Катя

Часть 43

Вечером состоялся разговор с мамой.

— Кто он?

— Полковник, Дмитрий Орлов.

— Лет сколько?

— Пятьдесят семь.

— Квартира?

— Да.

— Ты уйдешь к нему?

— А почему бы нет?

— А я?

— Что ты?

— Я с кем останусь? Я старая больная женщина! Я твоя мать, я жизнь на тебя положила. Я за твоим престарелым мужем ухаживала, я сына твоего вырастила. А теперь не нужна, так на помойку?!

— На какую помойку?! Мама, за моим мужем ухаживала я. А тебя, ровно как и меня, он содержал. Да, ты действительно очень помогала мне с сыном, но он твой внук, и ты сама все время говоришь, как любишь его и как скучаешь. Ты считаешь, что я не имею права на личную жизнь? Ты считаешь нашу квартиру помойкой?

— Я не о том! Я о том, что ты всю жизнь ничего не делала, жила в свое удовольствие, а теперь, когда я состарилась и нуждаюсь в тебе, то у тебя третья молодость взыграла. Нашла она себе мужика. О душе уже думать надо.

— Вот и думай! Только о своей. Мама, я не понимаю. Я всю свою жизнь тебя не понимаю. Почему я не имею права на счастье?! Почему я всегда плохая, а Глеб хороший? Ты всю жизнь меня попрекаешь, то не то, это не это. Я ничего не делаю. А работает кто?! За что ты меня ненавидишь?!

— Я тебя люблю, как умею. Матерей не выбирают. А что ты сама непутевая по жизни, так то не моя вина. Что ты имеешь? И чего ты добилась в жизни? Ничего, такая же одинокая, как и я. Только у меня есть ты, а вот кто есть у тебя? Ты бы хоть задумалась, прежде чем на очередной огонек лететь. Не бабочка уже. Бабушка.

— У меня сын есть, и Люба, и внуки.

— Сын улетел, и не вернется он из своей Америки. А Люба? Кто она тебе? Ты хоть одну падчерицу видела, чтоб мачеху любила? Ты отца у нее забрала. Единственного родителя, а теперь Люба ей родная! Дура ты, Катька! Жизнь прожила, а не поумнела!

Она скорчила саркастическую рожу и пошла к себе. А я разогрела борщ, ей сваренный, и села ужинать. Обидно было, очень… но слезы не пришли. Она же старая, оттого и эгоистка. Это не она, не мама говорит, а старость. В старости человек не должен быть одинок, а мама моя так давно одинока! Вот откуда все — от неустроенности и тоски… А меня она любит, я же знаю! Какая мать не любит своего ребенка! Просто она за меня волнуется, а выразить по-человечески не умеет. Так вот белиберда и получается.

Я уже чай допивала, когда мама вернулась на кухню.

— Вчера Таня звонила, очень просила тебя перезвонить.

— Какая Таня?

— Лунева. Прям очень просила. Не держи зла на нее, Катя.

— Да я не держу, что ей надо?

— Не сказала. Только, что сын женился, она уже бабушка.

— Понятно, бабушка так бабушка… Мама, я пойду посплю.

— А если позвонит?

— Завтра, все завтра.

— Катя, полковник хоть солидный?

— Да ничего вроде.

— А внешне?

— Да тоже ничего. Мама, я его видела один вечер.

— А ночь?

— А ночь я спала. Одна, как приличная девочка.

Я поцеловала маму в щеку и прошла в свою спальню, расстелила одну половину кровати и легла.

Не спалось. Я думала и думала. Зачем я поехала к Мите? Он может себе представить, что я согласна быть с ним. А я согласна? Не знаю. Он милый и симпатичен мне, но я не знаю, как далеко могу зайти. Мне просто хотелось выговориться, ощутить себя нужной, значимой, не одинокой! Я могу выть от своего одиночества! А там, с Митей, я была просто с Митей… С мужчиной, от которого исходит сила, и с которым не так одиноко… потому, что есть он. Я была благодарна ему! А только лишь благодарна?! Может, что еще? Может, и что-то большее? Симпатия, и…

Нет, пожалуй, лишь только симпатия. Ну, сочувствие еще и защищенность. Мысли крутились и путались. Я встала и вышла на кухню. Там сидела мама.

— Не спишь чего?

— Думаю, дочка!

Дочка! Как давно она меня так не называла… С тех пор, как ушел отец.

— Что, мам?

— Ты уже готова переехать к нему?

— Нет, с чего ты взяла? В мыслях не было.

— Ты же сказала.

— Мама, я не готова. Я не в том возрасте, когда после одного свидания переезжают к мужчине. Просто ты так категорична…

— Не начинай! Я поняла. Хоть познакомь нас, что ли?

— Хорошо, если будет свиданий пять, то непременно. Мы просто разговаривали и пили коньяк.

— Он пьет?

— Нет. Не знаю. Я видела его всего пару раз.

Мне стало жалко маму. Она же волнуется… Я снова обняла и поцеловала ее, потом накапала корвалол ей и себе и проводила ее в ее комнату, посидела рядом, пока она не уснула, и легла сама.

Утром позвонила Лунева. Она говорила осипшим от слез голосом и просила о встрече. Умоляла о встрече. Вот, как сказать правильно, именно умоляла.

Я сказала зайти ей ко мне на работу часам к четырем. Увижу, выслушаю и решу.

