Клуб смерти

«Оденься элегантно» было одним из тех расплывчатых приказов, которые можно было понять как угодно. Это было чертовски неоднозначно. Сбивало с толку. Мое представление об «элегантности» могло сильно отличаться от представлений любого другого ублюдка. Хотя я должен был признать, что прекрасно понимал, что имел в виду мой отец. Для него элегантность означала как минимум костюм-тройку. Сшитый на заказ. Темного цвета, если только мы не собирались на яхте летом, тогда он допускал кремовый или бежевый, но никогда белый — белые костюмы были для официантов и девственников. Не знаю, что он имел против девственников, но так оно и было.

Поэтому, когда меня не слишком любезно пригласили к нему домой и не слишком тонко намекнули одеться «элегантно», я прекрасно понимал, чего он от меня ожидает. Я также прекрасно понимал, что встреча с моей невестой и ее отцом — не то событие, на которое я хотел бы наряжаться, поэтому к этому так называемому «ужину» я подготовился с минимальной тщательностью, даже чуть меньше необходимого.

Я был одет в черные брюки и блестящие мокасины, как хотел бы мой отец, но вместо того, чтобы дополнить образ элегантной комбинацией рубашки и пиджака, я выбрал кое что немного другое. Моя рубашка была белой с черными пуговицами, и я решил оставить несколько из них расстегнутыми на шее, чтобы татуировки на моей коже были видны, а не были задушены галстуком. И я решил не надевать пиджак, несмотря на то, что сегодня вечером на улице определенно дул леденящий душу ветер. Но я надел подтяжки в знак уважения к первым гангстерам, которые заложили основу моей семьи преступников более ста лет назад. По моему личному мнению, я выглядел чертовски хорошо, но для моего отца это было почти так же плохо, как если бы я появился голым.

Я вошел в столовую с опозданием почти на двадцать минут и широко улыбнулся, как будто не хотел быть нигде больше в мире. Стол был битком набит русскими, моими братьями и сестрами, но по правую руку от моего отца было отведено место для меня, маленького старичка.

— Извините, я опоздал! — Крикнул я, широко раскинув руки в знак извинения. — Меня задержали на работе. Ничего не поделаешь.

На краткий миг Па выглядел так, будто готов был высрать кирпич, но потом взял себя в руки, и я почувствовал небольшой прилив адреналина, понимая, как сильно его разозлил мой внешний вид. Да, да, тридцатидвухлетнему мужчине, вероятно, на самом деле должно было плевать на то, что думает о нем его отец, но я бросал вызов любому, попробовать пожить в моей семье, а потом сказать мне, что ему удалось полностью избежать всей этой мафиозной иерархии.

Анастасия сидела на сиденье рядом с моим, одетая в пыльно-розовое платье, из которого выглядывали ее сиськи. Ее глаза были ледяными, пока она смотрела, как я приближаюсь, хотя и натянула на лицо для меня свою фальшивую улыбку.

Я наклонился и схватил ее руку со стола, прижимаясь губами к тыльной стороне костяшек ее пальцев, как будто целовал ее, и вдохнул отвратительный запах искусственных роз, который прилип к ее коже.

— Добрый день, невестушка, — промурлыкал я, подмигивая ей, когда она в шоке уставилась на меня, не имея ни малейшего представления, что обо мне думать.

Я отпустил ее холодную руку, сел на свое место, схватил салфетку, сложенную в виде какого-то животного, и, развернув ее, положил себе на колени.

— Что за работу ты выполнял? — Спросил папа, явно не купившись на мою чушь, и я ухмыльнулся ему, расстегивая манжеты по одному за раз, и закатывая их на предплечья, чтобы Дьявол мог улыбнуться ему.

— Просто небольшой личный проект, — ответил я, пожимая плечами. — Ты же знаешь, я терпеть не могу насильников.

Коннор фыркнул от смеха в свой бокал через несколько стульев от меня на другой стороне стола, и я бросил на него ледяной взгляд, давая ему понять, что я не прочь перепрыгнуть через стол и убить его десертной ложкой, если он меня вынудит.

Кстати говоря, что такого чертовски особенного было в десертной ложке? Почему именно ее выбрали для сладостей, а бедную старую суповую ложку оставили для жидкой еды? Я мысленно пообещал дать передышку своей суповой ложке и использовать ее для пудинга, пусть тоже повеселится как следует.

Мой брат бросил на меня скучающий взгляд, стараясь сохранить невозмутимый вид, а я просто ухмыльнулся ему своей психопатической улыбкой, но он не осмелился принять мой вызов. Гребаный дилдо.

— Мы обсуждали даты, — сказал Влад, сидя напротив меня за столом, и я равнодушно кивнул.

Откровенно говоря, по пути сюда я принял пару таблеток валиума. Проблема заключалась в том, что я забыл: они на меня практически не действовали, разве что убирали где-то процентов тридцать моих тормозов. А если учесть, что у меня особо их и не было, то предстоящее обещало быть… интересным.

— Отлично, — сказал я, протягивая руку, чтобы взять со стола виски Па и залпом выпить его. — Ты с нетерпением ждешь свадьбы, перчатка? — Спросил я Анастасию, закидывая руку на спинку ее стула. И да, я сказал «перчатка» вместо «любовь моя», и никто не заметил. Чертовски забавно. Когда-то у меня была пара синих перчаток, которые были мне как братья, и даже лучше, потому что они не несли всякую чушь и не носили хвостиков. Я бросил взгляд на гребаный конский хвостик Коннора, а потом понял, что моя невеста заговорила. (Прим.: игра слов love — любовь моя, glove — перчатка, на русском языке подобную игру слов передать невозможно)

— …ты так не думаешь? — промурлыкала она, ее рука легла на мое бедро и заскользила вверх. Да что с ней, зачем она пыталась завести мой член?

