Камилла. Жемчужина темного мага

ГЛАВА 2. Бал в Эверморте

— Почему так получилось, что дядя богат, а мы — бедны?

она задала этот вопрос, крутясь перед зеркалом.

Зеркало было большим, в полный рост, и заключенным в старинную бронзовую раму. Камилла отражалась в нем целиком — от кончиков серебристых парчовых туфелек до самой верхней жемчужинки диадемы. Серебро и жемчуг заманчиво блестели в волосах — слишком светлых, почти белых, отливающих слабым перламутровым сиянием.

Платье тоже было хорошо. Даже страшно думать, сколько отец отдал за него: из атласа бледно-розового оттенка, с корсажем, украшенным мелкими жемчужинками. Подол был расшит шелковыми розами, и такие же розы шли по вырезу, формируя бретели.

Восторг, вот что она испытывала. Это было ее первое платье, и это должен быть ее первый бал. Камилле исполнилось восемнадцать — тот возраст, когда, хочешь-не хочешь, но девушка из благородной семьи должна быть представлена высшему обществу. И вот, бал приближался, приближался… до тех пор, пока не настало это солнечное утро, и старая Ханна не принесла платье.

Камилла все не могла на себя насмотреться. Это не платье — это настоящее чудо! До этого у нее были только серенькие, неприметные, в которых она сама себе казалась бледной молью. А в этом розовом великолепии, с жемчугом в волосах Камилла едва узнавала себя. Даже глаза, казалось, поменяли оттенок: были просто серые — а стали волшебными алмазами, переливающимися, искрящимися, заключенными в темную оправу.

— так получилось, — вздохнула из-за спины матушка, — так устроен мир: твой дядя — старший брат в семье, а твой отец — младший. Старшим всегда достается больше, моя жемчужинка.

И от ее голоса стало так горько, так совестно, что Камилла, развернувшись, бросилась матушке на шею, горячо шепча — прости, прости, я не хотела тебя обидеть.

— но, милая, ты меня вовсе не обидела, — теплые ладони матушки легли на щеки, — такова жизнь, и надо ее принять такой, какая она есть.

Камилла отстранилась и посмотрела на матушку: они были очень похожи, именно от нее Камилла унаследовала и белые волосы, и очень светлые серые глаза, и точеную фигуру. А ещё матушка была очень добра — и это тоже досталось Камилле. Ей порой было так жаль весь мир, что хотелось плакать.

— Вот и выросла моя девочка, — со вздохом сказала матушка.

Камилла вздохнула.

Потом тряхнула головой и даже топнула ногой.

— А я, пожалуй, знаю, как нам разбогатеть. В меня влюбится принц, и женится на мне!

матушка усмехнулась уголком рта — так, как это делала и сама Камилла.

— Принцы не женятся по любви, дорогая.

— А я сделаю так, что он на мне женится, — запальчиво возразила Камилла, — это платье — оно делает меня прекрасной, правда ведь? Разве хоть кто-нибудь устоит?

она удостоилась ещё одной грустной усмешки. И вдруг подумала, что платье матушки куда как более бедное, чем ее: из темно-синего бархата, но почти без шитья. очень скромное.

«Принц на мне женится, и тогда я смогу купить матушке новое красивое платье. А папеньке — новые сапоги, которые не будут натирать ему ноги», — решила она про себя.

— Я думаю, что, когда ты увидишь принца Эдвина и поговоришь с ним, ты сама передумаешь его очаровывать, — сказала матушка.

— он уродлив?

— он прекрасен, — возразила матушка, — но…

— ну, тогда не вижу препятствий, — весело сказала Камилла, — я ведь ничем не хуже других, правда ведь? И наша семья — она имеет древнюю историю…

— Я полагаю, что в вопросах выбора объекта обожания тебе лучше слушаться папеньку, — кротко посоветовала матушка, — папеньке виднее.

но Камилла едва ли слышала это. она снова покрутилась на одной ножке перед зеркалом, все ещё не веря в то, что — вот она, такая воздушная и прекрасная. она искренне верила в те мгновения в то, что весь мир у ног, и что первый же попавшийся принц влюбится в нее, едва завидев.

мир и вправду расстилался у ее ног, сверкал бриллиантовой пылью, и был настолько прекрасен — насколько вообще он может быть прекрасен для восемнадцатилетней девушки из древней, благородной, но очень бедной семьи.

— нам пора, — весело напомнила матушка, — карета ждет.

Карета была старой и походила на скорлупу сгнившего ореха, посаженную на непомерно скрипучие рессоры. Правда, Камилла этого не замечала: усевшись на потертый диван рядом с маменькой и напротив папеньки, она отодвинула в сторону плотную занавеску, пошитую из куска старого гобелена, и принялась с интересом смотреть в окно. В конце концов, они слишком редко выезжают за пределы имения, чтобы пренебрегать такой отличной возможностью посмотреть мир! Папенька лишь усмехнулся, покачал головой и ничего не сказал, но при этом Камилла точно знала, что он радуется сейчас — радуется вместе с ней, и когда она ловила его взгляд, то абсолютно точно видела, что в светлых глазах пожилого и больного папеньки живет любовь.

