Сейчас самое время спросить себя, что это, мать твою, было?
И главное, не пытаться самому себе же соврать. Сделать вид, что он каждый день проворачивает нечто подобное.
С каких грёбаных пор он в Робин Гуды заделался? Это кому-нибудь когда-нибудь выгоду приносило?
Не говоря уже о том, что подобная экстремальная благотворительность могла пребольно укусить за задницу самого благодетеля. И по всем заветам всегда срабатывавшего закона подлости обязательно так или иначе укусит.
Благие, твою-то мать, намерения. Благородные, чтоб их, помыслы. Желание бескорыстно помочь, какого-то хрена примерив на себя сияющие доспехи.
Но положа руку на сердце, смог бы он отказать? Когда она стояла в полутёмном кабинете с этими своими глазищами в пол-лица. Когда ожидала его ответа как приговора.
Она ведь свято уверовала в то, что он её сдаст. У неё на лице это было написано.
И это, мать твою, злило! Злило даже больше, чем можно было предположить. Злило, возможно, больше, чем должно было злить.
То есть полная странностей и безумностей новогодняя ночь в коттедже ничего ей о нём не сообщила, ни на какие мысли не навела. Она по-прежнему видела в нём того, кого он из себя все эти годы исправно корчил.
Алекс остановился посреди крытого перехода, ведшего в отделения и уставился в темневшую за стеклом территорию, прилегавшую к клинике. Снег срывался с вечернего неба едва-едва. Редкие снежинки искрились, выхватываемые из темноты огнями фонарей и внешней подсветки.
В кармане пальто завибрировал телефон.
— Слушаю.
— Ваши сканы получила, Александр Михайлович. Даёте официальную отмашку?
Алекс всё смотрел и смотрел в окно, задумавшись об относительности определений. Вот раньше не вмешивался и чувствовал себя правым. Чужие проблемы — не его епархия. Тем более что о помощи его не никто просил. Вроде бы поступал правильно.
Сейчас… сейчас он собирался охренеть как вмешаться. Влезть в чужие дела с головой и основательно там побарахтаться. Хоть о помощи его никто и не просил. И при этом он, опять же, считал себя правым. Почему?
Потому что стоило отбросить внутреннее притворство, и чужие проблемы, как по волшебству, стали едва ли не ближе, чем свои.
— Проверь там всё. Если нужно, приведи их в порядок и отсылай. И Инга… с соблюдением всех протоколов безопасности.
— Об этом можете не беспокоиться, — в голосе помощницы чувствовалась улыбка. — Безопасность прежде всего.
— Отлично. Сообщи мне, как только ответят. В любое время.
— Принято, Александр Михайлович. Вы в офис будете заезжать или — домой?
Алекс ответил пристальным взглядом своему хмурому, сосредоточенному отражению в тёмном стекле пустого перехода:
— А кто-нибудь или что-нибудь требует моего там присутствия?
— Вроде бы, нет. Вообще-то Миронов просил передать, что у него всё под контролем.
Вот и славно. В конце концов он своих заместителей не на улице подобрал.
— В офис — не буду. Еду домой.
Но прежде у него в клинике было ещё одно дело…
Миловидная медсестра, дежурившая сегодня в отделении на втором этаже, подскочила со своего уютного диванчика, едва не расплескав свой вечерний чай.
— Ой… здравствуйте!
И застыла в растерянности. Наверняка гадала, какого чёрта он тут забыл.
Если уж на то пошло, он и сам немного гадал. Самую малость. Александр Муратов не из тех людей, кого одолевают сомнения. Сомнения и колебания он ненавидел. Привык постоянно решать, действовать, а то, что не давалось с первого раза, покорялось с новой попыткой.
Но когда дело дошло до сегодняшнего визита, что-то заставило его тормозить и ненадолго погрязнуть в сомнениях. Наверное, всё оттого, что это очень непросто — действовать, руководствуясь не одним только разумом. Да и вообще не разумом, а чем-то, что тянулось из невидимого источника, из середины груди. Не позволяло выстроить строгую логическую цепочку и аргументацию. Нет, просто лаконичное «Сделай это». «Сделай это, потому что я тебя об этом прошу».
Это вот то самое, что люди обычно называют велением сердца?
А не опасно ли доверять такому напарнику?
— А… вы Егора Михайловича ищете? Он тут ещё не появлялся. Он же… ну, на конференции.
Ага. Встречались они позавчера на той самой «конференции».
— Не Егора Михайловича, — качнул он головой. — Добрый вечер…
— Катя… Катерина.
— …Катерина, — повторил он с лёгкой улыбкой, и щёки медсестры мгновенно расцвели румянцем смущения. — Скажите, а ваши юный пациент посетителей уже не принимает?
Ясные глаза Катерины расширились от вполне понятного удивления:
— Лёшка, что ли?.. Он… у него недавно полдник был и… А вы хотели его навестить?
— Если это возможно и не противоречит никаким здешним правилам, — он всё-таки пошёл на уловку и опустил голос до выразительного бархатистого баритона.
Катерина заметно поёжилась, будто ей ладонью по спине провели.
Вероятно, сработало.
— Н-нет, что вы. Егор Михайлович не раз упоминал, что вы в списке доверенных лиц. Ну и тем более вы ведь Лёшкин родственник.
Исключительно номинально. Такой уж из него родственник, что впервые наведался к племяннику с личным визитом.
— Благодарю вас, — улыбнулся Алекс разомлевшей под его доброжелательным взглядом медсестре. — Мой визит много времени не займёт. Просто загляну поздороваться.
— Конечно-конечно. Идёмте. Я вас провожу.