АНА

— Что, черт возьми, ты делаешь?

Он кричит это снова, на этот раз громче, и я впервые испытываю настоящий страх с тех пор, как он поймал меня в кабинете.

— Я, черт возьми, не говорил тебе, что ты можешь трогать это, Анастасия! — На последних словах он выкрикивает, выхватывая фотографии у меня из рук и бросает их обратно в ящик. Я едва успеваю отреагировать, прежде чем его рука возвращается и бьет меня по лицу с такой силой, что я слетаю с кровати и растягиваюсь на ковре на деревянном полу.

— Прости… прости… — Я не знаю, всхлипываю я вслух или нет, но каждый дюйм меня дрожит, я свернулась калачиком голая на ковре, мое лицо горит и пульсирует, и я плачу, застыв, в панике. Я слышу скрип матраса, когда он встает, и я вскрикиваю от страха, каждый дюйм меня содрогается от ужаса, когда я чувствую тяжелый, теплый вес его тела, опускающегося на колени рядом со мной на ковер. Я жду, что вот-вот его кулак окажется в моих волосах, или треск ремня, или его руки снова, больше оскорблений, больше боли, потому что так всегда заканчивалось. Я была достаточно глупа, чтобы притворяться, что это не так.

— О боже, маленькая, маленькая куколка, мне так жаль, мне так жаль…

Александр тянется ко мне, и я отшатываюсь, пытаясь в панике вырваться из его хватки. Но он не позволяет мне, и мне требуется мгновение, чтобы понять, что он притягивает меня в свои объятия, на свои обнаженные колени, гладит мои волосы, пытаясь успокоить меня.

— Прости, что я ударил тебя, малышка, прости…

Я не могу остановиться. Движения взад-вперед достаточно, чтобы вызвать у меня головокружение. Тем не менее, я все равно сворачиваюсь калачиком у него на груди, прижимаюсь щекой к его гладкой коже, когда он гладит мои волосы, шепча мое прозвище снова и снова, пока извиняется.

— Кто они? — Шепчу я. Я знаю, что не должна спрашивать, но это зашло так далеко, слишком далеко. — Кто эти девушки.

Рука Александра неподвижно лежит на моих волосах.

— Это не твое дело, малышка, — говорит он, его голос жесткий и злой, и я чувствую, как он напрягается, ярость начинает возвращаться, когда его рука сжимается на моем затылке. — Тебе не следует задавать такие вопросы…

Я не знаю, откуда берется смелость, на самом деле. К настоящему моменту я должна была бы знать лучше. Я должна слезть с его колен, схватить свою одежду и, убежать обратно в свою комнату, снова стать его питомцем. Мне следовало бы забыть о том, что вообще произошло сегодня вечером, забыть о желании большего, забыть обо всем, но я не могу.

Вместо этого я отстраняюсь, глядя в его горящие голубые глаза, и пытаюсь хоть раз поговорить с ним как с равным. Не как девушка, которой он владеет, не как девушка, за которую он заплатил сто миллионов долларов, не как один из его питомцев, не как его маленькая куколка. Как девушка, которая влюбляется в него, девушка, которая только что трахнула его, девушка, которая хочет знать почему, ее сердце разбивается на миллион кусочков.

Я помню, как он спрашивал о моих ногах в тот первый день, когда мыл меня, и как он разозлился, когда я не ответила. Я также помню, что он больше никогда не спрашивал.

— Я расскажу тебе о своем прошлом, — шепчу я, мой голос едва слышен. — Если ты будешь честен со мной.

Александр замирает. Я вижу, как он думает, принимает решение. И затем, как будто он принял решение, он внезапно подхватывает меня на руки, грациозно встает, прижимая меня к своему обнаженному телу, несет меня обратно к кровати, откидывает одеяло и укладывает меня на матрас, забирается рядом со мной и натягивает одеяло так, что он прикрыт до бедер, а я могу натянуть простыню до груди, прикрывая меня, пока он спокойно смотрит на меня.

— Очень хорошо, — тихо говорит он. — Но сначала ты.