Карета дернулась и покатила по дороге.

Камилла видела, как они миновали покосившиеся и потому всегда открытые ворота особняка, как, подпрыгивая на ухабах, миновали гранитную глыбу, которая лежит здесь, наверное, от самого Сотворения. Дальше последовали унылые поля с редкими кустиками, далеко за ними чернела зубчатая кромка ельника. Внизу, у корней, уже было белым-бело от тумана, и поля — только освободившиеся от снега — тонули в сизой мгле ранних сумерек.

Камилла поежилась: в карете делалось зябко. И тут бы плотнее задернуть занавески, но уж очень хотелось смотреть на большой мир не из окошка собственной спальни. А как иначе, если до сей поры она дальше городской ярмарки не бывала? А здесь — несколько часов езды, в эвермортский замок. И Камилла плотнее запахнула на груди шаль из козьего пуха. Сейчас бы не помешала шубка. Или манто. но ни первого, ни второго у нее не было — было лишь платье, пошитое специально для этого бала, и которое наверняка стоило целое состояние.

— Беспокойно мне что-то, — пробормотала маменька, — как бы верги не встретились.

— ну что ты, дорогая, даже не думай об этом. Их давно не было в этих краях. Да и что им здесь делать? Даже не пограбишь, — сдержанно ответил барон Велье.

— ты ведь знаешь, дорогой, что они приходят не грабить, а убивать, — возразила баронесса Велье, — да и… сама не знаю. Беспокойно без причины.

— А ты не думай, — посоветовал папенька, — вон, смотри лучше на нашу курочку. Первый бал, первый выход в свет. Честно говоря, не думал, что братец вспомнит о нас. А он вспомнил. И пригласил, зная, что будет младший Лоджерин.

— невелика жертва с его стороны, — фыркнула матушка, — он уж который год обещает тебе вернуть те спорные угодья, да все никак. А мог бы… Знаешь, я порой не понимаю, зачем ему ещё и эти жалкие крохи? он не обеднеет, если их лишится.

Папенька умолк и начал дергать седую прядь у виска. Камилла знала, что он всегда так делает, когда особенно переживает и когда не знает, что ответить. Ей стало жаль отца, и она даже немного разозлилась на матушку: зачем напоминать человеку о том, что ему неприятно? но барон решил сменить тему разговора. он посмотрел на Камиллу, улыбнулся, и спросил:

— ну что, курочка моя, ты уже решила, сколько танцев будешь танцевать? Я уверен, сегодня ты затмишь собой всех.

Камилла пожала плечами. на самом деле у нее уже собралось столько впечатлений, что она даже не думала, а что будет тАм, в сияющих залах герцогского замка.

— наша дочь собирается обаять принца, — сухо заметила матушка.

— ну, а что? — барон усмехнулся, — было бы недурственно… наверное, недурственно.

— ты же знаешь, что о нем говорят, — теперь уже матушка принялась теребить шелковый платочек, что намекало на волнение.

— Да мало ли что говорят? Завистники говорят. Эдвин Лоджерин невероятно хорош собой и так же сказочно богат. Рядом с ним любой почувствует себя обиженным и обделенным. ну, а мы на него посмотрим сегодня. И, наконец, чем не пара для нашей жемчужинки?

матушка нахмурилась и помолчала, затем довольно сухо ответила:

— мне все равно не слишком нравится эта идея. Вон, и Камилла уже объявила, что на ней женится принц. А по мне, это глупо — заявлять подобное о человеке, которого ни разу не видела и с которым никогда не говорила.

Камилла вздохнула и поежилась под пуховой шалью. Разговор сворачивал совсем не туда, ее радужное настроение само собой начало гаснуть. она посмотрела в окно: сумерки постепенно сгущались, карета, скрипя и как будто вздыхая на колдобинах, катилась все дальше — и все ближе к лесу. Пахло сырой землей, какой-то особенной свежестью, какая бывает только в марте, когда на дорогах грязь по колено, травинки только-только пробиваются сквозь чернозем, но ветер уже несет сладость настоящей, цветущей весны.

И, повинуясь веянию этой сладости, и свежести, Камилла позволила себе немного помечтать о том, как ее представят принцу Лоджерину, и как он пригласит ее на танец, и как они будут кружиться по залу, а потом он отведет ее на кушетку в углу зала, подаст бокал… И, конечно же, остаток вечера они будут мило беседовать, постепенно узнавая друг друга и влюбляясь. И когда Камилла будет садиться в карету, чтобы ехать домой, принц Эдвин обязательно подаст ей руку, и у него будут длинные ухоженные пальцы с чистыми ногтями, а сам он… тут Камилла подумала, что понятия не имеет, как выглядит принц Эдвин. она хотела спросить у матушки или у папеньки, но глянула на них, задремывающих, и передумала. Позволила своему воображению нарисовать облик принца: он обязательно будет шикарным брюнетом с длинными волосами, и у него будут колдовские зеленые глаза. ну и, конечно же, широкие мускулистые плечи, сильные руки и подтянутые бедра. А как иначе?

