— Что бы всё это могло значить? — пробормотала я едва слышно, пока наблюдала за удалявшейся от меня помощницей Муратова-старшего.
Если бы всё в моей жизни не становилось уже по обыкновению с ног на голову, я рискнула бы предположить, что Ильяшева только что на что-то яростно мне намекнула.
Но мы никогда с ней и напрямую-то почти не общались. Коротко, по делу, по необходимости. И то лишь потому что она частенько подменяла своё непосредственное начальство на каких-нибудь не особенно сильно нуждавшихся в его присутствии мероприятиях.
Я постояла в коридоре ещё какое-то время, рассматривая летевший в окна снег. А потом мой телефон дёрнулся, оповещая о входящем.
Я взглянула на экран и онемела.
Новое сообщение с того самого анонимного аккаунта. С того самого, который незадолго до Нового года прислал мне первую пачку фотографий, обличающих моего мужа в измене.
Меня бросило в холодный пот. Рука задрожала.
Несколько мучительно долгих мгновений я боролась с тошнотворным, болезненным желанием поскорее увидеть сообщение целиком.
Часть меня этого не хотела. Всячески противилась, скованная диким страхом.
За последнее время слишком много всего произошло.
Ну какой ещё удар мне готовят? И главное, кто этот злокозненный аноним, получивший доступ к моему мессенджеру?
Я парализованно вглядывалась в экран и сама себе возражала. А почему это вдруг злокозненный? Да, конечно, я не могу знать мотивов этого разоблачителя, но разве он мне солгал? Он вообще-то открыл мне глаза на истину.
И дальше всё зависело исключительно от меня.
Наконец я сделала глубокий вдох и смахнула экран блокировки.
Развернулось окошко мессенджера, и пространство чата заполонили новые фото.
Кажется, кто-то эффективно взломал телефон Синицыной или пролез в её цифровое облако. Некоторые фотографии были очевидными селфи. Свежими селфи. Потому что Синицына позировала на них в том самом наряде, в котором Муратов-старший выставил её из коттеджа.
Странно…
Я смотрела на фото обнимавшейся с моим мужем ассистентки и испытывала… облегчение. Облегчение от того, что ни увидела ничего нового. Что это сообщение не вскрывало какую-нибудь совершено новую страшную тайну.
Кто бы ни прислал мне эти фото, удивить меня ими он не смог. Лишь напомнил о том, что я поступала правильно, решив съехать из-под одной крыши с супругом.
А ещё убедил меня в том, что посетившая мою голову новая мысль насчёт документов — не такой уж и дикий поступок.
Но прежде чем я этот поступок всё-таки совершу, стоило заглянуть к сыну. Моя шпионская миссия подождёт.
Лёшка встретил меня в исключительно праздничном настроении, энергично жуя шоколадные конфеты, коробку с которыми везде таскал с собой.
— Мам, это только вторая! — поспешно отрапортовал он. — И мне разрешили. На обходе.
— Что, всю коробку? — я выразительно скосила глаза на красочный, щедро усыпанный блёстками шестиугольник.
— Ну, не сразу. Но мне правда можно.
Лёшка буквально цвёл. Румянец на щеках, глаза блестят яркими звёздочками. Никто со стороны и предположить бы не мог, что он пациент. Давно я его таким оживлённым не видела.
Неужели методика Егора действительно дала долгожданные результаты, а я на пустом месте панику разводила?
Я улыбалась щебетавшему Лёшке, показывавшему мне свои подарки, а мозг неустанно работал.
Нет, нет. Дело совершенно не в этом. Если лечение действительно эффективно, документы лишь убедят меня в этом. Но основательно улучшившееся состояние сына ещё не повод отказываться от задуманного. Скорее уж наоборот.
— Ух ты, — неожиданно прервала я Лёшкину трескотню и собственные мысли, наконец увидав в углу палаты то, на что прежде внимания не обращала. — А это что за… монстр такой?
Лёшка так и подскочил на месте, просияв как солнышко.
— Я про него тебе хотел в самом конце рассказать.
— Это… робот такой?
— Это Зверобот! — объявил Лёшка, будто я должна была с ходу сообразить, о чём он говорит.
— Ну, ты не знаешь, ма, — махнул он рукой. — Это такие роботы, которые умеют в зверей превращаться. Знаешь, есть Автоботы, вот, Десептиконы. Это… ну, они все Трансформеры. И Звероботы тоже. Только Автоботы с Десептиконами в зверей превращаться не умеют. Они в машины, там, превращаются, в самолёты, ну и в другое всякое.
— Громадина-то какая, — выдохнула я, разглядывая исполинскую конструкцию, на которой ещё, кажется, и подсветка работала.
— Он говорить умеет, представляешь? — просиял Лёшка. — У нас Даша сегодня дежурит. Так она мне помогла его на зарядку поставить. Я попозже его подключу и покажу, что он умеет!
Мне страшно было представить, сколько могла стоить такая махина.
— Мамочки… Что у вас там за ёлка такая была? Для детей миллиардеров?..
От мысли, что это Егор принялся так изгаляться с подарком для пасынка, дабы хоть как-то загладить свою вину за вчерашнее поведение, сделалось не по себе.
— Не-е-ет, — рассмеялся Лёшка. — Это не с ёлки, мам, ты чего. Это мне сегодня подарок подарили.
— Сегодня? — заморгала я.
Лёшка закивал и, явно понадеявшись, что я слишком отвлеклась на расспросы о роботе, быстро запихнул в рот очередную конфету.
— Да. Это мне тётенька передала. Ну, не она. Робота два дядечки притащили.
— К-какая ещё тётенька?..
— Строгая такая. С тёмными волосами, вот так подстриженными, — ребром ладони Лёшка резанул себя по щеке, обозначая каре. — Сказала, её Ингой зовут.
Я вытаращилась на сына, а он сморщил лоб, что-то припоминая:
— Она сказала, это подарок от… от как его… от Александра Михайловича.