Я нервно облизываю пересохшие губы. Я не уверена, что мне нравится такой расклад, он мог услышать мою историю, а затем отказаться от соглашения поделиться, но я полагаю, что он мог думать то же самое обо мне. В любом случае, мне повезло, что я зашла так далеко. Я не совсем в том положении, чтобы действительно вести с ним переговоры, но он это разрешает.

— Меня пытали, — тихо говорю я. — Моя лучшая подруга была в беде, и она была беременна. Русская братва хотела ее, и она еще не доверяла мужчине, за которого вышла замуж, пытаясь сбежать от него. Я работала под прикрытием и спала с некоторыми из Братвы, пытаясь получить информацию, которая помогла бы ей, помогла бы ей найти выход из своего брака и города. Заместитель начальника ее мужа узнал и пытал меня без его ведома или разрешения. — Я делаю вдох, прогоняя воспоминания о страхе, панике и мучительной боли, потрескивании горящей плоти и ощущении ножа, вонзающегося в подошвы моих ног. — Он порезал мне ступни, а затем сжег их паяльной лампой. Он сказал, что я больше никогда не буду танцевать, и он был прав. В тот день моя балетная карьера закончилась. Как ты знаешь, иногда трудно ходить из-за атрофии и рубцовой ткани. Я впала в сильную депрессию и не заботилась о себе так, как должна была. С тех пор моя жизнь изменилась. Я не была прежней.

Я вижу, как выражение лица Александра темнеет, пока я говорю, его глаза сужаются, и их наполняет выражение чистой, ненавистной ярости.

— Где этот человек? — Жестко спрашивает он, когда я замолкаю. — С ним следовало бы сделать то же самое. Я должен сделать то же самое с ним для тебя…

— Он мертв, — тихо говорю я. — Моя подруга застрелила его. Он мертв уже некоторое время.

Александр на мгновение замолкает. Когда он, наконец, заговаривает, его тон торжественный и низкий, его глаза не совсем встречаются с моими.

— Мне тоже причинили боль, Анастасия, — говорит он наконец. — Возможно, не так, как тебе, не так… физически. Но мой отец был жестоким человеком. Я уйду в могилу, клянясь, что моя мать умерла из-за его пренебрежения. Его вторая жена была такой же жестокой женщиной, как и он, и она часто причиняла мне боль разными способами. Она наслаждалась моей болью, потому что я был напоминанием о том, что она была не единственной женщиной, которую он когда-либо брал в постель или сделал своей женой.

Он делает глубокий, медленный вдох, его пальцы теребят одеяло.

— На протяжении многих лет я пытался спасти другие сломанные вещи. Других сломленных девушек, таких как моя сводная сестра, которой мой отец причинил такую боль, что она в конце концов умерла. — Медленно Александр поднимает свой взгляд на мой, и я вижу глубину боли в нем, что он вспоминает что-то, о чем он очень старается не думать часто.

— Александр, мне так жаль…

— Просто послушай. Я никогда никому об этом не говорил, но… — Он делает глубокий, прерывистый вдох. — Сейчас я пытаюсь найти все прекрасные вещи в мире, которые больше никто не полюбит, потому что они в чем-то ущербны. Моя сводная сестра была ущербна. У нее была косолапость, с которой она родилась, она не могла правильно ходить, несмотря на всю свою красоту. Мой отец ненавидел ее за это и утверждал, что она будет истощать его всю свою жизнь, что никто никогда на ней не женится. И все же… — Александр качает головой, его лицо сильно бледнеет. — Я знаю, о чем ты подумала, когда увидела эти фотографии. После того, что мы сделали здесь сегодня вечером, но я никогда не прикасался ни к одной из них. Я хотел их… хотел их, но я бы не стал к ним прикасаться. Я думал, что если я буду держать свои руки подальше от них, если я буду только фантазировать, если я никогда не буду прикасаться к ним или заставлять их прикасаться ко мне, они останутся со мной. Но это не так.

К моему ужасу, я вижу, как слезы начинают наполнять голубые глаза Александра, его голос прерывается.