Я взглянул на своего отца, задаваясь вопросом, не поможет ли он мне здесь, но он лишь смерил меня невозмутимым убийственным взглядом, поэтому я вытащил из кармана пачку сигарет.

— Повтори, перчатка, я пропустил конец, потому что пялился на твои сиськи, — сказал я, не глядя на нее, поднес сигарету к огню и глубоко затянулся.

Русский парень, сидевший рядом с Владом, начал что-то бормотать на языке… хм, французский был языком любви, так чем же тогда был русский? Понятия не имею, но, судя по его тону, могу предположить — чистейшей яростью. Он был большим парнем, хотя и не таким большим, как я, и я на мгновение подумал, не захотела бы суповая ложка провести вечер в его заднице вместо того, чтобы подавать десерт.

Разгневанный парень, казалось, был готов ударить кулаком по столу, и я посмотрел на его блестящую лысину с легким желанием поиграть на ней, как на бонго.

Анастасия убрала когти с моего бедра и наклонилась вперед, прошипев что-то по-русски, что заставило его замолчать, а взгляд, который он бросил на нее в ответ, сказал мне, что они трахались. Что было удобно, потому что я не хотел, чтобы мой член приближался к ней. Удачи им и их лысым большегрудым детям.

— Я говорила, что летняя свадьба была бы идеальным вариантом, — сказала Анастасия, снова переводя взгляд на мое лицо. Я не был полностью уверен, что смотрел на нее с тех пор, как приехал, и не собирался делать это сейчас, поэтому было трудно сказать наверняка, насколько она разозлилась или не разозлилась из-за того, что я не обращал на нее внимания.

— Конечно, — согласился я, не проявляя ни малейшего интереса к этой свадьбе, и следовательно, не имея никакого мнения на этот счет.

— Хорошо. — папа хлопнул в ладоши и улыбнулся мне, что было чертовски странно, ведь сейчас я явно выводил его из себя, а он обычно не давал никаких поблажек моим выходкам. — Тогда решено. Свадьба будет летом.

Я замер, совершенно, полностью, даже мизинцем не пошевелил.

— Идеально, — согласился Влад. — Чем скорее мы уладим это, тем скорее сможем выступить вместе против Кастильо.

Они перешли к разговорам о политике, и я откинулся на спинку стула, размышляя, строя планы. Однако ни одна из моих идей не заслуживала особого внимания. Я сомневался, что смогу обмануть Анастасию, нарядив обезьяну в свой костюм и заставив ее жениться на ней. Я, вероятно, мог бы убить ее и обставить все как несчастный случай: автомобильная аварии, падение пианино, взрыв грудных имплантатов или что-то столь же вероятное. Но в море было еще много русских. Так что несомненно, из ниоткуда появилась бы еще одна дочь, кузина или двоюродная бабушка Владимира, и свадьба все равно состоялась бы.

Я смотрел на ужасную татуировку на лице Влада и думал, не стоит ли мне просто срезать ее. Наверняка дыра на лице будет лучше, чем это размытое уродство? Он мог бы использовать дыру для множества забавных вещей, например, есть, не открывая рта, принимать член сбоку (при условии, что он любит сосать член). Он мог бы позволить птице свить в ней гнездо или просто украсить ее блестками. Все было бы лучше, чем эта чернильная клякса.

Подали еду, и пошли разговоры о платьях, цветовой гамме и прочей ерунде. Время от времени я вставлял свои пять копеек: «А как насчет тыквенно-оранжевого цвета?», «Мне всегда казалось, что камни — отличное украшение для центра стола», и мой личный фаворит: «В качестве сувениров гостям можно раздать отрезанные пальцы. Я могу достать их по дешевке на работе».

Вскоре они просто перестали обращать внимание на мои реплики и рассмеялись, а Анастасия с какой-то сердитой женщиной с монобровью, сидевшей по другую сторону от нее, погрузились в обсуждение планов на русском. В дело пошла какая-то папка, к моей коже прикладывали образцы тканей, но больше всего меня интересовала монобровь. Я имею в виду, эта херня впечатляла. Такую штуковину мне точно было не отрастить. Я решил, что эта женщина — мать Анастасии, и догадался, что если она пошла в нее, то это объясняет все пластические операции, которые она явно сделала.

— Давай надеяться, что эта свадьба будет веселее, чем твоя последняя, а, брат? — Спросил Коннор, похоже, заметив мою не слишком восторженную реакцию на все происходящее и, очевидно, подумав, что это была хорошая идея — подразнить меня.

Я ухмыльнулся ему, беря со стола нож для стейка и засовывая его в карман.

По крайней мере, еда была хорошей. Марта, как обычно, превзошла саму себя, и я ел как умирающий с голоду, пытаясь заглушить окружающий меня шум.

По крайней мере, до тех пор, пока кое-что, что Влад говорил моему отцу, не привлекло моего внимания.

— … зовут Матео Ортега. Ты слышал о нем?

— Звучит знакомо, — согласился Па, и я посмотрел на него, давая понять, что это меня заинтересовало.

— По слухам, он на самом деле не умер год назад, — сказал Влад. — Вместо этого произошла какой-то крупная разборка, и он убил кучу людей Сантьяго Кастильо, а потом украл у него деньги и сбежал, как крыса в канализацию.