…Карета въехала в лес, и сразу потемнело. теперь мимо окна мелькали черные стволы и темные еловые лапы, а у самой земли стелился туман. Лошади — единственная пара барона — бежали бодро, глухой стук копыт, скрип рессор то и дело прерывался окриками кучера.

«Скорее бы уже приехать», — подумала Камилла.

тревога матушки передалась и ей, и отчего-то начало казаться, что сейчас за каждым стволом притаился верг в черных доспехах, или вот-вот вспучится земля под копытами лошадей, карета завалится набок, и ее изрубят в щепки — вместе с пассажирами.

«Верги, — вертелось в голове, — верги… Из-верги. Когда они уйдут?»

И сама же себе отвечала — никогда. мертвая королева не восстанет из могилы, и безумная жажда крови никогда не оставит ее народ.

она видела однажды мертвого верга. Это случилось пару лет назад, когда мимо их поместья ехал небольшой отряд, и на телеге они везли тех самых вергов. Убитых. они потребовали у папеньки предоставить им ночлег, и барон не мог отказать. телегу оставили во дворе, она была накрыта рогожей, но из окна Камилла все же увидела, как наружу торчит замершая рука в черных блестящих латах. Удивительно, но ладонь и пальцы у этой руки казались вполне человеческими, и именно это напугало более всего, потому что — как отличить врага от человека? А что, если они начнут проникать в города под видом обычных людей? Что тогда?

но они не начинали. Говорят, безумие, порожденное проклятьем, пожрало их разум. они не считали нужным думать — а только нападали, нападали… Внезапно, выбираясь из-под земли в разных местах, и уничтожая все, что только заставали рядом.

«Именно для этого нам и нужны темные маги».

те самые, которые и сами-то от вергов недалеко ушли, и их ритуалы ужасны, но, но… Светлейший и позволяет им жить только потому, что верги не сопротивляются темной магии. А вот светлой — очень даже успешно.

И в какой-то миг Камилла сама не заметила, как провалилась в сон.

на нее обрушилась цветная карусель легких, мимолетных образов, странных и удивительных. о подобном она и помыслить не могла: перед ней на коленях стоял юноша, невероятной красоты. У него были темные прямые волосы, стелящиеся по плечам и по спине, невероятно бледное лицо, и большие темные глаза в пушистых ресницах. он стоял перед ней на одном колене, протягивая кольцо из белого золота с большим бриллиантом, в котором роились тысячи крошечных звезд. И самое главное — чело юноши венчала корона из белого золота. Странной формы, вся как будто сплетенная из извивов, усыпанная бриллиантами. Камилла молча смотрела на юношу, чувствуя замешательство. она точно знала, что он предлагает ей руку и сердце, но почему-то не решалась, что-то очень сильное и неумолимое тянуло ее обратно… Куда это — обратно? А красивый юноша смотрел так пронзительно и печально, что у нее сердце разрывалось на части. И в то же время глубоко внутри стремительно зрело чувство, что все происходящее — морок, и что есть нечто более важное, принадлежащее именно ей…

— Приехали, курочка моя, — раздался откуда-то голос папеньки.

И, находясь в полудреме, Камилла через силу открыла глаза и уставилась на него. Внутри, под ребрами, все моментально взялось хрусткой и колючей ледяной коркой: ей вдруг показалось, что ее милый папа выглядит совсем не так, как должен. Слишком бледный, и тусклый, погасший взгляд… она торопливо заморгала, и морок схлынул: на самом деле барон был весел, насмешлив и отпускал шуточки.

— ох, как спина затекла, — пожаловалась матушка.

но Камилла ее уже не слышала: затаив дыхание, она уставилась в окно. Взгляд упирался в белую штукатуренную стену — действительно белую, ни пятнышка грязи! И вокруг было довольно светло, невзирая на то, что уже вечер. А потом карета дернулась, подвинулась немного вперед, и в поле зрения Камиллы появились двустворчатые витражные двери, по обе стороны от которых навытяжку стояли лакеи в ливреях винного цвета. Дыхание окончательно сбилось, и она едва понимала, как выбралась наружу, опираясь на мозолистую руку барона, и как лакеи с презрительной гримасой отворили перед ними эти прекрасные двери. Со всех сторон на нее обрушился яркий свет от тысяч кристаллов — Боооже, как это дорого! И шум, гомон, топот сотен ног. Пестрое людское море подхватило ее волной и обязательно бы унесло, но матушка вцепилась в локоть, не давая отойти ни на шаг.

— Дорогая, на тебя смотрят, — шепнула она на ухо, — а ты едва не забыла шаль снять.

И правда. Камилла ловила на себе взгляды: удивленные, восхищенные, любопытные, не всегда добрые. она наконец выдохнула, остановилась и осмотрелась: они стояли посреди большого холла, под потолком висела воистину гигантская люстра, собранная из сотен светящихся кристаллов. В холле толпились прекрасно одетые дамы и кавалеры, они собирались в группки, словно косяки ярких рыбешек, смеялись, разговаривали… И внезапно Камилла поняла две вещи. Первой было то, что их семья — чужие на этом празднике жизни. никто не подошел к ним, никто не заговорил. на них вообще не обратили внимания. Второй же — и весьма печальной — была мысль о том, что даже ее прекрасное платье с розами кажется очень скромным на фоне туалетов присутствующих дам, а синее платье ее матушки так и вообще сойдет за домашнее.

