Измена. Игра в чувства

Глава 9

Иван ушёл, я совершенно разбитая после скандала лежала ничком. Столько нервов и всё впустую. У меня даже плакать не было сил.

В коридоре зашлёпали босые ножки дочки. Маша объявилась на пороге, держала в одной ручке зайца за ухо, кулачком тёрла глазки.

— Моя девочка, ты проснулась? — обняла малышку и … понеслось.

Умывание, заплетание косичек, завтрак.

Когда- то я так любило утро в нашем доме. Когда сонной влезаешь в мягкие тапки, бредёшь на кухню, варишь кофе. Махровый халат лениво обнимает тёплую от ласк мужа кожу на плечах, за окном солнце колкими лучами сверкает на надраенных стёклах. Тонкий божественный аромат кофе невесомым флёром ползёт по кухне.

Всё это было.

Всё.

Конец!

Маша завтракала, как всегда, не торопясь. Долго возилась, размазывая кашу по тарелке. Она всегда так ела, еда для нас это было просто испытание, я еле держалась, чтоб не вспылить.

От бессонной ночи голова раскалывалась. Говорила с дочкой, у самой голос дрожал.

Присела перед ней:

— Машенька, а давай возьмём зайку и быстрее поедем к тёте Тане в гости.

— Что ли в садик не пойдём? — её глазки удивлённо хлопали длинными ресничками.

— Ну не знаю, если ты быстро всё съешь…

Маша шустро заработала ложкой, её глазёнки хитро блеснули:

— А папа не рассердится? Он не любит, когда я пропускаю садик?

— Не рассердится. Не переживай.

Про себя подумала: плевать я хотела и на папу и на садик. Василевский как спятил, считал, что этот элитный садик с иностранными языками самое главное для развития ребёнка. А по мне, ребёнку в детстве нужно детство, мама и друзья.

Потащила чемоданы к машине, Маша, собираясь в гости в обеих ручонках несла кучу игрушек.

До тётушки в Прилучино ехать было недалеко, минут сорок нормальным ходом. Свернув в её деревню, не сдержалась, опустила стёкла в машине, смотрела на сельскую благодать, Маша потянула носом:

— Мама, чем так пахнет?

— Коровами, Маша, коровами, курочками. Жизнью пахнет.

— Так вкусно! Давай всегда это нюхать.

“Ну, всегда — невсегда, а какое-то время придётся”, подумала, аккуратно въезжая в тётушкин проулок.

Когда пару лет назад тётушка переехала сюда из Сибири, она купила старый дом в деревне. Иван бы купил ей любой. Муж вообще был щедрым и заботливым. Но, сибиряки народ гордый, тётушка не хотела даже копейки наших денег, купила то, на что хватило собственных.

По дороге я звонила ей, сказала, что ушла от мужа и еду погостить.

Тётка, завидев мою машину выскочила, открыла ворота. Распахнула объятия, поймала Машу в охапку, давай обнимать, причитать. Я укоризненно шикнула на неё:

— Маша ничего не знает.

— Ага, ага, — закивала тётка, тут же исправилась — Машутка, идём я тебе котяток покажу. А ты, Эля, поднимайся на чердак, там ваша комната.

Я, припарковав машину в глубине двора, осматривалась… Всё заросло, закатное солнце пробивалось сквозь густые ветви вишнёвого сада. Спелые вишни кровавыми точками лежали на густой зелени. Вот так и моё сердце сочилось кровавыми слезами, пульс мерно, по слогам отстукивал в голове: о-ди-ноч-ка… Женщина, потерявшая всё из-за соперницы, подвернувшейся мужу случайно.

В комнатке наверху случайно взглянула на себя в отражение большого зеркала. Даже если “знакомство” с соперницей было мимолётным, как в моём случае, когда я потаскала её за патлы, всё же мысленно я постоянно сравнивала себя с ней.

Понятное дело, после родов любая женщина набирает в бёдрах, круглеет, но кому это мешало? У меня с детства круглые щёчки, задница, грудь, — я всегда была в теле. В красивом теле 48 размера. Иван постоянно говорил, что я красивая, любил смотреть на меня голую. Мы с ним не были ханжами, в спальне у нас бывало бурно и горячо. Выходит, Иван у меня многолюб? Худосочные плешивые гадюки с волосами на три пера тоже хороши?

Как горько осознавать, что та, другая, действительно другая. Худая, наглая, блондинка. А я располневшая наивная кудрявая дура…

Я закусила губу, как же я была наивна. Считала, что навсегда заполучила мужчину в семью, а он не продержался шести лет брака. Козлина!