— Такой человек мог бы стать настоящей кладезью информации, — согласился Па, взглянув на меня. — Ты слышал что-нибудь об этом раньше? Среди твоих источников не было слухов о беглом члене картеля? — Его губы презрительно скривились, но даже великий Лиам О'Брайен знал, как важно держать ухо востро. Проблема была в том, что он не любил заниматься этим сам, а это означало, что он полагался на то, что я буду передавать ему все, что услышу. Он очень доверял мне. Некоторые могли бы сказать, что это было глупо.

Слышал ли я что-нибудь о человеке, сбежавшем из картеля после того, как он бесконечно разозлил их и украл у них несметные сокровища? Конечно, слышал. Но я услышал эту новость, когда она была еще свежа, и я уже выследил его и запер в своем подвале. Кто нашел, тот и владеет.

— Ничего, — ответил я, пожав плечами. — Если это произошло год назад, я бы поставил на то, что он сейчас далеко-далеко отсюда. Но я могу поспрашивать, может, удастся его выследить. А почему ты так уверен, что эта информация достоверна?

— Потому что мы поймали маленький кусок дерьма, принадлежащий Кастильо, который шнырял возле наших складов, — спокойно ответил Влад. — Это заняло четыре дня, но перед смертью он запел, как канарейка. С его развязавшегося языка сорвалось много чего, что может помочь нам в борьбе с ними, но мне показалось, что это их самый важный секрет.

— Я согласен, — сказал Па. — Он занимал высокое положение в их организации, так что он мог бы рассказать нам о них массу всего, что могло бы стать как раз тем самым козырем, который нам нужен для их уничтожения.

— Звучит как золотой билет, — лениво согласился я. Ничего особенного, нет необходимости заглядывать в мой подвал.

— Я хочу, чтобы этим занялся ты, Найл, — сказал Па, и я бы рассмеялся, если бы это не выдало меня. — Ты лучший в выслеживании таких подонков. Найди Матео Ортегу и доставь его ко мне для допроса.

— Тогда, похоже, мне лучше заняться этим прямо сейчас. — Я резко встал, борясь с желанием выпить еще, потому что хотел уехать отсюда к чертовой матери сегодня вечером.

Анастасия тоже встала, похоже, решив, что пойдет со мной, и я приподнял бровь, глядя на нее.

— Увидимся позже, перчатка, — твердо сказал я. — У меня сейчас есть дела, которыми нужно заняться.

Она выглядела ужасно разозленной, но мне было на это наплевать, поэтому я просто пожелал спокойной ночи своему Па и его новому русскому другу, а затем обошел стол, направляясь к выходу.

Глаза моих братьев и сестер следили за мной, пока я уходил, но никто не успел остановить меня, когда я остановился позади Коннора, достал нож для стейка из кармана и схватил его за гребаный конский хвостик. Я резко дернул его назад и прижал лезвие к его горлу.

Все за столом замолчали, и я усмехнулся, глядя в полные ужаса глаза моего старшего брата. Да, он знал, что я могу это сделать. Знал чертовски хорошо.

Я наклонился так, что мои губы оказались у его уха, и заговорил только для него.

— Еще раз отпустишь какой-нибудь ироничный комментарий об Аве, и я отрежу то, что больше не отрастет. Понял?

— Ты гребаный псих, — прошипел он, и я легонько полоснул лезвием по его коже, пролив совсем немного крови.

— Хочешь повторить? — Мрачно предложил я.

— Нет, и я понял, — сказал он, поморщившись, и я отступил.

Я с большой неохотой убрал нож от его горла, а затем начисто отрезал его гребаный конский хвостик и бросил в его напиток, прежде чем воткнуть нож для стейка в стол прямо рядом с его рукой и грубо толкнуть его голову вперед.

Я приподнял воображаемую шляпу перед своим Па, а затем направился к выходу, даже не потрудившись поторопиться, хотя слышал, как Коннор вскочил на ноги, с грохотом уронив стул.

Я просто продолжал идти, и мгновение спустя нож для стейка пролетел мимо моего уха, не причинив вреда, прежде чем отскочить от стены и со стуком упасть на пол.

— Ты никогда ни хрена не умел целиться, — крикнул я через плечо, поднимая нож и глядя на Коннора, который уже догонял меня, и бросил нож обратно.

Глаза Коннора едва не вылезли из орбит от страха, а я показал ему все свои зубы, прежде чем лезвие вонзилось в свод стопы, недалеко от пальцев ног.

С улыбкой на лице я покинул комнату под его болезненные вопли, размышляя про себя, понимает ли он, что должен благодарить меня за то, что я не целился выше.

Я зашагал прочь, больше не оглядываясь, игнорируя голос Анастасии, когда она звала меня вслед, и ускорил шаг, пока не добрался до дверей и не распахнул их. Сегодня я взял свой вишнево-красный мускул-кар, и был в настроении прокатиться на нем с ветерком.

— Не делай из меня врага, Найл О'Брайен, — отрезала Анастасия, как только я открыл дверцу своей машины и, оглянувшись, увидел, что она стоит на верхней ступеньке каменной лестницы, ведущей к дому.

— И не подумаю, перчатка, — согласился я, любезно подождав, пока она спустилась по лестнице ко мне, а ее светлые волосы развевались на ветру.

Она не останавливалась, пока не оказалась прямо в моем личном пространстве, и я заметил жука, приземлившегося у нее в волосах. Ему там нравилось? Там уютно и тепло, как в ее сиськах, затянутых в это платье, или холодно и пусто, как в ее сердце?

