о Лиаме с тех пор, как тебя не стало! — Отвечает она низким тоном, ее голос слегка дрожит, но тверд. — Он хороший человек, Коннор. Он не заслуживает тех наказаний, которые ему пришлось пережить, страха, беспокойства, и все потому, что он спас меня и влюбился в меня. Эй, Коннор, и из-за того, что он отказался от этого, некоторые из тех людей, которыми он так старался руководить, хотят, чтобы он умер? По твоему это правильно? С тех пор как умер твой отец, он все отдал этому столу. Он был готов отдать все, за исключением одной вещи. И что? Это все, что нужно, чтобы закидать человека камнями? — Она с отвращением качает головой. — Он хороший лидер, Коннор. Хороший человек. Он этого не заслуживает.

— Стол не примет наполовину русского наследника. — Я качаю головой. — Все это выше твоего понимания, Анастасия, ты этого не понимаешь. От тебя этого и ожидать нельзя. Но ты не можешь стоять здесь и читать мне лекции…

— Просто уйди! — Выпаливает она. — Ты даже этого не хотел! Просто уйди и забери ее с собой! Лиам хочет повести их за собой, он хочет…

— Если он так сильно этого хочет, ему следовало дважды подумать, прежде чем все испортить. — Мой голос похож на низкое рычание, когда я смотрю на нее сверху вниз, мой взгляд темный и злой. — И, если ты так сильно любишь его, Анастасия Иванова, ты заставишь его бросить все это и уйти, прежде чем ты станешь вдовой.

Она открывает рот, чтобы сказать что-то еще, но я не жду, пока это услышу. Вместо этого я удаляюсь, протискиваясь мимо нее, чтобы вернуться к своему столику и своему виски.

К тому времени, как я возвращаюсь в квартиру, я по-настоящему пьян. Я, спотыкаясь, захожу внутрь, отмечая при этом, что свет выключен, а Сирши явно нет дома. Куда она могла подеваться? Туманно думаю я, пробираясь в гостиную и, не выключая свет, опускаюсь на диван, глядя через французские двери на горизонт Бостона за ними.

Я теряю счет времени, сижу здесь и думаю обо всем этом. Моя жизнь до отъезда в Лондон, которая кажется такой далекой и странной, как будто принадлежала совсем другому человеку. Мое пребывание в Лондоне, которое кажется мне, особенно сейчас, лучшими годами моей жизни, годами, которые были полностью моими, не отягощенными ничьими желаниями или ожиданиями, кроме моих собственных. Годами, когда я руководил мужчинами, потому что это, кажется, для меня естественно, либо по рождению, либо по темпераменту, не из-за моей фамилии, а потому, что они встретили меня, узнали меня и сочли достойной руководить ими.

Это то, чего я хочу для Королей. Организации, в которой мужчины доказывают свое достоинство быть ее частью действием, мужеством и верностью, а не просто потому, что их фамилия требует, чтобы они были там. Я хочу сделать это по-своему. Не так, как хотел мой отец, не так, как хотел бы прежний Коннор. Я хочу жить здесь по своим правилам, насколько это в моих силах.

Сирша тоже этого хочет.

В глубине души, в своей пьяной честности с самим собой, я знаю, что мы с ней не такие уж разные. Оба родились в элитных криминальных семьях, оба первенцы, оба с грузом больших ожиданий на плечах, оба со своими собственными желаниями, которым мы пытаемся найти место в мире, который требует от нас очень специфических вещей. И все же…

Как я могу доверять ей? Как я могу узнать ее достаточно хорошо, чтобы сделать это, не впуская ее в ту часть себя, которую я никогда никому не показывал? Не будучи настолько уязвимым, чтобы рисковать всем?

Любовь — это слабость. Я видел это снова и снова, у таких мужчин, как я, лучше меня, хуже. Я снова и снова видел, на что способны мужчины, когда на кону любовь, когда они борются не только за свою жизнь и свой долг. Другие говорят, что это смело, страстно, романтично, но мне это кажется ненужным. Даже глупым. Конфликтом интересов, которого никто в моем положении не должен хотеть.

Я никогда не узнаю, думал ли наш отец, что любит нашу мать, он редко говорил о ней после ее смерти, а я был слишком мал, чтобы многое помнить. Но я знаю, что он заботился о ней достаточно, чтобы обвинить Лиама в ее смерти. Если бы ему было все равно, если бы она была всего лишь инструментом, чтобы подарить ему сыновей, долгом, который она выполнила дважды, он, возможно, не был бы так жесток к Лиаму. Лиам, возможно, вырос бы по-другому. Возможно, он не жаждал любви настолько сильно, чтобы обеими руками отказаться от всего, даже от собственной жизни, когда ему это предложили.

