Измена. Ты станешь второй женой

Глава 16

Дорога занимает сорок минут, но кажется вечностью.

Сижу на заднем сиденье, смотрю в окно, где мелькают огни ночного города. Дамир рядом, но молчит. Между нами пространство в несколько сантиметров, но по ощущениям огромная пропасть.

Не хотела приезжать. Когда он сказал о празднике в доме Хаджиевых, первым порывом было наотрез отказаться. Не хочу видеть их лица, их фальшивые улыбки, не хочу сидеть за одним столом с семьёй женщины, которая пыталась меня убить.

Но потом подумала: а что, если откажусь?

Они увидят слабость. Решат, что я сломлена, напугана, готова бежать. И тогда они выиграют. Не физически, но морально. Докажут себе и всем остальным, что русская девчонка не выдержала давления их мира.

Но я не могу им это позволить.

Не могу показать, что мне страшно. Что я на грани. Что каждую ночь просыпаюсь в холодном поту, вспоминая вкус яда во рту.

Потому что страх — это валюта в их мире. Кто боится, тот проигрывает.

Но я не хочу проиграть.

— Можешь не ехать. — Дамир нарушает молчание, и голос звучит осторожно, словно боится, что я взорвусь. — Скажу, что ты ещё не восстановилась после...

— Нет.

— Дорогая.

— Я сказала нет, Дамир. Я поеду. Не для тебя. Не для них. Для себя. — Поворачиваю голову, смотрю на него. — Потому что если не приду, они решат, что победили.

Вижу, как сжимаются его челюсти. Он понимает логику, но не нравится ей. Хочет защитить, спрятать, оградить от опасности. Но не может, потому что опасность повсюду, и спрятаться от неё невозможно.

— Обещай, что будешь рядом со мной. Ни на шаг не отойдёшь.

— Обещаю.

Ещё одно обещание. Интересно, это он сдержит?

Не верю в его обещание насчёт Амины. Он сказал, что отселит её, создаст отдельное пространство, изолирует. Но прошла неделя, и она всё ещё в доме. Всё ещё в восточном крыле, всё ещё формально его жена, живущая под одной крышей.

Он объясняет это логистикой, документами, необходимостью найти подходящее жильё. Я слышу оправдания. И с каждым днём понимаю: она никуда не уйдёт. Потому что он не может её выгнать, не спровоцировав войну.

А значит, я снова жертва обстоятельств. Заложница чужих правил.

Машина сворачивает в длинную аллею, обсаженную старыми дубами. Впереди маячит огромный особняк. Слишком помпезный, освещённый сотнями огней. Дом Хаджиевых выглядит как дворец, как замок.

И я иду в эту крепость добровольно.

Философия войны проста: знай врага и знай себя, тогда может быть выиграешь.

Но что, если не знаешь ни того, ни другого? Что, если враг невидим, а ты сама — загадка для себя?

Машина останавливается, водитель открывает дверь. Дамир выходит первым, протягивает руку. Я беру её, не потому что нуждаюсь в поддержке, а потому что здесь, в этом месте, мы должны выглядеть единым фронтом.

Поднимаюсь по ступеням. Платье длинное, тёмно-синее, почти чёрное, строгое. Волосы собраны, а макияж идеален. Я выгляжу как равная, как жена влиятельного мужа.

Но внутри только пустота.

Дверь открывает сам глава семьи Хаджиевых — Магомед. Мужчина за шестьдесят, с сильным лицом и проницательными глазами. Взгляд цепкий, оценивающий, холодный.

— Дамир, Ярослава. Рады видеть вас. — Голос вежливый, но в нём нет тепла.

— Спасибо за приглашение. — Дамир пожимает ему руку.

Я киваю, не улыбаюсь. Улыбка здесь была бы фальшивой, и все это знают.

Внутри ещё роскошнее, чем снаружи. Десятки гостей, все с одинаковыми улыбками, слишком вежливыми и пустыми. Здесь всё слишком.

Чувствую на себе взгляды. Сотни глаз, которые оценивают, осуждают, анализируют. Я — чужая. Та, из-за которой начались проблемы.

Дамир кладёт руку мне на поясницу, направляет к столу. Жест собственнический, но в нём есть и защита. Он показывает: она моя. Тронете её — получите проблемы.

Но защитит ли он на самом деле?

Садимся за длинный стол, уставленный блюдами. Запахи специй, мяса, сладостей смешиваются в тяжёлое облако. Желудок сжимается. После отравления я с трудом переношу любую еду, особенно ту, что не готовила сама.

Магомед садится во главе стола. Рядом с ним сидит жена Зарема, женщина в дорогом платке, с лицом, высеченным из камня. Она смотрит на меня так, словно я грязь на подошве её обуви.

Амина сидит напротив. Когда наши взгляды встречаются, она немедленно опускает глаза, изображая смущение. Платье скромное, платок светлый, лицо бледное, почти измученное.

Она играет жертву.

И играет мастерски.

— Как здоровье, Ярослава? — Зарема спрашивает вежливо, но в голосе сквозит злорадство. — Слышала, у тебя были... проблемы.

Проблемы. Какое милое слово для обозначения покушения на убийство.

— Восстановилась. — Отвечаю ровно, когда внутри всё клокочет от гнева. Хорошо, что не страха. Он остался в прошлом.

— Слава Аллаху. Это ужасно, когда в доме случаются несчастья. — Она делает паузу, смотрит на Амину. — Наша дочь очень переживала. Правда, Амина?