Вариантов Танькиного горя у меня не было. Да я и знать не очень-то хотела.

Утром ко мне в кабинет прибежала Люба, покурить, как она сказала. Интересно, что несмотря на все старания Сашки, она не бросала. Курила много, особенно после сложных операций. А других она не делала, так что курила. Кофе и сигареты были для нее основным питанием.

Интересно, а мой Сашенька курит?

— Нет, не курит Сашенька, мы разговаривали, — она ответила на мой не заданный вопрос.

— Ну, у меня тоже дети, тетя Катя. Я понимаю. Сашка вон Валерку подговорил со мной бороться, а Мариша заявила, что ей нравятся женщины с сигаретой. Так у моего мужа чуть удар не случился. Принцесса его, и тут такое заявление.

— Балует он ее! Я уже ему говорила, но принцесса есть принцесса.

Я улыбалась Любе, а она мне. Ведь без улыбки о детях нельзя. Но она выкурила свою сигарету и побежала в отделение, где ее уже явно потеряли.

Дальше был обычный рабочий день, только без Ромы. У него теперь своя вотчина и встречаться мы будем лишь на планерках, да в кабинете директора.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Время неумолимо приближалось к четырем. Но я так закрутилась, что и думать забыла о Тане Луневой.

Отталкивала моя душа и ее, и все, что с ней связано. Вроде и старые раны затянулись, и обиды давно прошли, но я просто знать ее не хотела и слышать о ней тоже не хотела. Главное, что я обещала встретиться с ней, а то, что обещала, надо выполнять. Она, наверно, на консультацию ко мне. Время климактерического периода, может, он у нее с осложнениями.

Она постучала и вошла. Я глянула, и у меня внутри все опустилось. Она была похожа на призрак. Невероятно худая, изможденная просто, с красными опухшими глазами. Руки ее дрожали, я поставила перед ней стакан с водой, но она даже поднести его ко рту не могла. Одежда на ней болталась, значит, похудела не так давно. Но почему не купила новую? Глеб никогда в жизни не позволил бы своей жене так выглядеть… И тут я поняла — Глеб, вот причина. Или болезнь? Или все вместе? Нет, причина все-таки — Глеб.

— Таня, расскажи. Что привело тебя ко мне.

— Он ушел…

— Глеб?

— Ты представляешь, он меня бросил, — она снова разрыдалась.

Я поняла, что стало причиной ее красных опухших глаз. Сколько же плакала она?! И почему мне ее не жалко?!

— Ты пришла сообщить, что вы с Глебом расстались?

— Я пришла просить помощи.

— В чем?

— Ты можешь попросить Борисова и Корецкую уничтожить его. Молчи! Выслушай! Ты не понимаешь! Ты просто не понимаешь! Я жизнь положила, чтобы добиться его, я жила с ним, я сына ему родила, я дышала им, понимаешь?! Ты не поймешь, ты никогда его не любила! Ты просто не поймешь! У тебя души нет! А я… я для него все! А он ушел… Сказал, что отмучился, что никогда меня не любил, что я разбила его жизнь, но сын вырос, и он свободен. Он ушел…

Она рыдала и выла от рыданий. Ее худющие плечи сотрясались, и она рыдала и выла снова и снова. Иногда раскачивалась на стуле.

Я ругала себя за то, что сочувствия она не вызывала.

Я пыталась войти в ее положение, пыталась понять, прочувствовать ее горе. Ведь умом я понимала, что она несчастна, что ее жизнь, наверно, действительно закончилась с его уходом.

— Ты попросишь? Ты поможешь мне уничтожить его?

— Нет. Ты прекрасно знаешь, что я этого не сделаю. Ты зря пришла, Таня.

— Тогда поговори, верни его мне. Он послушает тебя.

— Господи, ты себя слышишь?

— К кому же мне идти, у меня был он и ты, и все. Еще сын, но он на его стороне. Он даже не звонит…

И вот тут мне стало ее жаль. Как может единственный сын бросить мать? Она хорошая мать, я знаю. Мне плевать, какая она жена, но мать… Этого я допустить просто не могла. А если мой Сашенька откажется от меня? Я вспомнила моего мальчика. Нет. Он никогда, где бы ни был и что бы ни случилось…

Я села рядом с ней и обняла, а она прильнула ко мне, будто я действительно ее последняя надежда. И мне стало стыдно… Я осознала, что готова помочь, нет, не через Любу с Сашей. Я никогда не втяну их в такое, а сама я сделаю все, что смогу, но сын должен оставаться сыном.

Она постепенно успокаивалась. Допила воду, и еще проглотила какие-то таблетки, не ответив на вопрос — что это. Я поняла и без слов.

Мы бы и дальше сидели с ней просто молча, но в мой кабинет буквально ворвался Митя с очередным огромным букетом цветов.

— Катенька, прости, но мы все тебя ждем.

— Что-то случилось?

— Нет, Олю выписывают с мальчиками, а тебя все нет. Ты с нами, праздновать.

— Митя, я не собиралась… Я сейчас подойду и провожу, но праздновать…

— Ты наш герой, Катенька, благодаря тебе у меня два внука. Хочешь, на колени встану?

— Я сейчас, Митя.

Я проводила Таню, пообещав поговорить с Глебом. А потом прошла в палату к Орловой.