— У нас есть возможность, — сказала она с акцентом, который, как я предполагал, должен был звучать соблазнительно. — Мы можем максимально использовать ее. Скажи мне, почему ты не решаешься, это из-за твоей бедной покойной жены?

Я бы дал ей пощечину, будь она кем-то другим, но у меня начинало складываться впечатление, что эта женщина — настоящая змея, и мне не мешало бы действовать с некоторой осторожностью.

— Вот как обстоят дела, — сказал я ей, решив выложить все начистоту. — Мы с тобой взрослые люди. Я мужчина, который пережил изрядную долю дерьма и жестокости, и мне не нравится, когда мне указывают, что делать. Тем не менее, я также являюсь членом маленькой преступной империи моего отца, а ты явно пешка в империи своего. Так что, если мы не хотим пойти против наших семей и, возможно, столкнуться со смертью из-за мелкого непослушания, кажется, что эта свадьба — наш единственный вариант.

— Я не пешка, — прошипела она, протягивая руку и хватая меня за подбородок розовыми когтистыми пальцами. Я позволил ей это, потому что мне было любопытно, что она может сделать.

— Пешка, шлюха, как хочешь назови, для меня нет разницы. — я пожал плечами, и она впилась ногтями так сильно, что я был почти уверен, что она оставила след на моей коже.

— Я не шлюха, — прорычала она.

— Хорошо. — Я оторвал ее руку от себя и одарил взглядом, предупреждающим, чтобы она больше так не делала. — Тогда я скажу тебе вот что. Я был женат чертовски давно, и моя жена умерла. Я ясно дал понять, что больше никогда не вступлю в брак, но мой отец решил пойти против моей воли. Так что, чтобы сохранить мир, я пойду к алтарю, надену платье и всю эту херню.

— Но это я должна надеть…

— Но я не буду жить с тобой. И я не буду трахать тебя. На самом деле, ты можешь продолжать трахать того парня с головой в виде бонго, и я уверен, что мы все будем счастливы.

— Нет, — отрезала она. — Так не пойдет. Смысл этой свадьбы — объединить наши семьи. Это значит, что мы будем жить вместе и заведем детей.

Я расхохотался и оттолкнул ее на шаг назад, садясь в машину.

— Удачи с этим. Я не создан быть папочкой, даже если ты заставишь мой член встать. Советую принять все как есть, пока не ранила свои чувства. Я сказал тебе, как обстоят дела, и это не изменится.

Двигатель зарычал, и я включил песню «Stan» от Eminem и Dido, начал подпевать и умчался прочь от ее злобного личика, смеясь про себя.

На улице было темно, а часы на приборной панели показывали почти девять, поэтому я нажал на газ, обдумывая планы на вечер.

Я почти ничего не ел на ужин — только жаркое со всеми гарнирами, странную закуску из помидоров, три дополнительных блюда и две тарелки десерта, и Паучок, вероятно, сейчас тоже голодна. Может, я мог бы снова пригласить ее поужинать со мной и…

Мой взгляд в третий гребаный раз зацепился за ту же синюю Honda в зеркале заднего вида, и я на скорости свернул за угол, прежде чем ударить по тормозам и вывернуть руль влево, заставив свою машину повернуть и перекрыть дорогу.

Я открыл бардачок и достал свой Desert Eagle, прежде чем выскочить из машины и нацелить его на Honda, когда она появилась прямо за мной.

Девушка за рулем ударила по тормозам, машину занесло, а я просто стоял и ждал ее, узнав в ней одну из девочек моего брата Ронана.

— Выходи, — рявкнул я, видя в ее глазах желание убраться от меня куда подальше.

Она заколебалась, по-видимому, понимая, что я скорее всего всажу в нее пулю, если она не будет сотрудничать.

Она вышла из машины.

— Дядя Найл, я…

— Да, да, я понял. Твой отец решил, что хотел бы знать, где я живу, на случай, если однажды ночью ему захочется прийти и убить меня, пока я сплю.

Я засунул пистолет за пояс сзади и направился к ней, пока не навис прямо над ней, прижав ее к машине. Она была симпатичной девчонкой со смуглой кожей и вьющимися волосами. К счастью для нее, она больше пошла в мать, чем в Ронана.

— Я… я… он этого не говорил. Он просто хочет знать, где ты живешь. Вот и все, — заикаясь, произнесла она, и я почти почувствовал себя виноватым за то, что напугал ее, прежде чем вспомнил, что в ее жилах текла кровь О'Брайенов, и она, вероятно, притворялась. Я был почти уверен, что ее звали Трикси, или Таппенс, или Таппервэр, или Бернард.

— Ты знаешь, почему он послал тебя, а не одного из твоих братьев? — спросил я, гадая, знает ли она, но она покачала головой. Ей было всего четырнадцать лет или около того, и я еще больше возненавидел своего брата за то, что он так рисковал ею. — Это потому, что он думает, что я мягче отношусь к женщинам. Он думает, я верю, что вы все милые и невинные, или что-то в этом роде. И, возможно, он прав насчет того, что мне не нравится убивать молодых девушек. Но вот, что я скажу тебе: если ты еще раз попытаешься проследить за мной, я заставлю тебя молить о быстрой смерти, но она не наступит. Я буду растягивать страдания до тех пор, пока ты не сможешь больше терпеть, а потом зайду еще дальше.

Ее глаза расширились, когда она увидела тьму в моем взгляде, и молча кивнула.