— Они все бросали меня, — говорит он хриплым голосом. — Что бы я ни делал, как бы хорошо я ни заботился о своих маленьких питомцах, они заболевали, или убегали, или убивали себя. Я так старался сделать их жизнь легкой, красивой, кормить, одевать и заботиться о них, чтобы никто никогда больше не причинил им вреда и не использовал их, но они все равно уходили. И теперь, когда у меня есть… — он сглатывает, его руки трясутся под одеялом. — Теперь ты тоже оставишь меня, не важно как.

Я смотрю на него, и до меня кое-что доходит.

— Александр, — тихо бормочу я, протягивая руку, чтобы коснуться его руки. — Сколько времени прошло с тех пор, как у тебя с кем-то был секс? До сегодняшнего вечера?

Он смотрит на меня мгновение, как будто не совсем понимает вопрос, а затем отводит взгляд.

— Больше лет, чем я могу сосчитать, — наконец признается он.

— Ты не был… — Я смотрю на него широко раскрытыми глазами.

— Нет, я не был девственником, Анастасия. Когда мы со сводной сестрой были подростками, я влюбился в нее. Мы пытались отказывать себе в течение очень долгого времени, но подростковые желания, это то, с чем трудно бороться. У нас был роман, я потерял с ней невинность, хотя мой отец украл ее задолго до этого. Я был единственным мужчиной, который когда-либо прикасался к ней так, как она хотела. Единственным, кого она любила. — Он вздрагивает, и я вижу, как слезы стекают по его переносице, смачивая одеяло. — Мой отец пришел в ярость от ревности, когда узнал. Он… забрал ее у меня на глазах. Он издевался над ней, пока она не умерла, в то время как я был вынужден смотреть. Он сказал мне, очень ясно, что это моя вина. Что если бы я не прикоснулся к ней, если бы я не поддался своему грязному желанию, она была бы жива. И с тех пор я не прикасался к другой женщине до сегодняшнего вечера. Ни к одной из моих маленьких куколок.

О боже, во всем этом столько смысла. Каждая деталь встает на свои места, и я чувствую тошноту и ужас, но не из-за Александра, а из-за его отца. Человек, которому удалось взять сына с доброй душой и превратить его в такого человека, который все еще добр сердцем, но настолько поврежден до самых глубин себя, что выражает это самыми странными способами. Мужчина, который, будучи подростком, был убежден, что секс с женщиной, которую он любил, был причиной ее смерти, и в результате годами подавлял свои естественные желания, его способы проявления любви и заботы с годами становились все более извращенными.

Я верю, что он никогда не причинял вреда ни одной из тех девушек, которых покупал. Что он только хотел подарить им что-то такое же красивое, как то, что он видел, когда смотрел на них, чтобы защитить их от таких мужчин, как его отец. И все же, все они тоже были настолько повреждены, вероятно, их использовали и злоупотребляли таким образом, что я не хочу даже начинать представлять, что все они нашли какой-то способ сбежать от него, поверив, что он извращенный и опасный.

— Теперь ты тоже бросишь меня, — шепчет он. — Я не должен был прикасаться к тебе, не должен был позволять, но я хотел, больше, чем кого-либо другого, больше, чем…

— Ты тоже заходил в их комнаты? — Тихо спрашиваю я. — Ты наблюдал за ними, пока они спали, и…

Александр пораженно смотрит на меня.

— Что? Нет. Только ты, Ана, после Марго ты была единственной девушкой, которую я хотел так сильно, что я… я не мог остановиться. Прости, что я тебя испачкал, прости…

— Александр. — Я хватаю его за руки, сжимая их до тех пор, пока он не поднимает на меня глаза. — Ты не виноват. Твой отец был жестоким, ужасным человеком, и он лгал тебе. В сексе нет ничего грязного или неправильного, если мы оба этого хотим. Ты хотел этого, верно?

Он сглатывает, медленно кивая. Он никогда не выглядел таким по юношески молодым, как в этот момент, глядя на меня сквозь темные, мокрые от слез ресницы, цепляясь за мои руки.