осознание это оказалось болезненным. Еще несколько часов назад мир ложился к ее ногам бриллиантовой пылью, а теперь оказалось — что сама она практически пыль под ногами других.

«Зачем мы приехали?» — задалась она вопросом.

неужели в самом деле, чтобы показать меня принцу и попытаться завладеть его вниманием?

но ведь… он может и не глянуть на меня…

— Где мой брат? — расслышала она гневный голос папеньки.

оказалось, барон что-то выяснял у лакея, все громче и громче, и вот, перешел на крик. Кровь прилила к щекам: ну вот, теперь все на них смотрят… Камилла молча наблюдала, как папенька гневно жестикулирует, и как лакей, кривясь, наконец указал на вход в следующий зал.

— Идем, — скомандовал барон своему семейству.

матушка подхватила Камиллу под локоть, и они двинулись дальше — в еще более просторный и светлый зал, по стенам украшенный винно-красными бархатными драпировками, меж которых блестели золоченые колонны. Камилла подняла глаза: своды потолка были украшены яркой мозаикой. И с тоской подумала, что потолок в их особняке кое-где даже осыпался серыми хлопьями штукатурки.

тем временем от группы мужчин и женщин, разряженных в пух и прах, отделился высокий мужчина и стремительно пошел им навстречу. У него были совершенно седые, зачесанные назад, длинные волосы, камзол из золотой парчи и медальон на толстой цепи, украшенный разноцветными камнями.

«Дядя Кервинд», — вспомнила Камилла и учтиво поклонилась, как учила ее матушка.

— Ба, а вот и мой брат! — герцог заключил барона в медвежьи объятия, — рад, очень рад тебя видеть. Уж думал не приедешь! А вот и госпожа баронесса, — он отвесил шутливый поклон матушке, и затем его взгляд прилип к Камилле, — неужели это наш нежный цветочек, который так незаметно и тихо расцвел?

— Да, это Камилла, — с достоинством ответила матушка, и было видно, что ей приятна похвала родственника, — ей исполнилось восемнадцать, и это значит, что ей пора быть представленной…

— Безусловно! — воскликнул дядя, но Камилле почему-то померещилась в его радости легкая фальшь, — ну-ка, моя милая, дай-ка я на тебя посмотрю!

— А где твой сын? — спросил папенька.

Кажется, вопрос смутил Кервинда Велье.

— Ему нездоровится.

И она не успела и слова сказать, как он ее схватил за локти и принялся вертеть из стороны в сторону, разглядывая, словно она была куклой.

— Боже, — пробормотал герцог, — что за глаза, что за волосы! Это от вас, госпожа баронесса? несомненно, от вас! Что это прекрасное создание могло унаследовать от моего брата? Да ничего! ну что ж, милая, идемте, я представлю вас молодежи, а мы с моим братом должны потолковать по — родственному.

Камилла обернулась на матушку, но та только кивнула со слабой улыбкой — мол, иди.

оставалось только подчиниться, хотя ей не очень-то нравилась идея, что дядюшка ее куда-то тащит и собирается «представить молодежи». А он, размашисто шагая, все хмыкал и повторял:

— ну, а что… ваше дело — молодое. Восемнадцать лет — лучший возраст для замужества, моя дорогая. тем более, что, думаю, здесь есть кое-кто, в чьей благосклонности вы будете весьма и весьма заинтересованы!

«Это кто же?» — растерялась Камилла.

А потом вспомнила: здесь принц, и дядя, конечно же, говорит о принце Эдвине Лоджерине. Выходит, все складывалось, как ей хотелось? Или уже ничего не хотелось?

тем временем дядя Кервинд остановился перед группой довольно молодых и совершенно незнакомых людей — впрочем, кого она могла знать, сидя в уединенном поместье? — и весело произнес:

— Господа, дамы… Хочу представить вам это дивное дитя, мою племянницу. Камилла Велье. Прошу, как говорится, любить и жаловать.

Камилла снова ощутила, как к обнаженной коже липнут чужие недобрые взгляды. она заставила себя поднять повыше голову и принялась в ответ рассматривать компанию — а она оказалась невелика, четверо мужчин, три девушки.

«Кому-то не хватает пары», — мелькнула золотой рыбкой мысль.

— оставляю ее вам, мои дорогие, — доносился дядин голос. Кажется, он говорил ещё что-то, но Камилла уже и не слушала, растянув губы в искусственной улыбке, смотрела на новых знакомых.

мужчины были молоды и хороши собой. Девушки — прекрасны в светлых, воздушных платьях и с искусными прическами. Впрочем, ни у одной из них не было столь светлых волос, как у Камиллы. Среди мужчин выделялся один: высокий брюнет с темно-карими, почти черными глазами. Волосы у него слегка вились и вольготно лежали вокруг воротника темно-синего камзола. И, как показалось Камилле, он тоже с интересом ее рассматривал — с холодным таким интересом, как будто она — забавная зверушка, которая внезапно выскочила из травы и прыгнула прямо на ладонь.

