Изумрудный остров

9

Роззи проснулась около полудня, непозволительно поздно по ее меркам. Но так как она почти всю ночь просидела у кроватки Мэри, Роззи решила простить себе эту маленькую лень. Она потянулась и села на постели.

Комнату освещало теплое майское солнце. За окном шелестели деревья, пели птицы, легкие облачка неслись по небу удивительно глубокого голубого цвета.

Какая красота! – подумала Роззи и распахнула окно. Она оперлась на подоконник и свесилась вниз, с любопытством разглядывая дворик Эвана.

Из увиденного Роззи сделала вывод, что Эван – не слишком аккуратен. Инструменты разбросаны как попало, газон в последний раз стригли бог знает когда, а на клумбах творится что-то невообразимое. Но больше всего удивило Роззи то, что нигде не было ни одной детской игрушки, случайно забытой после полного игр и развлечений дня.

Что-то подсказывало Роззи, что Мэри не слишком счастливый ребенок. Интересно, Эван постоянно читает ей нотации? Нужно будет поговорить с ним не только о здоровье девочки, но и о методах воспитания. Он слишком сильно хочет быть хорошим отцом. А как известно, лучшее – враг хорошего.

– Доброе утро, Роззи! – весело помахав ей рукой, поздоровался вышедший во двор Эван.

– Доброе утро! – отозвалась Роззи и чуть покраснела, сообразив, что предстала перед Эваном неодетой.

– Не ожидал, что ты так рано проснешься, – продолжил Эван, стараясь не смотреть на Роззи.

Чтобы не смущать его, она поспешила ретироваться и, пробормотав:

– Я, пожалуй, проверю, как там Мэри, – скрылась из поля зрения Эвана.

Он грустно вздохнул и отправился готовить завтрак.

Заглянув к Мэри, Роззи убедилась, что девочка спит, а температура упала. Она спустилась в кухню, и, не успела переступить порог, как услышала мужской голос:

– Как ты относишься к яичнице на завтрак?

Вопрос был совершенно безобидным, но Роззи, в памяти которой еще не стерлось ночное приключение, вздрогнула.

– Прости, – пробормотал Эван, – не хотел тебя испугать.

– Пустяки! – отмахнулась Роззи, принимая извинения.

И почему рядом с ним я быстро забываю о Девлине? – удивилась она.

– Так как насчет яичницы? – повторил свой вопрос Эван.

Роззи прислушалась к себе и поняла, что ей бы сейчас был впору обед из пяти блюд: она уже и забыла, когда в последний раз ела!

– С удовольствием! – согласилась она и присела на высокий табурет у барной стойки. – Утром Мэри просыпалась?

– Да, и даже немного поела.

– Что ты ей дал?

– Она просила картофельные чипсы, но получила бульон с гренками, – отчитался Эван. – И много сока. Свежевыжатого.

Услышав про бульон, Роззи невольно поморщилась, поскольку сама его терпеть не могла.

– Ты, наверное, отлично готовишь, Эван?

– С чего ты вязла?

– Ну-у… воспитывая ребенка в одиночку, ты просто обязан был научиться готовить.

– Вовсе нет. В супермаркете можно купить все, что угодно. Так что моим коронным блюдом остается яичница.

– Не прибедняйся, – фыркнула Роззи. – Что бы ты ни говорил, твоя яичница пахнет восхитительно.

– Хоть прибедняйся, хоть не прибедняйся, но мне уже тридцать четыре года. Еще чуть-чуть, и пора будет дочь замуж отдавать, а там и внуки пойдут… Вот так вся жизнь и пройдет в жаренье яичницы.

Роззи расхохоталась.

– Мэри всего-то шесть лет! Тебе нужно думать о том, чтобы отдать ее в школу, а не замуж!

Эван покачал головой.

– Я давно подумываю о том, чтобы Мэри обучалась дома. Ну можно же нанять учителей и сдавать раз в год экзамены для перевода в другой класс?

– Зачем? – Роззи изумленно посмотрела на него.

– Ей все же нужно получить аттестат…

– Зачем растить ее дома?! – уточнила она.

– Мэри очень болезненная девочка, я боюсь, что ей будет сложно в школе.

– Эван, если ты считаешь, что твоя дочь серьезно больна, ты сильно ошибаешься. Ты просто не видел по-настоящему больных детей. – Роззи вздохнула. За четыре года работы она так и не привыкла к зрелищу страданий своих крошечных пациентов. – Я как-то вела новорожденного, мать которого употребляла наркотики почти весь срок беременности. Страшнее зрелища, чем его ломка, я еще не видела. Мальчик умер, но, может, это и к лучшему: жизнь бы он прожил безумным инвалидом со страшными каждодневными болями. И подобные примеры перед моими глазами каждый день уже несколько лет.

– Это страшно, – вполголоса сказал Эван.