— Да, — шепчет он с сильным акцентом. — Да, я хотел тебя, Анастасия. Так сильно, что мог сразу кончить в тот момент, когда оказался внутри тебя, в тебе было так хорошо…

— И я хотела тебя. Ты ничего не заставлял меня делать. Я хотела этого. Я уговорила тебя на это. Так что здесь нет ничего грязного или плохого. Просто два человека, которые желают друг друга. — И один из них владеет другим, подумала я, но я этого не говорю. Я не думаю, что это имеет значение прямо сейчас, возможно, это никогда не будет иметь значения. Я не чувствую себя сейчас собственностью Александра. Я чувствую себя единственной вещью, которая удерживает его от раскручивания спирали, а это странное положение, в котором я нахожусь после всего.

— Я не собираюсь оставлять тебя, — шепчу я, цепляясь за его руки. А затем, прежде чем он успевает что-либо сказать, я наклоняюсь вперед и целую его.

На мгновение он замирает, и я думаю, что он собирается оттолкнуть меня. Но он этого не делает, и через мгновение смягчается, его руки движутся, обвивая мои. Затем внезапно, прежде чем я понимаю, что происходит, он опрокидывает меня на спину, раздвигает мои ноги, растягивается на мне. Его темные волосы лихо спадают на лицо, выражение мягкое и уязвимое, его голубые глаза изучают мои.

— Анастасия, — шепчет он, а затем снова целует меня.

Он внутри меня, прежде чем я осознаю, что происходит, твердый, как скала, его член скользит между моих складочек и пронзает мое измученное тело, но я не возражаю. Я обхватываю ногами его бедра, притягивая его к себе, глубоко, а затем еще глубже, обвивая руками его шею.

— Я люблю тебя, Анастасия, — прерывисто шепчет он мне в губы, и меня охватывает дрожь неуверенности и страха, но я слышу, как я шепчу ему в ответ.

— Я думаю, что я тоже люблю тебя, — бормочу я, выгибаясь ему навстречу, чувствуя, как мои соски касаются его груди, когда он двигается против меня, медленно толкаясь, так что я чувствую каждый дюйм его толстого, пульсирующего члена, насколько он возбужден для меня, как сильно он хочет меня.

— Ты не можешь бросить меня, — стонет он, снова целуя меня. — Никогда не бросай меня, Анастасия, не…

— Я принадлежу тебе, — указываю я, поднимая подбородок, чтобы посмотреть на него. — Как я могу…

— Это не имеет значения. — Он качает головой. — Другие бросили меня, но ты не можешь. Ты никогда не сможешь уйти. Ты — самое ценное, что у меня есть, Анастасия, лучшая часть моей коллекции. Я не могу потерять тебя, я люблю тебя … я бы не смог этого вынести, если бы ты меня бросила…

Я слышу отчаяние в его словах, одержимость, чувствую, как с каждым заявлением он толкается быстрее, жестче, как будто теперь он овладевает мной и своим членом, обретая новый, более глубокий вид владения мной, и где-то в глубине души я знаю, что должна быть в ужасе. Я знаю, что мне следует бояться этого нового уровня одержимости, но я не могу найти в себе силы бояться. Александр по-своему так же сломлен, как и я. Я хочу верить, что это осколки друг друга, которые соединяются таким образом, что мы можем найти друг друга, исцелить друг друга, что я могу без опаски влюбиться в него, и мне не нужно чувствовать себя виноватой за удовольствие, пробегающее рябью по каждому дюйму моей кожи, за то, как он перестает трахать меня достаточно надолго, чтобы скользнуть вниз между моих ног и вылизать меня до кричащего оргазма, за то, как его язык кружит по моему клитору, как будто он не соблюдал целибат, вероятно, больше десяти лет, заставляя меня сжимать бедра вокруг его головы, пока он не поднимается и целует меня, ощущая на губах привкус моего собственного возбуждения, снова жестко входя в меня, пока я все еще порхаю вокруг его члена, мне не нужно чувствовать себя плохо из-за того, что я прижимаюсь к нему, выгибаюсь дугой, когда он сильно входит в меня, вызывая мой третий оргазм, когда я чувствую, как он начинает содрогаться, его сперма горячо наполняет меня, выливается на мои бедра, в то время как он все еще вибрирует внутри меня, все еще трахает меня, и что я чувствую, как влюбляюсь в него.