— Приятно познакомиться, — обратилась к ней девушка с русыми волосами, завитыми мелкими кудряшками и уложенными вокруг головы как снопы соломы.

У девушки были яркие голубые глаза и веснушки, которые проглядывали сквозь слой пудры.

— Я — мьерра, — представилась она, — графиня Льесская.

Камилла учтиво поклонилась — не слишком низко, так, совсем немного, чтобы продемонстрировать воспитание.

— Камилла — звучит, как леденец, — внезапно сказал темноглазый брюнет, — меня зовут Эдвин.

И не добавил ни титула, ни фамилии, как будто каждый должен был знать их.

И тут Камиллу словно молнией прошибло, и она почувствовала, как начинает краснеть. Эдвин! Эдвин Лоджерон, принц!

Время как будто остановилось: мысли понеслись вскачь, и она, замерев, ничего не могла с этим поделать.

она ведь… собиралась покорить принца?

ну так вот он, напротив. Стоит и смотрит. А она… тоже стоит, и не может и слова сказать, потому что совершенно не знает, что и как говорить, чтобы заинтересовать такую особу. Да и вообще, похоже, идея с принцем полностью провальная, потому что неясно, что такого нужно сделать, чтобы его покорить? И чтобы он, как в недавних мечтах, провожал до кареты и подавал руку?

Вон он, какой. В самом деле, красив — этакой броской, яркой мужской красотой. Высок. Статен. Яркий, как росчерк пламени во тьме. И наверняка образован, очень образован, так что ничем она его не удивит.

однако, Камилла кое-как взяла себя в руки и присела в элегантном реверансе.

— очень приятно, ваше высочество. Я рада…

— Видеть меня здесь? — фыркнул он, — да уж, я здесь редкая птица, в такой-то деревне. но отец просил передать кое-какие важные бумаги вашему дяде, и я не стал отказывать. В конце концов, бал — это всегда весело. По крайней мере, так говорят.

— Я — милла, — представилась ещё одна девушка, темноволосая и темноглазая, — надеюсь, тебе не будет здесь скучно…

— Разве может быть здесь скучно? — удивилась Камилла.

— Это наверняка потому, что вы никуда не выезжали, — осторожно сказал белобрысый парень, что стоял сбоку от принца, — на самом деле здесь скука смертная. Ешь да танцуй, ну что может быть ужаснее?

— то, что ты знатный книжный червь, это всем известно, — сказал принц, — но здесь я не могу не согласиться. Балы — это развлечение для женщин.

— однако, как могут развлекаться женщины, если рядом не будет мужчин? — сладко и как-то призывно мурлыкнула мьерра.

— И в самом деле, — сказал Эдвин и пристально посмотрел на Камиллу. так, что она снова начала краснеть.

— Потанцуешь со мной, цветочек? — с усмешкой поинтересовался Эдвин, указывая глазами на розы, которыми был украшен ворот ее платья.

Камилла смутилась окончательно.

она как-то по-иному себе все это представляла.

Ей казалось, что принц подойдет и пригласит ее с поклоном… а не вот так, буднично, фамильярно.

И, наверное, ей надо было величественно ответить что-то вроде «разумеется, ваше высочество», но вместо этого Камилла неловко кивнула.

Вот вам и все.

— новичкам везет, — хихикнул тот парень, которого обозвали «книжным червем», — что ж, пойду, поищу себе такой же бутончик, который в моих руках раскроется прекрасной розой.

Потом они ещё немного поболтали о каких-то совершенно незначимых пустяках. Камиллу с интересом расспрашивали о том, как ей жилось в «такой глуши». Эдвин молчал и задумчиво смотрел на Камиллу, а ее бросало в дрожь от его взгляда — как будто жадного и голодного. она не понимала, почему он смотрит на нее так, и оттого чувствовала себя неловко. Иногда Камилла ловила себя на том, что отвечает невпопад, и видела, что других это забавляет. так что к тому моменту, как заиграла музыка, она почувствовала себя совершенно уставшей. но — нужно было идти танцевать. С принцем, как она и мечтала…

Ладонь Эдвина оказалась теплой и жесткой, вероятно, из-за постоянной практики с оружием. Эдвин осторожно сжал ее пальцы и повел вперед, в большой зал — и все смотрели на них, Камилла, пунцовая от смущения, глядя в пол, кожей чувствовала тяжелые, недобрые, завистливые взгляды. Ловила краем уха шепоток — «кто это? откуда? А-а, родственница, ну понятное дело». она невольно вспомнила свой мимолетный сон в карете, где юноша прекрасной внешности протягивал ей перстень. Сон в руку? Из-под ресниц глянула на Эдвина: хорош, просто недосягаемо хорош, но… не похож на того юношу ни капли. тот… в нем чувствовалась душа, хоть и сон. Какая-то глубина, понимание, доброта. Эдвин Лоджерин был одет в сверкающие доспехи самодовольства, и совершенно было не понять, что же там внутри.

Камилла, ступая в круг танцующих, вспомнила ещё и матушкины слова, что ей не захочется замуж за принца, когда его увидит и поговорит. Что ж… матушка оказалась права.