Роззи лишь кивнула. И, собравшись с силами, продолжила:

– Мэри может ходить, она слышит, разговаривает, видит, у нее нет внешних дефектов, да и внутренних патологий, насколько я поняла, тоже нет. Чем же она больна?

– Она часто простужается.

– Просто девочка не закалена. Достаточно перестать кутать ее и оберегать от каждого сквозняка.

– Она очень бледная, худенькая и слабая! – Эван чувствовал, что он почти исчерпал свои аргументы.

– Ей необходимо чаще бывать на свежем воздухе, правильно питаться и как можно больше играть в подвижные игры. Мне кажется, Мэри практически не общается со сверстниками.

– Ей это не нужно. Она уже умеет читать и отлично проводит время сама с собой.

– Или с тобой! – не выдержала Роззи. – Если и есть что-то, что может помешать Мэри стать нормальной здоровой и активной девушкой, так это твоя слепая любовь!

Эван не нашелся, что на это ответить, и лишь раскрывал рот, как выброшенная на берег рыба. Роззи вдруг стало ужасно его жаль. Она вовсе не хотела обидеть Эвана или огорчить его. Ей просто хотелось помочь Мэри, помочь и самому Эвану, который хочет запереть свою дочь в четырех стенах, чтобы с ней, не дай бог, ничего не случилось. Роззи отлично знала, что ни к чему хорошему это не приведет.

– Я плохой отец, – пробормотал Эван.

Он сел за стол, опустил голову на руки и закрыл глаза.

– Ты хороший отец, твоя проблема в том, что ты хочешь быть превосходным отцом, – мягко сказала Роззи, положив руку на плечо Эвана. – Не делай из пустяка трагедию. Я внимательно сегодня осмотрю Мэри, даже свожу ее в больницу, чтобы ты не беспокоился. Уверена, девочка почти здорова, насколько это возможно в нашем мире. Ей просто нужно больше движения, больше свежих фруктов и овощей и больше твоей любви, а не мелочной опеки. – Роззи усмехнулась и, повинуясь порыву, взъерошила волосы на голове Эвана.

– Ты права, что-то я делал неверно, – согласился он. – А ты всегда так сурова с мужчинами?

Роззи развела руками.

– А что еще делать нежной и хрупкой девушке?

Эван не смог удержаться от ехидного смешка.

– Я не похожа на хрупкую? – с притворным огорчением поинтересовалась Роззи. – Ты, наверное, очень удивишься, но я понятия не имею, сколько сейчас вешу. У меня в доме нет и никогда не будет весов. Это давнее и вполне обоснованное решение. Подростком я изо всех сил старалась сбросить то, что мне самой казалось лишним, доводила себя до голодных обмороков, в общем, всячески издевалась над своим единственным, а потому очень ценным телом. До анорексии, слава богу, дело не дошло, я вовремя взялась за ум. Теперь я в ладу с собой, мне вполне комфортно, двигаться ничто не мешает… А то, что я не похожа на глянцевый идеал… в конце концов, я врач, а не модель. Кстати, внешность может быть весьма обманчивой! На самом деле я очень нежная и хрупкая.

– Я это заметил, – с самым серьезным выражением лица поддакнул Эван.

Он выложил яичницу на тарелку и поставил ее перед Роззи.

– Пахнет просто восхитительно! – похвалила Роззи, беря в руки вилку и нож.

– На вкус еще лучше.

– А ты хвастун!

– Нет, я всегда говорю только правду. Слушай, ты действительно думаешь, что я перегибаю палку с заботой о Мэри? – спросил он, возвращаясь к интересующему его разговору.

Роззи подумала, что ее слова, видно, все же серьезно задели Эвана. Ну раз уж он вернулся к этой теме…

– Да, твоя чрезмерная опека, это слепое обожание для нее губительны! – безжалостно подтвердила Роззи. – Ты хотя бы раз спросил у Мэри, чего хочет она?

– Ну я… – Эван замялся и отвернулся. – Мэри ведь еще такая маленькая!

– Значит, я не ошиблась! – Роззи тяжело вздохнула и недовольно покачала головой. – Ты на сто процентов уверен в своей правоте и не желаешь принять того, что Мэри уже выросла. Она вполне самостоятельный человек, со своей точкой зрения, и тебе, Эван, придется с этим смириться, если ты не хочешь потерять дочь.

– Тебе легко говорить! А я ведь растил ее, менял пеленки, не спал ночами, пока она болела всеми этими детскими болячками…

– Как-то раз отец разоткровенничался со мной и признался, что ему всегда казалось, будто он будет ненавидеть моего будущего мужа. Знаешь почему? Он сказал, что ужасно боялся потерять меня и мою любовь. А потом подумал и решил, что постарается сделать все, чтобы я об этой неприязни никогда даже не догадалась: ведь если он любит меня, он хочет видеть меня счастливой, самой счастливой на свете. И если я решу, что буду счастлива рядом с этим мужчиной, как бы он ни не нравился моему отцу, отцу придется с этим смириться.