— Хорошо. А теперь вали к своему отцу и скажи ему, что если он еще раз выкинет подобное дерьмо, я вломлюсь в ваш дом глубокой ночью и убью всех до единого, кроме него. Я просто отрежу ему все конечности, включая член, а потом оставлю его жить с осознанием того, во что обошлось ему и всем вам сование его носа в мои дела.

— Прости, — прошептала она, и я нежно погладил ее по волосам, в конце концов, она была моей племянницей.

— Просто не делай этого снова, и мне не придется тебя потрошить. — Я подмигнул ей, когда она побледнела, и отвернулся.

Я достал из кармана нож и проткнул ей шину, прежде чем вернуться к своей машине и запрыгнуть внутрь. Я бросил пистолет обратно в бардачок и заметил там нераспечатанный пузырек с валиумом. О. Похоже, я все-таки не принял его. Наверное, я просто был в настроении побыть сволочью. Неважно.

К тому времени, как я немного покатался кругами, чтобы проверить, нет ли за мной хвостов, и вернулся в дом на холме, было уже больше десяти, а мои вены гудели от необходимости встряхнуться.

Мои мысли все время возвращались к моей маленькой психопатке, и когда я вбежал в дом, то, не останавливаясь, направился прямо в подвал, чтобы найти ее.

Она лежала на своей кровати, задрав ноги на стену и запрокинув голову, чтобы смотреть на меня вверх ногами, пока я приближался к ней.

— Пойдем поешь со мной, маленькая психопатка, — сказал я. — Я изголодался по твоей компании сегодня вечером.

Матео что-то прорычал в своей клетке, но я проигнорировал его. Прямо сейчас я не хотел проливать кровь, я жаждал чего-то другого. Чего-то, что, как мне казалось, она могла мне дать.

— Что мы будем есть? — Спросила Паучок, кувыркнувшись и сев.

На ней были неоново-зеленые штаны и обтягивающий черный топ, который был лишь немногим больше бюстгальтера, под разноцветной меховой жилеткой. На ком-то другом это могло бы выглядеть безумно, но ей это все определенно шло. Возможно, потому, что она была безумной, но я считал, что это одна из ее лучших черт, поэтому не жаловался.

— Я умею готовить пасту, — сказал я, пожав плечами, потому что это был предел моих кулинарных способностей. — Или закажем еду на вынос.

— Я выберу домашнюю еду, — сказала она, ускользая от меня в ванную и оставляя меня гадать, куда она собралась.

Я оглянулся на Матео и увидел, что он мрачно смотрит на меня из своей клетки в углу, и не смог удержаться от желания подразнить его.

— Что такое? — спросил я, подойдя к нему и остановившись на расстоянии вытянутой руки от решетки. Не то чтобы я был категорически против очередной драки с ним, но эта рубашка была чистая, и я хотел, чтобы она осталась такой. — Ты ревнуешь к нашему маленькому свиданию за ужином? Извини, сладкий, но ты просто не в моем вкусе.

— В один прекрасный день ты проснешься и обнаружишь, что я выбрался из этой клетки и стою над твоей гребаной кроватью, — тихо прорычал он. — И тогда ты поймешь, какую ошибку совершил, заперев меня здесь.

Я ухмыльнулся ему, и тут снова появилась Паучок. Она повисла на решетке его клетки, поглядывая то на меня, то на него. Ее губы были накрашены ярко-красной помадой с блестками, которые сверкали даже в тусклом освещение подвала. Мой взгляд задержался на ее губах на гораздо дольше, чем следовало, и следующее, что я осознал, это то, что она бросилась на меня.

Я рассмеялся, пытаясь удержать ее, пока она забиралась мне на спину. Она обхватила рукой мою шею, схватила себя за запястье другой рукой и сильно сжала, всем весом повиснув на мне.

Этот прием эффективно перекрыл мне доступ кислорода. Я протянул руку назад, схватил ее за округлый изгиб зада и приподнял повыше, чтобы ослабить ее удушающий захват, и так, неся ее, поднялся по лестнице из подвала.

Всю дорогу я чувствовал на себе пристальный взгляд Матео, но мне было насрать. На самом деле, я надеялся, что он влюбился в нее, и его маленькое картельное сердечко разрывалось прямо сейчас, из-за того, что она бросила его, чтобы пойти поиграть со мной.

Я остановился, чтобы запереть дверь, а затем отнес ее на кухню, мои легкие уже горели, потому что я начал по-настоящему задыхаться, и она рассмеялась, когда я упал на колени. Но ее смех резко оборвался, когда я сбросил ее с себя и перекинул через голову так, что она упала на спину передо мной.

— Черт возьми, — прорычала она, и я поймал ее запястья, когда наклонился, чтобы посмотреть на нее, прижимая их к полу по обе стороны от нее.

— Хорошая попытка, — сказал я, наклоняясь к ней так близко, что наше дыхание смешалось.

— Ты ведь никогда не умрешь, правда? — фыркнула она, заставив меня усмехнуться.

— Я уже говорил тебе, Паучок, я не нужен смерти. Я должен остаться здесь и страдать. Таков план.

Я внезапно отпустил ее и встал, оставив ее лежать на полу, а сам схватил кастрюлю из шкафа и наполнил ее водой, прежде чем поставить ее закипать.

К тому времени, когда она встала и подошла посмотреть, что я делаю, я уже натирал сыр.

— Мой папа обычно готовил мне макароны с сыром, — сказала она, и ее голос прозвучал мягче, чем обычно.

Она была настолько чертовски миниатюрной, что я видел только небольшую часть ее тела, пока она смотрела на столешницу, у которой я готовил.