Я думаю, я могла бы полюбить его, человеку надо любить кого-то. Какие у меня варианты?

Он был добрее ко мне, чем кто-либо из мужчин за долгое время, защищаясь, думаю я, лежа потом, свернувшись калачиком в его объятиях, крепко прижимаясь к нему, когда он снова засыпает, не позволив мне встать, чтобы помыться в ванной. Я знаю, что это неправильно во многих отношениях. Или, может быть, это просто нетрадиционно, говорю я себе. Может быть, это нихуя не значит, если мы оба счастливы. Я знаю, что очень удобно забываю о многом из того, что он сделал со мной, даже сегодня вечером. Но я не могу остановиться. Я хочу этого. Удовольствие, счастье, чувство от того, что я нашла кого-то, кто понимает меня и кого я понимаю в ответ.

Александр сломан, но и я тоже. Может быть, это то, для чего я сейчас создана. Противопоставить осколки себя кому-то другому, а если мы будем резать друг друга до крови?

По крайней мере, мы будем истекать кровью вместе.

* * *

На следующее утро Александр относит меня в свою ванну, чтобы помыться, и опускается в нее вместе со мной, в медную ванну, достаточно большую для нас обоих. Когда мы оба умываемся до розового цвета, он отводит меня обратно в постель, одевается и приносит завтрак, а затем, как всегда, надевает на меня костюм горничной.

— Сегодня вечером у меня званый ужин с несколькими друзьями, — объявляет он, пока я ем. — Там будет Иветт… я знаю, тебе она не нравится, — добавляет он, хмурясь. — Но она моя подруга. Я пойду возьму кое-какие вещи, пока ты убираешься, но вернусь раньше обычного. Ты также можешь убрать в этой комнате, — великодушно добавляет он, как будто делает мне какой-то подарок. — Единственная комната, в которую ты сейчас не можешь зайти, это кабинет, малышка.

В его тоне слышится легкое предупреждение, но я не принимаю это слишком близко к сердцу. Я знаю, что сейчас лучше не заходить туда, и в любом случае, у меня не осталось никаких причин для этого.

— Хорошо, — тихо говорю я. — Мне обязательно есть на полу, пока здесь твои друзья. — Александр выглядит испуганным. — Конечно, нет, куколка! — Восклицает он. — Ты больше не мой питомец. Ты моя любимая девушка, и ты будешь есть за столом, как все остальные. Иветт оставит свое мнение при себе.

Могу ли я быть его любимой девушкой, если я принадлежу ему? Вопрос мелькает у меня в голове, но я игнорирую его. Вместо этого я позволяю ему, как всегда, одеть меня в костюм горничной, отнести поднос вниз, чтобы помыть посуду, и чувствую во всем этом что-то теплое, приятное, домашнее, даже если все это все еще несколько странно. После вчерашней ночи я чувствую определенную собственность к квартире, что она в некотором смысле моя, теперь, когда мы с Александром действительно вместе. Даже если ничего из этого на самом деле нет, даже если все это принадлежит ему, как и я… ему в самом строгом смысле, это чувство важно для меня больше всего на свете, и я думаю, что для него это то же самое.

Я должна верить, что это то же самое.

Занимаясь своими повседневными делами, я чувствую себя легче, чем когда-либо, мое сердце колотится от волнения при мысли о встрече с друзьями Александра или, возможно, даже о том, что меня представят как его любовницу. Любимая девушка звучит намного лучше, чем подруга или партнер, тем более питомец, думаю я, стирая пыль с произведений искусства и статуй, гораздо более по-европейски, более по-французски. Утонченно.