Амина поднимает глаза, и в них слёзы. Настоящие или нет — не могу определить.

— Я молилась каждый день. Это было так страшно. Никто не знает, как это произошло... — Голос «бедняжки» дрожит.

Конечно, никто не знает. Никто не видел, как твоя мать что-то подсыпала в мою тарелку.

Дамир рядом напрягается, чувствую, как тело каменеет. Он тоже видит игру, но не может сказать ничего. Пока не время.

— Дом должен быть безопасным местом. — Вступает Магомед, и голос его наполнен весом. — Когда жена не чувствует себя защищённой под крышей мужа, это говорит о многом.

Прямой укол в сторону Дамира. Он обвиняет его.

— Мой дом безопасен. Инцидент расследуется.

— Расследуется? — Магомед приподнимает бровь. — Прошла неделя. Есть результаты?

Молчание тяжёлое, давящее.

— Скоро будут.

— Скоро. — Магомед повторяет, растягивая слово. — Понимаю. Трудно найти виновных, когда не знаешь, где искать. Или не хочешь находить.

Ещё один укол. Тоньше, но больнее.

Дамир не отвечает, и его молчание воспринимается как слабость.

Начинается подавать блюда, наливают напитки. Я ем механически, маленькими кусочками.

Разговор течёт вокруг меня, касаясь бизнеса, политики, семейных дел. Я не участвую, просто сижу, держу спину прямо, лицо невозмутимым.

Быть может, вся жизнь — это театр. И мы актёры, играющие роли, которые нам назначили другие.

Но что, если я не хочу играть эту роль?

— Кстати, Дамир. — Магомед вдруг обращается прямо к нему, и все затихают. — Когда ждать радостной новости?

Вопрос повисает в воздухе.

Дамир медленно ставит бокал.

— Какой новости?

— Наследника. — Магомед улыбается, но улыбка не достигает глаз. — Прошло уже достаточно времена с вашей свадьбы с Аминой. Мы ждём внука.

Я сжимаю руки под столом, чувствую, как ногти впиваются в ладони. Боль отрезвляет, помогает не сорваться.

Наследник, которого ждут конечно же от неё, не от меня.

— Всему своё время. — Отвечает Дамир ровно.

— Время идёт. — Не отступает Магомед. — Амина молодая, здоровая. Проблем быть не должно. Если, конечно... — Пауза. — ...Муж исполняет свои обязанности.

Амина опускает голову ниже, плечи дрожат. Изображает унижение, стыд.

— Я исполняю все обязанности. — Дамир говорит холодно, и в голосе появляется сталь.

— Рад слышать. Тогда скоро будет результат. — Магомед кивает, словно закрывая тему. — Семья ждёт. Обе семьи.

Обе семьи. Байсаровы и Хаджиевы. Альянс, скреплённый браком, который должен дать плод.

А я? Я просто зритель в этом спектакле.

После гости расходятся по залам, кто-то курит, кто-то обсуждает дела.

Дамир на минуту отходит поговорить с одним из старейшин. Обещал не отходить, но клановые обязательства сильнее.

Я остаюсь одна. Стою у окна, смотрю в темноту сада.

— Ярослава.

Оборачиваюсь. Рядом стоит пожилой мужчина, дядя Магомеда Хаджиева, кажется. Лицо изрезано морщинами, глаза мутные, но взгляд острый.

— Да?

— Я помню твою мать.

Сердце пропускает удар.

— Что?

— Лариса Королёва. Ты очень похожа на неё. Те же глаза. Тот же упрямый подбородок. — Он усмехается. — Она тоже думала, что сможет играть в нашем мире. Тоже была гордой.

— Вы ошибаетесь. Моя мать никогда не была в вашем мире.

— Твоя мать много чего скрывала. — Перебивает спокойно. — Но старые долги никуда не деваются. Помни об этом. Долги всегда возвращаются. Через поколения, через годы, но возвращаются.

— О чём вы говорите?

— О правде. Которую ты не знаешь.

Стою, не могу пошевелиться. Руки дрожат. Мысли хаотичны.

Старые долги. Моя мать. Что он имел в виду?

Мама никогда не говорила о прошлом. Всегда уходила от вопросов, меняла тему, отшучивалась. Я думала, просто не хочет вспоминать тяжёлые времена.

Но что, если там было что-то большее?

Что, если я не знаю половины правды о собственной семье?

Дамир возвращается, видит моё лицо.

— Что случилось?

— Ничего. — Лгу автоматически. — Устала. Мы можем уехать?

Он смотрит внимательно, недоверчиво, но кивает.

— Да, как скажешь.

Прощаемся с хозяевами. Магомед обнимает Дамира, похлопывает по плечу.

— Не забывай о наследнике. — Произносит, но достаточно громко, чтобы я услышала.

Выходим. Холодный воздух бьёт в лицо, отрезвляет. Садимся в машину.

Едем молча. Но теперь молчание другое. Наполненное вопросами, которые я боюсь задать.

Старые долги.

Моя мать.

Что она скрывала?

И, главное: какое это имеет отношение ко мне?

Смотрю в окно. Город мелькает мимо, огни размываются. Чувствую, как весь этот мир, в который я вошла по любви, затягивает меня глубже.

И чем глубже опускаюсь, тем меньше света вижу над головой.

Может, правда в том, что я никогда не должна была быть здесь.

Может, я расплачиваюсь за грехи, о которых даже не знаю. Тогда нет смысла играть в их игру. Понимаю, что если останусь, точно не выживу.

Значит, надо придумать, как именно это сделать.