нет, принц был прекрасным.

но почему-то… Камилла толком не могла объяснить. Почему-то продолжать знакомство не хотелось.

Как будто под сияющей броней затаилась ядовитая сколопендра.

И она, хоть и старалась, не могла отделаться от этого странного чувства.

но заиграл оркестр, что разместился на балконе, пары дрогнули и неспешно двинулись по кругу, но все быстрее и быстрее, вместе с ускоряющейся музыкой. танец назывался «сатарье», здесь рука мужчины лежала на талии партнерши, и так они должны были пройти несколько кругов, глядя перед собой, перед тем как в заключение повернуться друг к другу.

— неплохо танцуешь, — обронил Эдвин Лоджерин, — это правильно, когда даже в самом захудалом поместье девицу учат танцам.

Камилла не нашлась, что ответить — лишь кивнула. С одной стороны, похоже на похвалу, на комплимент — а с другой — словно ядовитый укус. не забыл ткнуть носом в скромный доход папеньки.

Камилла бросила взгляд в сторону тех, кто стоял у стены, поймала взгляд матушки. Интересно, а где папенька? Покрутила головой — его нигде не было, равно как и его брата. Похоже, удалились поговорить? Все-таки родня…

— Как тебе герцогский замок? — поинтересовался Эдвин, — нравится?

— Как может не нравиться, ваше высочество…

— Это потому, что твой дядя загребает себе все, что его и не его, — высокомерно пояснил Эдвин, — все жду, когда ж он нажрется… но нет. Все никак.

— Я не разбираюсь в этом, ваше высочество.

— Естественно. Чему там тебя учили? Вышивать? Читать-то умеешь?

— Конечно, умею, — Камилла решила держаться до конца, — почему вы решили, что не умею?

— А зачем тебе? Выйдешь замуж за какого-нибудь разжиревшего соседа, нарожаешь ему кучу детей. Зачем тебе что-то уметь?

она промолчала, не зная, что и ответить. Похоже, у Эдвина был особенный талант — говорить людям гадости. Пожалуй, она слишком преждевременно загадывала — выйти замуж за принца. За такого? Чтобы всю жизнь выслушивать нечто подобное?

Камилла вздохнула с некоторым облегчением, когда поняла, что танец близится к завершению. Еще два круга — и все. И, пожалуй, она просто постоит у стены — все же лучше, чем слушать его высочество…

— Посмотри вокруг, — вдруг разоткровенничался Эдвин, — все эти люди — весьма богаты. Я изрядно удивлен, что вас сюда пригласили, потому что всем известно, и даже мне, что барон Велье беден, как крыса. он даже моему отцу умудрился надоесть со своими вечными жалобами на своего же брата. но ты мне нравишься, цветочек.

«С чего бы?» — мелькнула осторожная мысль, и Камилла внутренне напряглась, как натянутая струна.

— А хочешь, чтобы жалобы твоего отца были удовлетворены? — весело спросил принц.

— наверное, ваше высочество, — шепнула Камилла, и ее голос утонул в звуках скрипок.

но Лоджерин расслышал.

— Я могу поспособствовать, да, — сказал он, — но, цветочек, за все надо платить. ничего не бывает просто так… и даже для меня.

— Что вы хотите? — спросила она недоуменно.

В самом деле, что она, наследница очень древней, но очень бедной семьи может предложить такому, как Эдвин Лоджерин?

танец закончился. теперь нужно было развернуться лицом друг к другу и…

— Пойдем, ноги раздвинешь, и все тебе будет, — внезапно сказал его высочество, — да брось, что ты так на меня уставилась? Вы все бедные, такие. Строите из себя невинность, а потом задницу готовы лизать, лишь бы вам золота отсыпали…

то, что произошло дальше, Камилла не могла ни понять, ни объяснить — как вообще такое оказалось возможным. Просто… Ее рука взлетела, как будто сама собой, и ладонь обожгло едкой болью, когда она с размаху опустилась на холеную щеку его высочества.

И в зале воцарилась тишина.

такая, что Камилле стало слышно ее собственное дыхание.

она встретилась взглядом с принцем. Увидела в его карих глазах… холод. И собственную смерть. И это при том, что Эдвин улыбался — да, он улыбался, но взгляд его убивал.

— Вот как, — выдохнул он хрипло и потер щеку, — такого у меня… еще не было.

Все смотрели на них.

но он — только на Камиллу, и ни на кого больше.

— Гордая, значит? — жутковатый оскал вместо усмешки.

И Камилла не выдержала. Струсила — до дрожи во всем теле, до ватных ног с противно подгибающимися коленками. Ей вдруг показалось, что Эдвин набросится на нее прямо посреди зала и задушит — именно так он и смотрел.

Всхлипнув, Камилла развернулась и, пошатываясь, пошла прочь. Все быстрее и быстрее, потом сорвалась на бег. Прочь отсюда! Быстрее, быстрее…

За спиной снова заиграла музыка.

Эдвин не пытался ее догнать.

Стража не пыталась ее схватить и бросить в темницу.

И только сейчас пришло осознание, что она только что натворила: посмела ударить особу монаршей крови. За это наверняка казнят? Вешают? Четвертуют?