Я прекратил то, что делал, поднял ее и усадил на столешницу рядом с собой, прежде чем вернуться к своей терке. Она не возражала, и когда я мельком посмотрел на выражение ее лица, мог бы поклясться, что ей было грустно.

— Ты не говоришь о своей семье, — заметил я. — Вообще почти ничего не говоришь о том, что было до того как ты попала сюда. Ничего существенного, во всяком случае.

Она пожала плечами.

— А ты не говоришь об этом. — Ее палец коснулся моего предплечья, где на коже было вытатуировано имя Авы, а затем скользнул вниз и коснулся обручального кольца, которое я все еще носил на левой руке. Я посмотрел ей в глаза, и мы молча согласились, что сейчас не будем говорить об этих вещах.

— Хорошо, — сказал я, возвращаясь к сыру и чувствуя на себе ее взгляд. — Тогда почему бы тебе не рассказать мне о своем будущем?

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, чего ты хочешь от жизни? Ты молода, у тебя должны быть мечты, амбиции.

— Я думала, ты учишь меня быть такой, как ты? — спросила она, и я замер.

— Ты не хочешь быть такой, как я, — пробормотал я. — Но да, я учу тебя быть убийцей. Достойной убийцей. Но я никогда не спрашивал, выбрала бы ты для себя такую жизнь.

Я не был до конца уверен, что скажу, если она признается в тайном желании стать смотрителем зоопарка, а не наемной убийцей, но я был готов выслушать ее.

— Я хочу быть как те убийцы, которых показывают по телевизору, — сказала она после паузы. — Те, которые появляются в своих нарядных платьях и на убийственных каблуках, заманивают мужчин в постель, а потом просто колят, колят, колят, и колят. — С каждым повтором этого слова, она слегка ударяла меня в грудь, и по какой-то странной причине я просто позволял ей это делать.

Я фыркнул от смеха.

— Ты хочешь стать своего рода «медовой ловушкой»? Мне не кажется, что ты особенно хороша в соблазнении.

— Э-э-э, прошу прощения, я королева соблазнения.

Я прекратил готовить и повернулся к ней, приподняв бровь.

— С каких это пор?

Она закатила глаза и, протянув руку мимо меня, схватила горсть тертого сыра. Затем она подняла руку над собой, запрокинула голову и высыпала сыр себе в рот. При этом добрая часть сыра просыпалась мимо и попала в ее волосы, на топ и на столешницу между ее ног, что заставило меня снова расхохотаться. Она проигнорировала мой смех и обсосала свои пальцы, громко постанывая, пережевывая сыр, и только потом проглотила.

— Видишь? — сказала она, ее глаза торжествующе вспыхнули, и я снова расхохотался, поняв, что это должно было быть соблазнительно.

— Прости, маленькая психопатка, но сырный фетиш на меня не действует. Может, тебе и в этом нужны уроки?

Ее глаза полыхнули яростью: она потянулась ко мне, схватила одну из моих подтяжек и резко дернула ее на себя, а потом отпустила — подтяжка со свистом вернулась на место, больно хлестнув меня по груди.

— Ты злишься на меня? — подразнил я ее, но она только снова зарычала, оттолкнула меня и вышла из комнаты.

На ней был шоковый ошейник, так что я не волновался, что она сбежит, и снова сосредоточился на приготовление нашей еды.

Когда все было готово, я отнес часть еды Матео, как идеальный хозяин, а затем нашел ее в столовой. Я подал ей тарелку дымящейся пасты с сыром, и мы начали наше обычное соревнование, кто быстрее съест.

Я умудрился уколоть язык вилкой и обжечь нёбо, но победил и с торжествующей улыбкой отбросил вилку, а она принялась доедать свой последний кусочек.

— Теперь я хочу вернуться в подвал, — внезапно объявила Паучок, поднимаясь на ноги, и у меня внутри все сжалось от пренебрежения в ее тоне.

Почему она не хотела поиграть со мной сегодня вечером?

— О, — медленно протянул я, пытаясь понять причину ярости в ее глазах, когда она скрестила руки на груди и отказалась смотреть на меня. — Что не та…

— Значит, это потому, что я некрасивая? — резко спросила она. — Потому что однажды парень, который жил в кустах, назвал меня трахабельной, и я вроде как решила, что я именно такая. Но ты только что буквально рассмеялся мне в лицо, когда я показала тебе свой лучший прием, и это совсем не заставило меня почувствовать себя трахабельной. Это заставило меня почувствовать себя той девушкой, над которой все всегда смеялись, в то время как все, чего я хотела, — это завести друга.

Она уже собралась сбежать от меня, но я поймал ее за запястье, понимая, что облажался, и по какой-то неизвестной мне причине желая исправить это.

Она уставилась на меня сверху вниз с диким вызовом в глазах, и я провел большим пальцем по татуировке паука на ее руке.

— Нет, ты не красивая, маленькая психопатка, — признался я, пристально наблюдая за ней. Ее взгляд сузился, а блестящие губы надулись, и я ухмыльнулся ей, поскольку она восприняла это как оскорбление.

Она попыталась вырвать руку из моей хватки, но я внезапно тоже поднялся, прижал ее к стене и, расположив ладони по обе стороны от ее головы, заключил в своеобразную клетку, а затем наклонился к ней, заставив ее посмотреть мне в глаза.

— Красивыми называют милых, пресных и скучных девушек. Ты не красивая. Ты — единственная в комнате, неважно, насколько она переполнена. Ты из тех женщин, ради которых мужчины идут на войну. Даже слово «прекрасная» тебе не подходит. От тебя захватывает дух самым необычным образом.