Бесполезно оглядываться назад. Только вперед. Я не могу изменить прошлое.

Дверь со щелчком открывается, и я выпрямляюсь, когда вижу стройную фигуру Сирши, входящую внутрь. Она тихо закрывает дверь, как будто не уверена, дома я или нет, и я жду на диване, пока она не оказывается в гостиной, не замечая меня.

— Сирша.

Она тихо вскрикивает при звуке своего имени, слегка подпрыгивает, прижимая руку к груди, когда видит, что это я.

— Коннор, — выдыхает она. — Ты напугал меня.

— Где ты была? — Я встаю, слыша невнятность в своем голосе, когда подхожу к ней в тусклом свете, падающем с улицы, и вижу, как ее рот кривится от этого звука.

— Где ты был? — Парирует она, ее голос чопорный, а подбородок вздернут, как будто у нее такое же право задавать мне вопросы, как и у меня ей, и я чувствую прилив гнева от ее наглости.

Она двигается, как будто хочет оттолкнуть меня, но я блокирую ее, мое тело внезапно оказывается очень близко к ней, когда я касаюсь ее лица.

— Высокомерная принцесса, — бормочу я, поворачивая ее, взяв рукой за подбородок, так что мы оба стоим параллельно французским дверям, свет города освещает линии и тени ее лица. — Теперь ты счастлива? — Я глажу ее по щеке сбоку, слыша, как тяжело звучат мои слова, насколько явно я пьян, и мне наплевать. — Теперь у тебя есть все, принцесса. Деньги, наследство, власть. Или ты не будешь счастлива, пока я не убью всех, кто когда-либо вставал у тебя на пути?

Сирша вздрагивает, ее глаза сужаются, когда она вырывается из моей хватки.

— Я не хочу, чтобы ты кого-нибудь убивал, — холодно говорит она. — Я хотела, чтобы ты вернулся сюда, чтобы забрать то, что принадлежит тебе по праву.

— И тебя…так. — Мои слова застревают, сливаются воедино, и я вижу, как ее рот подергивается, когда она осознает, насколько я пьян.

— Да, — говорит она наконец. — Меня и твое место во главе этого проклятого стола. Но я хочу кровопролития не больше, чем ты. И я напомню тебе о том, что я говорила раньше, что у меня есть другие причины хотеть денег, которые получу, выходя за тебя.

— О, да. — Я смеюсь тяжелым смехом. — Какая милость. Так говорит каждая жена, когда ей просто хочется потратить деньги мужа на мартини по завышенной цене на обед, в то время как она сплетничает и притворяется, что у нее все хорошо.

Лицо Сирши напрягается.

— Я не совсем понимаю, почему ты так жесток со мной, — холодно говорит она. — Или почему ты в последнее время ведешь себя так, как будто ненавидишь меня сейчас, но, несомненно, есть нечто среднее между тем, какими мы были в Дублине и Лондоне, и тем, что мы стали откровенными врагами.

Она поворачивается, как будто собирается уходить, все ее тело напряжено, но я не собираюсь позволять ей уйти.

— Ты не уходишь от меня… — выдавливаю я, протягивая руку, чтобы схватить ее, в тот момент, когда она отстраняется, мы оба теряем равновесие. Мы спотыкаемся, хватаемся друг за друга и падаем на диван, Сирша подо мной, когда я приземляюсь наполовину на нее, тяжело дыша, когда смотрю вниз на ее красивое, раскрасневшееся лицо.

Что-то в ее страдальческом взгляде открывает дыру в моей груди, боль, подобную той, что я почувствовал раньше. Ее губы приоткрываются, и я чувствую, как она вздрагивает, даже когда пытается вывернуться, но я не хочу ее отпускать.

Я не хочу ее терять, и в этом суть всего, я понимаю. Я никогда не хочу иметь что-то, что больно терять снова.

Ее расплывчатое лицо расплывается и возвращается в фокус, мое тело гудит от алкоголя, эмоций и желания, и я протягиваю руку, чтобы провести костяшками пальцев по ее щеке.

— Ты помнишь? — Бормочу я, глядя в ее широко раскрытые зеленые глаза. — Ты помнишь ту ночь, когда мы впервые встретились?