Задыхаясь, она вылетела в коридор, и тут ее кто-то схватил за локоть. она взвизгнула, обернулась — оказалось, что матушка. Бледная, но глаза горят.

— Детка, что ты натворила? — шикнула она, — идем. Идем отсюда. может, ещё с рук сойдет… тут плохо не то, что ты дала принцу пощечину, а то, что ты сделала это прилюдно. Что такого он тебе сказал?

Камилла лишь замотала головой и промолчала.

— так, — с ужасающим спокойствием сказала матушка, — бал окончен. Пойдем, подождешь в тихом уголке, а я разыщу отца. Поедем домой. Потом, конечно, придется принеси извинения — слышишь? тебе надо будет извиниться, Камилла, но не прямо сейчас… думаю, чуть позже… А теперь — домой, домой!

И она действительно отправилась на поиски отца, оставив Камиллу в каком-то темному углу в совершенном одиночестве. теперь Камилла слышала звуки музыки, это было удивительно — неужели они продолжают танцевать, после такого-то? Сама она не могла справиться с противной мелкой дрожью, забилась в угол, словно крольчонок, и, стискивая пальцы, все думала, думала… Как она могла? Почему так получилось? За всю свою жизнь не подняла руку на бестолковую служанку, зато дала по морде принцу… ох, как все ужасно… И что же теперь будет? она готова извиниться, лишь бы только никто не трогал папеньку и маменьку…

Камилла варилась в котле из собственных страхов и раскаяния. не надо было… Да уж теперь не исправишь… И потому с рыданиями бросилась на шею отцу, а он погладил ее по спине.

— ну, полно, полно, курочка. может, все обойдется. младший Лоджерин, говорят, вспыльчив — но отходчив. Да и… что, думаешь, никто ему по морде не давал?

— н-не знаю, — промычала Камилла в отцов воротник.

Папа был стареньким, но все равно, в его объятиях было не так страшно.

— однако, лучше нам податься домой, — добавил папенька, все ещё гладя Камиллу по спине, — что скажешь, госпожа баронесса?

— Да, уж недурственно было бы отсюда убраться, — услышала Камилла.

— Курочка моя, — сказал барон, — не надо плакать. Слезами делу не поможешь… Идемте, разыщем карету.

Удивительно, но из замка они выбрались без единого препятствия. Камилла, шмыгая носом, даже заметила, что на них никто особо и не смотрел — как будто все разом забыли, что принц получил пощечину. Потом, уже в карете, матушка укутала ее шалью и обняла за плечи. Папенька громко вздыхал в потемках, а когда карета покатилась прочь от герцогского замка, все же спросил:

— Что он тебе такого сказал, м-м?

Камилла судорожно выдохнула и покачала головой.

она не могла повторить этого. Просто — не могла.

Лучше бы отцу не слышать, что Эдвин сказал про таких, как они.

— ну, ладно, — барон снова вздохнул, — будем надеяться, что брат загладит это… недоразумение.

Камилла тоже вздохнула. Ее все ещё потряхивало, никак не получалось успокоиться.

— наверное, балы — это не для меня, — пробормотала она.

— не говори чепухи — сварливо заметила матушка, — но, детка, ты должна понимать, что всем дуракам ты по щекам не нахлещешь. надо держать себя в руках…

В карете воцарилось молчание.

они ехали, все дальше от замка, и Камилла наконец смогла унять противную дрожь. А мысли все крутились и крутились, словно колеса, возвращаясь к одному и тому же вопросу: как такой красивый мужчина, как Эдвин Лоджерин, мог оказаться такой свиньей и мерзавцем? Как такое возможно? Всегда ведь говорят, что внешность отражает характер. А оказывается — далеко не всегда.

она-то, дурочка, думала, что выйдет замуж за принца, и все будет хорошо.

А получилось… некрасиво и нехорошо.

Камилла бросила взгляд в окно кареты: постепенно они приближались к лесу. Высоко в небе сияла чистая монетка луны, и оттого ельник казался облитым серебром. но к луне подкрадывалась большая темная туча, намекая на скорый дождь. Или даже грозу. Камилла нашла на небе созвездие Хранителя и мысленно попросила его, чтобы все было хорошо, и чтобы все забыли сегодняшнее происшествие. но что-то подсказывало, что Эдвин Лоджерин такое не забудет. Вряд ли ему давали пощечины в присутствии такого количества знати.

Потом дорога влилась в самую гущу леса, и неба не стало видно. Все укрыла тьма, но не уютная и бархатная, а холодная, перемешанная с клочьями тумана и беспокойная.

— Как бы чего не случилось, — сонно пробормотала маменька.

«Как бы ничего не случилось», — повторила мысленно Камилла, невольно вспоминая, какой горячей и жесткой была ладонь принца. огненный росчерк в ночи, стремительный, не ведающий пощады… она вытерла пальцы о подол платья, пытаясь стереть саму память о прикосновениях этого человека. отвратительно… Все просто отвратительно.

И время как будто замедлило ход. Сколько еще ехать сквозь лес?

…она почему-то не удивилась, когда услышала конское ржание и топот копыт.