— О, — выдохнула она, удерживая мой взгляд в течение нескольких долгих секунд, которые, казалось, были заряжены электричеством.

Я внезапно отстранился, потому что был уверен, что вот-вот обожгусь, но она схватила меня за подтяжки, чтобы не дать мне уйти.

— Тогда научи меня, — пробормотала она.

— Научить чему?

— Как стать «медовой ловушкой», если это так называется. Ты сказал мне, что я должна найти свой стиль, и я думаю, что это он.

— Как я должен научить тебя соблазнять мужчин? У меня нет опыта в этой области, любовь моя. Ты надеялась, что он у меня есть?

— Ну, мне снилось несколько грязных снов о тебе и Матео, где вы разыгрывали сцену из тюремного порно «заключенный и охранник», — призналась она, и я расхохотался при мысли об этом.

— И кто кого нагнул? — Внезапно спросил я, мое настроение испарилось, а потребность выяснить это прожгла меня до глубины души.

— Тебе понравилось, что он сосал твой член, так же сильно, как тебе понравилось сосать его, — бросила она в ответ, и я прищурился.

— Touché.

— Значит, нет? Великий учитель убийств не может научить меня, как соблазнить кого-то, прежде чем я убью его? — с вызовом спросила она.

— Я могу научить тебя заставлять их умирать с улыбкой на их гребаных лицах, — прорычал я в ответ, отказываясь отступать.

— Я бы хотела этого, — согласилась она, от волнения еще сильнее натягивая мои подтяжки и притягивая меня к себе.

Я медленно положил руки на стену по обе стороны от ее головы, одну за другой, наклонившись, чтобы снова посмотреть ей в глаза.

— Как насчет того, чтобы заключить сделку, — сказал я ей. — Тебе ведь не нравится, что я причиняю боль Матео, верно?

Она покачала головой, надув губы.

— Я не думаю, что кража — достаточная причина, чтобы причинять кому-то такую боль, как ты ему.

Моя улыбка стала шире, злее, превратилась в нечто мрачное и жестокое, достаточно большое, чтобы поглотить ее, как будто я был большим злым волком, а она — моей маленькой Красной Шапочкой.

Я приблизил губы к ее уху и заговорил снова.

— Твой бедный, невинный Матео — плохой человек, маленькая психопатка, — сказал я низким и грубым голосом. — Он совершил нечто гораздо худшее, чем воровство. Такое, что заставило бы покраснеть даже тебя.

У нее перехватило дыхание, и ее руки медленно пробежали по моим подтяжкам, крепко сжимая их, не позволяя мне уйти, даже если бы у меня было такое желание.

— Скажи мне, — потребовала она с придыханием, и я усмехнулся, мои губы коснулись ее шеи сбоку, а щетина пробежала по ее нежной коже.

— Он убийца. И чертовски хороший, если верить рассказам, хотя, конечно, не такой хороший, как я.

— Ты думаешь, что ты лучший убийца во всем мире? — спросила она меня, и я отстранился, не обнаружив в ее взгляде ничего, кроме любопытства, хотя ожидал увидеть в нем издевку.

Я потянулся к ее лицу, провел пальцами по линии ее челюсти и шее, а затем опустил руку и обхватил ее бедро, большим пальцем скользя по теплой коже над поясом.

— Иногда в тебе есть что-то такое невинное, — сказал я, вдыхая ее запах, хотя знал, что должен был отстраниться.

Она была молода, вот почему казалась невинной. Я видел, что ей пришлось пережить свою долю боли и мучений, но они не искалечили ее душу так, как мою, за долгие, тяжелые годы, которые сделали меня циничным, надломленным и слишком погрязшим в своем безумии, чтобы вернуться к нормальной жизни. Она видела много боли, но почти не видела жизни. Это было странное сочетание, и я находил его опьяняющим.

— Я не невинна, — ответила она, слегка покачав головой. — Судья так сказал. Он сказал, что я не невинна, хотя я убила их только потому, что они… они… — Она решительно тряхнула головой, и призраки, кружившиеся в ее глазах, рассеялись, когда она прогнала их прочь. — Скажи мне, лучший ты или нет, — потребовала она, и я решил позволить ей сохранить свои секреты, если она не была готова доверить их мне. Но, возможно, пришло время самому начать их выкапывать.

— А какой приз я получу, если я лучший? — подразнил я ее, и она, похоже, всерьез задумалась над этим вопросом. Ее руки медленно начали скользить вниз по моим подтяжкам. Я даже не был уверен, что она полностью осознавала, что делает это, но прикосновение костяшек ее пальцев к моему телу через тонкую ткань рубашки заставляло мое сердце биться чаще.

— Меня, — твердо ответила она, и я нахмурился, задаваясь вопросом, что она имела в виду и почему мне так чертовски понравилась эта идея. — Если ты лучший, я хочу умереть от твоей руки. Ты мог бы отвести меня в свою комнату для убийств и сделать из меня красивую кровавую кашицу.

Я нахмурился еще сильнее, мне не понравилось, как это прозвучало.

— Может, я не хочу твоей смерти.

— Я тоже не хочу умирать, — ответила она, ее руки добрались до низа моих подтяжек и замерли у пояса брюк. — Но когда придет время, я бы хотела уйти именно так — отправится к Дьяволу с шиком, изрезанная величайшим убийцей всех времен.

Я покачал головой, и она прищурилась.

— Почему нет? Тебе не нравится мысль о том, что я буду вся в крови из-за тебя? — требовательно спросила она.

