Измена. Ты пожалеешь... (СИ)

Глава 24. Она

Может быть, и не стоило так поступать, но…

— Ты что наделала?! Что ты наделала?! — визжит сестра, отряхиваясь от горячего какао.

Я выплеснула напиток ей в лицо, и коричневая жидкость стекает по лицу, по груди. Уродливые подтеки жидкости запачкали белое платье.

— Ты хоть знаешь? — багровеет от ярости. — Знаешь, сколько это платье стоит, ты?

Сжав пальцы в кулак, она делает шаг вперед. Глаза горят яростью и безумием, рот раскрывается в потоке оскорблений.

Вот-вот кинется на меня, как коршун, который готов выклевать глаза противнику.

Я отступаю назад, еще в драку с ней вступать не хватило, и нечаянно наступила на кого-то столкнувшись.

— Осторожнее, пожалуйста!

Горячие пальцы придерживают меня за плечи.

Мягкий голос становится строгим:

— А вы, дамочка… Что себе позволяете?

— Кто? Я?!

— Вы-вы, да. Выметайтесь.

— На каком, простите, основании? Вы, вообще, кто?

— Главврач в пальто! Просто не успел переодеться. Вы в больнице, а не на базаре! — добавляет голосом, в котором буквально плещется презрение к таким, как Ева, которые любят устраивать прилюдные сцены и полоскать грязное белье всем напоказ.

— Мы еще поговорим, Лиза.

— Со мной не стоит. Ты лучше сразу к любовнику обращайся. С ним и беседуй! — отвечаю ей вслед.

Меня немного потряхивает: это уже ни в какие ворота не лезет!

Шлюха Влада совсем обнаглела.

— Вам нехорошо? Я провожу, — вызывается мужчина.

— Извините. Это было некрасиво… И неуместно. В стенах больницы, — оглядываюсь на лужу.

— Вер Михайловна, — мужчина цепляет кого-то за руку. — Отправь, пожалуйста, кого-нибудь, пусть приберут здесь. Разлили, — показывается на лужу.

— Конечно, Степан Алексеевич. Сейчас…

— Вот и славно.

Главврач лично провожает меня до палаты. Я успела его разглядеть: высокий, крепкий мужчина. Ему лет пятьдесят, не меньше. Черты лица крупные, как и он сам, но лицо располагает к себе, и глаза светятся участием и искренним интересом. Ко всему, что происходит вокруг.

Пока мы дошли до палаты, он несколько раз кого-то притормозил, уточняя, и его бесчисленное количество раз одернули. Еще его телефон бесконечно звонил, и всем нужен был Степан Алексеевич.

— Вот так всегда, стоит всего лишь на полдня отлучиться, как дел накопилась уйма. А вы у нас… Кузьма, кажется? — глаза вспыхивают. — Потапов через администрацию просил палату для дочери, Кузьмы Елизаветы.

— Да, Потапов — мой отец. Через знакомых попросил.

— Кузьма… Кузьма… Знакомое что-то. Так, погодите… Ааа… Кузьма Владислав — ваш муж?

— Он самый.

— Важная шишка. Интересно получается, — хмыкает. — А чего не в платной? По-скромному так… Просто вип-ку выбили в обычной больнице?

Он иронизирует, но как-то не зло, совсем не хочется огрызаться.

— Ну, если вы хоть что-то успели услышать… — развожу руками. — То недолго мне быть супругой важной шишки осталось. Я подаю на развод, и у него новая пассия.

— Скорее, старая.

— Вы что-то об этом знаете? — болезненно реагирую.

Главврач удивленно хлопает глазами, усмехнувшись.

— Я о возрасте. А вы о чем?

— О своем, конечно же, — говорю я, рассмеявшись в ответ.

Удивительно неловкий и в то же время живой разговор получается, и, самое главное, меня уже больше не трясет от нервов, за что, конечно, большое спасибо Степану Алексеевичу.

***

— Ты что-то хотела, милая? — протягивает Владислав, ответив на мой звонок.

У меня такое чувство, будто он нарочно решил натянуть на лицо самую мерзкую из всех личин. Или он всегда был таким, но я упорно смотрела на него через розовые очки…

Кажется, уже не девочка, и флер влюбленности давно должен был схлынуть.

Почему я верила в этого человека на протяжении такого длительного срока?

— Хотела, Влад. Суку свою придержи. На поводке. Или тебе доставляет удовольствие говорить ей «Фас» и смотреть, как она бросается на людей и устраивает сцены в людных местах? — говорю прямо.

— О чем это ты?

— О том. О твоей новой-старой пассии, сбывшейся мечте и бог знает как еще ты ее называешь! О Еве.

— Так. Что с ней?

— Ничего. Пришла закатывать сцены. Поэтому повторяю: хватит меня доставать! Хватит! Я тебя не держу, развлекайся, сколько влезет. Какого черта вы вообще ко мне лезете? Вы оба получили, что хотели!

— Ты в этом уверена? — роняет он холодно. — Что я получил, что хотел? Настолько плохо меня знаешь? Я разочарован…

— А я-то как разочарована, Влад. Я больше не вижу в тебе…

— Чего? — подначивает.

— Ничего, — отвечаю глухо. — Ничего в тебе не вижу. Ничего, достойного…

— Разлюбила, что ли? — хмыкает. — По щелчку пальцев?

Я тихо ахаю: он еще и не верит, что его можно разлюбить.

— Нет, не то, чтобы даже любви! Но элементарного уважения не осталось!

Влад тяжело и глубоко дышит.

Я тоже молчу.

Гнетущая тишина убивает.

Раньше я всегда могла подобрать слова, которые сгладят острые углы непростого характера, но сейчас не хочу быть для него ни мягкой, ни ласковой, ни теплой и уютной женщиной, в объятьях которой он мог расслабиться и стать терпимее.

Да о чем я вообще? Он только из постели Евы вынырнул… Вот пусть там и остается.

Ева, надо же…

Первородный грех.

Соблазн…

У судьбы есть чувство юмора…

— Я к тебе приеду, — наконец, сообщает он.

— Не стоит.

— Ты все еще пока моя жена. Беременная моим ребенком.

— Это ненадолго.

— На что это ты намекаешь? На аборт?! — взбесился. — Будешь рожать, я сказал!

— Не понимаю, чего ты добиваешься, Влад. Может быть, того, что случится выкидыш в условиях такого нервного напряжения?

— Что ты несешь? Я только что сказал, что хочу этого ребенка! — рычит.

— Ты его не получишь. Ни ты… Ни Ева.

— И ты решила в духе этого… как его… Черт, скажи, как фамилия того героя из драматической пьесы… — матерится. — Ты точно знаешь… Который кричал «Не доставайся же ты никому!»

— Не помню, Влад. У Евушки спроси. Она большая специалистка по пьесам и просто королева драмы.

— Я приеду проведать свою жену и будущего ребенка, — продолжает он. — Припудри личико перед встречей.

И не подумаю.

Пусть Ева для тебя перышки начищает.

И наша встреча проходит не по плану...