Всхлипнула, спустившись во двор, тревожно покосилась на Машу, возившуюся возле будки с собакой. Ну вот, и дочке моей досталась безотцовщина. Хорошо, хоть девочка у меня, а не пацан. Вдвоём вытянем мы с ней нашу осиротевшую жизнь.

Тётушка уже была рядом, по-бабьи подперев щёку рукой запричитала:

— Ой, как же ты теперь, Эля. Что ж с тобой будет.

— Тётя, вы чего. Всё со мной будет распрекрасно. Не я первая, не я последняя. Вы за Машей посмотрите, я в город поеду, на развод подам.

— Что, прям сейчас и поедешь?

— Да, зачем откладывать.

— Эля, ну чего ты удумала. Может, стерпится. Мужик он всегда козёл, так у них на роду написано. Потерпи, деточка. Погуляет, остепенится.

Я повернулась у ней с таким лицом, она чуть отступила, пустила в ход последний довод:

— Эля, одумайся. Иван хороший парень. Не ударил ни разу. Ведь не бил он тебя?

— Этого ещё не хватало.

— Не ездий сегодня, нельзя сломя голову жизнь себе ломать. Давай посидим, поговорим. Расскажи, что случилось. Ты же вся в мать. Та тоже была, царство небесное, как порох. Ей как-то свёкр поперёк сказал, что она жирная, вроде как папашка твой лучшей достоин был. Так знаешь, чем закончилось?

Я удивлённо повернулась к тёте, она прыснула:

— Так мать твоя схватила лопату и гнала свёкра до самого его дома. А когда он там спрятался, она той лопатой ему терраску перетянула, все стёкла побила. А толку? Год не разговаривали, а потом один помер, потом она…. Эля, жизнь жить надо, прощать всех.

Я сидела на лавочке, натянутая как струна. Прощать? Нет. Не смогу.

Мурлыкнул телефон, скосила глаза: домработница.

— Здравствуйте, Светлана.

— Элеонора, добрый день. Вы не оставили список продуктов. И вот такой вопрос: в кабинете вашего мужа наводить порядок?

— Светлана, в кабинете не убирать, а я попрошу вас сделать вот что. Соберите, пожалуйста, Машины тёплые вещи, обувь. Упакуйте. Мы поссорились с мужем, я съехала. Позже приеду, заберу.

— Я вам сочувствую, Элеонора. Всё сделаю.

Я опустила руку с телефоном, откинулась спиной на дощатый штакетник, тётка сидела рядом, не отступала:

— Эля, давай, пожалуйся мне. Чего там Ванюша натворил?

— Другая у него.

— Откуда знаешь?

— Увидела. Пришла к нему в кабинет, а там она перед ним сидит, ноги раздвинула.

— Тю, — тётка присвистнула, — И всё? Ну так отходила бы обоих, ему бы скалкой вкатила промеж лопаток, любовь бы и отшибло.

— Я итак её за патлы оттаскала.

— Правильно. Только начинать надо было с него. Тебя сразу бы отпустило.

У меня перехватило дыхание, задрожали губы, я зажмурилась, у меня слёзы снова змеями поползли по щекам.

— Ну ты не плачь. Никакая это не измена, Эля. Измена, это когда он там живёт, спит, ест, про тебя забыл. А так это обычные кобелиные гульки. Так мужики они все такие.

— Хватит, тётя, — я встала, — Ольга где? Я бы её попросила с Машей посидеть. Кто знает, сколько в городе пробуду. Там, в адвокатской конторе, наверное, очередь.

— Ольга сейчас придёт. Не бойся, Маша нам роднее некуда. Как и ты. Присмотрим за дитёнком. Вот за дочку то за свою, за Ольгу, тоже волнуюсь. Видишь, поздно я её родила. Считай, мне уже за сорок было. Вот бегает кобылкой, её уже 18 стукнуло, а я и не знаю, как уберечь от мужа-козлины. Выйдет вот замуж и будет, как ты, как я потом одна…

Снова телефон разразился руладой.

Знакомый, когда-то самый родной рингтон на Ивана. Эх, как меня полоснуло болью. Как кнутом. Прям вся кожа запылала, сердце такой ледяной пятернёй сжало: это же мой Иван. Мой! Как же так случилось, что моя душа сейчас в горе тонула.

Я вытерла слёзы, попыталась сделать равнодушный голос:

— Алё…

Голос Ивана искрил злостью:

— Ты где?

Я покрутила телефон в руках, подумала:”началось”. Пробубнила:

— Я у тётушки. Ушла от тебя. Прощай.

— Я приеду, жди меня там, Элеонора!