Часы пролетают незаметно, пока он не возвращается с едой и вином на ужин и еще одним пакетом для меня. Он отводит меня обратно в мою комнату, и на этот раз, когда он раздевает меня из одежды горничной, он позволяет своим рукам блуждать. Я чувствую в них желание, вижу это в его глазах, когда его пальцы скользят по моей груди, между бедер, раздвигая меня, чтобы он мог поглаживать мой клитор, пока я не начинаю тихо задыхаться. Александр опускается на колени, приникает ртом между моих ног и всасывает его в рот, перекатывая тугой, твердый бугорок между губами, пока я не хватаюсь за его волосы и не вскрикиваю от внезапного, интенсивного удовольствия, от которого подгибаются мои колени. Он поднимает меня, укладывает животом на кровать, вытаскивает свой твердый член из штанов и засовывает его в меня, сжимая мои бедра, пока, наконец, не кончает с криком, покусывая и посасывая мою шею, наполняя меня своей спермой. Я тоже содрогаюсь вокруг него, сжимаясь и постанывая, когда кончаю во второй раз.

Я чувствую себя вялой и блаженной, когда он идет за тряпкой, чтобы вытереть меня, больше похожей на куклу, чем когда-либо, но мне все равно. С чего бы это? За последние двадцать четыре часа у меня было больше оргазмов, чем за все месяцы, и если я принадлежу мужчине, то это богатый, красивый мужчина с огромным членом и склонностью готовить мне вкусные блюда и наряжать меня в красивую одежду. Зачем мне сопротивляться, даже если он обращается со мной как с куклой?

У тебя настоящий Стокгольмский синдром, шепчет тихий голос в моей голове, когда Александр стирает свою сперму с моих бедер, но я игнорирую его. Сейчас это так легко игнорировать.

— Я принес тебе новое красивое платье, — говорит он, улыбаясь мне, когда разворачивает пакет, который принес домой вместе с едой и вином. И оно прекрасно. Это мягкое льняное платье лавандового цвета, еще одно платье с запахом, похожее на то шелковое, в котором я была в наш первый выходной. Александр надевает его на меня, под ним ничего нет, тонкое полотно касается моей кожи, когда он перекидывает мои волосы через плечо, а затем показывает мне купленные им украшения: простой браслет из розового золота с необработанным аметистом и серьги в тон. — На этот раз без ожерелья, — говорит он, проводя пальцами вниз по моему небольшому декольте. — Мне нравится видеть твою грудь беспрепятственной.

Я вздрагиваю от его прикосновения, глядя на себя в зеркало, розовую, раскрасневшуюся и улыбающуюся, и я едва узнаю девушку, смотрящую на меня в ответ. Я давно не выглядела такой расслабленной и счастливой.

Раздается стук в дверь, и мы выходим в гостиную. К моему разочарованию, первой приходит Иветт.

— Ты можешь помочь мне начать готовить ужин, — говорит ей Александр, но ее пристальный взгляд немедленно, как лазер, устремляется к моей шее.

— Какого хрена ты натворил, Александр? — Спрашивает она со своим сильным акцентом, ее голос на этот раз скрипучий, а не мягкий. — Ты трахнул питомца?

— Это не твое дело, — натянуто говорит Александр. — Помоги мне на кухне, пожалуйста? Скоро прибудут другие гости.

Ее верхняя губа изгибается, когда она проходит мимо меня, и мой пульс подскакивает к горлу.

— Шлюха, — шепчет она, проходя мимо, достаточно тихо, чтобы Александр не мог услышать. — Ты заплатишь за это. Я не знаю, как или какое заклинание ты наложила на него, но я позабочусь, чтобы ты заплатила.

— Александр этого не допустит, — шепчу я со смелостью, которой не чувствую. Но она просто смеется, проносясь мимо меня на кухню, и я чувствую, как холодные пальцы ползут по моему позвоночнику от яда в ее словах.

Я забыла об угрозе, которую представляла Иветт, совсем ненадолго. Но теперь это снова ясно, просто и пугающе, и мне скоро придется провести с ней весь вечер. Сегодняшний вечер имеет значение. Я знаю, что это так. Это первый раз, когда Александр устраивает званый ужин с тех пор, как привез меня сюда. Я буду сидеть у него за столом, со следом от его укуса на моей шее, немного его спермы все еще внутри меня, его любовницей, а не его собственностью.

Иветт может все испортить, и я знаю, что она этого хочет. Я просто не знаю, как она с этим справится.

И я чертовски напугана.

Загрузка...