— Что это? — встрепенувшись, Камилла затрясла матушку за руку, — вы слышите? Папа?

— Слышу, — недовольно пророкотал барон, — не могу сказать, что мне это нравится. но… будем молиться, чтобы обошло стороной.

— но ведь… это могут быть верги? — спросила матушка.

— Зачем им лошади, дорогая? они выскакивают из-под земли, словно грибы по осени.

отец закряхтел, завозился на своем сиденье, и Камилла с ужасом увидела, как в потемках блеснула сталь.

— Папа…

— Помолчи, — строго сказал он, — и если что… выскакивай по другую сторону кареты. И беги. Прямо в лес. Хранитель милостив, ничего с тобой не случится. нет, постой. мать, помоги ей избавиться от юбки.

— Что? — пискнула Камилла.

— Быстрее, быстрее, — матушка уже ловко развязывала пояс, — вот так…

Шелк прохладной волной сполз на сиденье, а Камилле вмиг сделалось так холодно, что зубы застучали.

— Успокойся, — сказала матушка, — иногда нужно оставаться очень спокойной, только тогда ты сможешь что-то сделать.

И зачем-то быстро поцеловала в лоб.

Лошадиное ржание внезапно раздалось совсем близко. Какие-то окрики, приказ остановиться…

— Это не верги, — как-то устало сказал отец, — не верги.

Карета дернулась и стала. А потом раздался крик, стремительно перешедший в булькающий хрип. И тяжелый звук падения.

Барон дождался, когда снаружи резко открыли дверцу кареты, ткнул наугад кинжалом, но, видать не попал, потому что невидимая сила тут же выволокла его, и последнее, что Камилла услышала, было:

— Беги!

— Беги, — повторила матушка, ее светлые глаза вдруг показались двумя провалами в вечную ночь.

И не успела Камилла опомниться, как матушка, такая нежная и хрупкая, резко толкнула противоположную дверцу, буквально вышвыривая Камиллу куда-то в ночь и колючки.

— мама! — Камилле казалось, что она кричит, но на самом деле из горла ползло сипение.

«Беги», — снова прозвучал в голове такой родной голос.

И Камилла бросилась в лес, наобум. В карете кто-то громко вскрикнул и умолк.

«мамочка. Папочка…»

— Держи ее! Держи девку! — услышала она сквозь хруст ломаемых веток.

— не дайте ей уйти!

Лишившись длинной юбки, оставшись в чулках и панталонах, Камилла легко скользила среди деревьев, царапаясь, обдирая руки. Ее спасло отсутствие юбки, потому что иначе она бы уже за что-то зацепилась, и ее бы сразу схватили и убили, так же, как ее папеньку и маменьку.

И она бежала, задыхаясь, на подгибающихся ногах — но все же бежала. Скатилась в овражек, снова поднялась… откуда только силы взялись?

В голове набатом бухала одна-единственная мысль: она должна уцелеть. Должна, потому что иначе все будет зря.

Что-то громыхнуло над головой, и в считанные мгновения как будто небеса разверзлись. Полило так, что мгновенно намокли остатки одежды, под ногами захлюпала размокшая земля.

— Держи ее! — слишком близко…

неужели догнали?

Близость гибели придала сил, и теперь Камилла упорно взбиралась по склону, цепляясь за корни, за низкие ветки. она оглянулась всего лишь раз — сквозь стену дождя стал видны светящиеся кристаллы. Значит, у них есть свет — и они ее видят, и рано или поздно найдут…

— нет! — выдохнула она.

И удвоила усилия, взбираясь все выше и выше, а потом вдруг оказалась на открытой площадке. Внизу шумела река. Порывы холодного ветра вперемешку с ледяным дождем хлестали по лицу, по плечам. Камилла невольно попятилась, когда следом за ней выскочил рослый воин в черных доспехах. Ей показалось, что это верг — ведь именно верги носят что-то такое… но когда мужчина дернул из ножен меч, вспомнились слова папеньки.

«не верги».

но тогда… Люди? Люди принца?

— Иди сюда, — тяжело дыша, сказал он, — хорош бегать… набегалась уже.

— не подходи, — прохрипела Камилла, выставив вперед руки.

Все еще не верилось… он хочет ее убить? Вот она, цена пощечины принцу?

мужчина решительно шагнул вперед, сокращая расстояние.

Камилла быстро попятилась. Хлещущие струи дождя слепили, и все, что она видела — темный силуэт с зажатым в одной руке светящимся кристаллом и мечом в другой.

— нет! — жалко пискнула она, трясущейся рукой как будто отгоняя близкую смерть.

отшатнулась назад и… Вдруг поняла, что падает.

Как-то долго падает, спиной назад. А над головой — дождливая муть, не видно ни луны, ни звезд. И ледяные капли на щеках, как будто замерзающие слезы. но ведь она не плачет, нет?

от удара о воду почти дух вышибло, и потом ее закрутило, завертело в ледяном потоке, куда-то понесло… Камилла хватанула воды, умудрилась оттолкнуться ногами от чего-то твердого, всплыла… но ее снова и снова швыряло, било о камни — и в какой-то миг она просто провалилась в темноту. не тревожную. Пустую.