Дамир
Комната Амины в нашем доме расположена в восточном крыле, подальше от моей. Когда отец настоял на этом браке, я специально выбрал комнаты на максимальном расстоянии друг от друга. Символично.
Открываю дверь без стука. Это мой дом, мои правила.
Амина сидит на диване, закутанная в бежевый кашемировый плед, волосы распущены, лицо бледное, без косметики. Выглядит хрупкой, почти ребёнком. Рядом стоит чашка с недопитым чаем. Картина идеальной жертвы обстоятельств.
— Нам нужно поговорить.
Она вздрагивает, поднимает глаза. В них испуг, который выглядит слишком театрально.
— Дамир, я так рада, что Ярослава в порядке. Это ужасно, что произошло. Я молилась за неё.
— Перестань. — Голос выходит жёстче, чем планировал. Вижу, как она сжимается, прижимает плед к груди.
— Что ты имеешь в виду? — Она запинается, теряет уверенность.
— Перестань играть. Со мной это не работает. — Подхожу ближе, останавливаюсь в паре метров. Достаточно близко, чтобы видеть все эмоции на её лице. — Ярослава чуть не умерла. Кто-то подмешал яд в её еду.
— Это не я! — Вскакивает резко, плед падает на пол. — Клянусь, это не я! Как ты можешь так думать.
— Сиди.
Она замирает, потом медленно опускается обратно. Правильно. Пусть помнит, кто здесь хозяин.
— Я не обвиняю тебя напрямую. Пока что. Но факт остаётся фактом: с твоим появлением в этом доме начались проблемы. Ярослава стала мишенью. И я не допущу повторения.
— Дамир, пожалуйста, выслушай меня.
— Говори. — Скрещиваю руки на груди, жду.
Она делает глубокий вдох, собирается с мыслями. Вижу, как работает её ум за этой маской испуганной девочки. Амина умна, слишком умна для своего возраста.
— Я понимаю, что ты меня не любишь. Понимаю, что наш брак — это сделка, ничего личного. Я приняла это с самого начала. — Голос дрожит, но слова точно выверены. — Я никогда не претендовала на твоё сердце, не требовала внимания. Просто хотела быть хорошей женой, достойной представительницей твоей семьи.
— К чему ты клонишь?
— Я не виновата в том, что случилось с Ярославой. — Почти кричит, но быстро берёт себя в руки. — Я не делала ничего. Даже слова против неё не сказала. Да, мать приходила, да, она говорила разные вещи. Но я не слушала. Я не хотела проблем.
— Твоя мать была здесь накануне. Что она делала на кухне?
Вижу, как бледнеет ещё сильнее. Попала.
— Она... она просто хотела помочь с ужином. Я не знаю, что она там делала конкретно. Клянусь Аллахом, я не знала, что она что-то подсыплет. Если вообще это она.
— Твоя мать пыталась убить мою жену. Понимаешь серьёзность всей ситуации?
— Понимаю и я ужасно сожалею. — Слёзы начинают течь по щекам, но я не верю ни одной. — Но я не могу отвечать за действия матери. Это несправедливо.
— Справедливо или нет, не имеет значения. Факт в том, что пока ты здесь, Ярослава в опасности.
— Что ты хочешь сделать? — Голос становится тише, испуганнее.
— Я куплю тебе отдельное жильё. Квартиру или дом, как предпочтёшь. Ты будешь жить там. Формально останешься моей женой для контрактов и соглашений между семьями, но физически уйдёшь из этого дома.
Она смотрит на меня, и я вижу, как страх наполняет её. Вижу настоящую расчётливую Амину.
— Нет.
— Это не просьба.
— Я сказала нет. — Встаёт снова, на этот раз в глазах не испуг, а ярость. — Ты не можешь меня выгнать. Я твоя законная жена.
— Я не выгоняю, а переселяю.
— Для моей семьи это одно и то же. Ты не понимаешь. Если я уйду из этого дома, если ты публично меня отселишь, мой отец…
Не договаривает, но я вижу страх. Настоящий, неподдельный.
— Твой отец что?
— Он убьёт меня. Или сделает что-то ещё хуже. Выгонит из семьи без гроша, сделает изгоем. Потому что я не смогла удержать мужа, не смогла выполнить свою роль.
— Не моя проблема.
— Дамир, пожалуйста. — Падает на колени, и это движение настолько резкое, настолько отчаянное, что на секунду верю в искренность. — Я сделаю всё! Я уйду в тень, не буду мешать, буду жить как призрак, но не выгоняй меня. Не обрекай на смерть.
Смотрю на неё сверху вниз. Она действительно дрожит. Руки сжаты в мольбе, слёзы настоящие.
— Я даже не беременна. Прошло уже много времени, а я не беременна. А отец... он требует наследника. Это было условие. Ты знаешь. Если я вернусь домой без ребёнка, без статуса жены, живущей с мужем, он меня уничтожит. Не физически, но морально. Я стану ничем.
И вот тут я понимаю ловушку.
Если выгоню её сейчас, Хаджиевы используют это как повод. Скажут, что я нарушил условия, опозорил их дочь. Брак был условием мира, а мир предполагает, что жена живёт с мужем под одной крышей. Отселение равно развод в их глазах.
И начнётся война.
Ярослава просила разобраться. Обещал разобраться. Но если разберусь так, как хочет она, получу войну, которая уничтожит нас всех.
— Встань.
Она медленно поднимается, вытирает слёзы. Смотрит на меня с надеждой.
— Хочешь остаться в этом доме? Хорошо. Останешься, но на моих условиях.
— Каких?
— Ты не приближаешься к Ярославе. Вообще никогда. Ни слова, ни взгляда, ни случайных встреч. Живёшь в своём крыле, я перекрою доступ к общим пространствам. Твои комнаты, твоя ванная, отдельная кухня. Будешь как отдельный жилец.
— Хорошо.
— Твоя мать больше не переступает порог этого дома. Никогда. Если увижу её здесь, выгоню тебя без разговоров, и мне будет плевать на последствия.
— Я поговорю с ней.
— Не поговоришь, а запретишь. Если она появится, ты лично будешь отвечать. Тебе понятно?
— Да.
— И последнее. — Подхожу вплотную, смотрю в глаза. — Если с Ярославой что-то случится, если она даже поцарапается, я не буду разбираться, кто виноват. Я приду к тебе. И тогда тебе действительно придётся бояться за свою жизнь. Не отца, а меня.
Она кивает, не отрывая взгляда. В глазах страх, но и облегчение. Она получила то, что хотела — остаться в доме.
Я получил то, что мог — относительный контроль ситуации.
Выхожу из комнаты, закрываю дверь. Стою в коридоре, опираюсь на стену, закрываю глаза.
Как я скажу ей, что не смог выполнить обещание?
Как объясню, что политика сильнее любви?
Не знаю.
Знаю только, что скоро узнаю, насколько крепок её последний шанс, который она мне дала.