– И что ты ответила на это? – спросил заинтересованный Эван.

– Я сказала отцу, что он все равно останется самым главным мужчиной в моей жизни. Это же так просто, Эван! – Роззи ласково улыбнулась. – Родители единственные люди, которые могут простить тебе все, что угодно, единственные, кто никогда не предаст тебя и не сделает больно. Пока что Мэри не может тебе сказать все то же самое, она еще слишком мала, но когда-нибудь ты обязательно услышишь эти слова. Конечно, при условии, что дашь ей возможность узнать еще чью-то любовь, кроме своей.

– Значит, мне придется отдать ее в школу?

– Если ты решил прислушаться к моим советам, я бы сказала, что лучше всего подготовить Мэри к экзаменам, чтобы ее сразу же приняли в класс к сверстникам. Представь только, что с ней будет, если одноклассники будут ниже ее на пару сантиметров?

– Вряд ли Мэри вырастет высокой, – пробормотал Эван, но Роззи, вернувшаяся к еде, не обратила на его слова внимания.

Она действительно здорово проголодалась и с удовольствием поглощала яичницу. Наконец она отодвинула от себя опустевшую тарелку.

– Ее мать была очень маленькой, – вдруг сказал Эван. – Даже ниже тебя. Да, она была на пару сантиметров ниже тебя, – продолжал Эван, словно разговаривал с собой. – Но более хрупкая, почти невесомая. Помню, я ужасно волновался за нее, пока она носила Мэри. Мне казалось, что живот Джуди гораздо больше ее самой. Иногда я опасался, как бы моя маленькая фея не сломалась под такой тяжестью, а ведь Мэри родилась маленькой: всего-то два килограмма восемьсот граммов веса и сорок пять сантиметров роста. Я боялся взять ее на руки и очень гордился Джуди. Она совершила настоящий подвиг.

В голосе Эвана смешались обожание, поклонение, любовь и печаль. Роззи показалось, что она сейчас расплачется. Ни разу она не слышала, чтобы мужчина так говорил о своей жене. Роззи было до слез жаль Эвана, потерявшего любимую женщину. Ей так хотелось прижать его голову к своей груди, поцеловать высокий лоб. И она ощутила ревность к Джуди, которая все это могла сделать. Как ни глупо было ревновать к мертвой, Роззи понимала – для Эвана жена навсегда останется идеалом, к которому не сможет приблизиться ни одна женщина. И от осознания этого факта Роззи становилось ужасно грустно… Как все-таки несправедливо устроен мир!

– Я никогда не забуду тот день, – тихо, почти шепотом сказал Эван. – Я был тогда еще совсем зеленый детектив, и мне дали опытного напарника. Мы знали, что готовится теракт, но мы и предположить не могли, что террористы решатся на такое!

Роззи вцепилась в край столешницы. Ей хотелось крикнуть, чтобы Эван замолчал, она знала, что после его рассказа что-то изменится в ее жизни навсегда, знала и боялась этих изменений, но попросить Эвана замолчать было выше ее сил. Роззи сидела и слушала, как Эван рассказывает о самом страшном дне в его жизни.

– Мэри уже исполнился годик, и Джуди вышла на работу. Она преподавала английскую литературу в школе… Я и мой напарник были неподалеку от того места, где прогремел взрыв.

Голос Эвана задрожал, и он закашлялся, словно поперхнулся словами. Роззи сидела будто изваяние, не смея пошевелиться.

– Этими вот руками я разгребал завалы, чтобы найти ее. – Голос Эвана дрожал и срывался, он чуть ли не с ненавистью смотрел на свои руки, словно это они виноваты в смерти его жены. – Я искал и нашел… Джуди сумела прикрыть своим телом двух девочек. В этом была вся Джуди – чистота и самопожертвование. Потом родители девочек пытались благодарить меня, хотели встретиться, но я не мог их видеть, все время думал, почему моя жена умерла, чтобы эти дети жили? Почему моя дочь никогда не узнает, что такое любовь матери? Почему я больше никогда не смогу обнять свою жену? Неужели только ради того, чтобы жили эти две девочки, которых я никогда до этого дня и не видел? Мне стыдно за эти мысли, я знаю, что они ужасны, но когда теряешь самого дорогого человека… – Эван не смог справиться с собой и вновь замолчал, отвернувшись к окну. – Пойду-ка я в сад, – наконец успокоившись, сказал он, – давно пора привести его в порядок.

Роззи рассеянно кивнула. За Эваном давно уже захлопнулась дверь, а Роззи все сидела, уставившись в пространство, и думала о том, что рассказал ей Эван, и о том, что рассказывал Девлин. Получалось, что кто-то из них лжет, и у Роззи не было и тени сомнения в том, кто именно.