— Я бы хотел увидеть тебя в крови, — согласился я. — Но предпочел бы, чтобы это была не твоя кровь.

— Почему? — подозрительно спросила она, и я замер, удивляясь ответу, который пришел мне в голову.

— Потому что ты мне нравишься, Паучок. Думаю, в твоем лице я встретил равную себе, и если это так, то миру лучше бояться.

Мы снова уставились друг на друга, а этот жар, разливающийся по моему телу, никак не спадал. Я так давно не смотрел на женщину подобным образом, и еще дольше не думал о женщине так. Почему именно она? Почему сейчас?

Мой взгляд упал на ее губы и словно прилип к ним, упиваясь блеском ее помады, пока я представлял, каков будет ее вкус на моем языке. Я придвинулся ближе, завороженный ею, искушенный, завлеченный.

— Значит, ты считаешь, что я хорошая убийца? — с надеждой спросила она, вырывая меня из этих мыслей. Я отступил назад и хохотнул.

— Неа. — я оттолкнулся от стены и отошел, пока она гневно сверлила меня взглядом. — Я просто вижу в тебе Дьявола, lass. Вижу тягу к насилию, вижу много общего со мной. Но это не значит, что я вижу в тебе какой-то талант.

Она в ярости бросилась на меня, но я увернулся, достал из кармана пульт и пустил ток по ошейнику, все еще висевшему у нее на шее.

Я подхватил ее, когда она начала падать, убедившись, что она не ударится головой, а затем встал над ней, достал телефон из кармана и набрал номер. Мой телефон было совершенно невозможно отследить, так что мне не нужно было беспокоиться о подобной ерунде, и когда на том конце ответили и томный голос промурлыкал «алло», я лишь улыбнулся.

— Привет, Мел, — сказал я, наблюдая за Паучком, пока она извивалась на полу, у нее вырвался хриплый стон, когда ее руки начали блуждать по ее телу, а мой член запульсировал в штанах. Я не буду об этом думать.

— О, привет, детка, — промурлыкала Мел, мгновенно включив очарование, но со мной ей не нужно было играть в эти игры.

— У меня есть для тебя необычная работенка, — сказал я, переходя к сути. — У меня здесь девушка, которая хочет научиться соблазнять мужчину, перед тем как вонзить ему нож в спину, так чтобы он даже не понял, что происходит, пока не станет слишком поздно.

— Оооо, весело, — томно протянула Мел, и я закатил глаза, недоумевая, почему она до сих пор пытается проворачивать со мной свои трюки, хотя я не раз давал ей понять, что никогда не заинтересуюсь ею в этом смысле.

— Так ты согласна?

— Конечно. Но с женщин я беру вдвое больше, — добавила она, попытав счастья.

— Чушь собачья, — прорычал я. — Но я заплачу тебе вдвойне, если ты расскажешь что-нибудь полезное о моих братьях.

— Ну, у Дермота на эти выходные запланирована важная встреча. Я почти уверена, что он надеется заключить какую-то новую сделку по импорту, которая, по его мнению, заставит твоего папочку благоволить ему, если все получится. Он даже заставил меня называть его королем Дермотом, пока трахал, потому что был так взволнован этой встречей.

Я презрительно фыркнул. Дермот вечно считал, что вот-вот завоюет расположение отца, но с тех пор, как в девятнадцать лет он напился и его арестовали за попытку трахнуть статую лошади в парке, отец никогда не воспринимал его всерьез.

— А что на счет Ронона? — Спросил я. Меня бесконечно забавляло, что проститутка трахала двух моих братьев и сливала мне информацию о них, а они об этом даже не подозревали.

Ронан годами пытался трахнуть жену Дермота, поэтому было очень легко устроить так, чтобы он не случайно увидел его с Мел, а потом трахнул ее вместо него. Он думал, что каждый раз, когда был с ней, он обыгрывал Дермота, и они оба верили, что такая красивая женщина, как она, серьезно заинтересована в них, даже не подозревая, что ей платят за потраченное время. Я не мог дождаться того дня, когда они выяснят, что ей платили за то, чтобы она годами симулировала для них свои оргазмы, в то время как они тратили все свои деньги, покупая ей всякое барахло. Дермот даже поселил ее в доме за миллион долларов на окраине города. Гребаная классика.

— Ронан есть Ронан, — вздохнула она. — Всегда строит грандиозные планы, но никогда их не выполняет. Вроде тех, как он постоянно обещает свести меня с ума в постели, но так и не может найти мой клитор.

Я расхохотался как раз в тот момент, когда Паучок вскочила на ноги и бросилась на меня, и мне пришлось схватить ее за горло, чтобы остановить.

— Ладно, двойная оплата, — согласился я, потому что подтверждение того, что они оба по-прежнему бесполезны, было для меня чертовски полезной информацией — это означало, что они по-прежнему не представляют для меня угрозы, и я могу продолжать игнорировать их существование, по большей части. — Вот она.

Я протянул трубку Паучку, и она сердито посмотрела на меня, прежде чем взять ее.

— Кто это? — подозрительно спросила она.

— Лучшая эскортница в штате, — сказал я с усмешкой. — Она научит тебя всему, что касается соблазнения. Первый урок начинается прямо сейчас, и если захочешь продолжить, я могу позвонить ей еще раз. Ее зовут Мел, и она милая, так что не будь засранкой.

Паучок ненадолго задумалась, а затем резко повернулась ко мне спиной и вышла из комнаты, поздоровавшись с Мэл супер-милым голосом, которым она никогда не разговаривала со мной.

Я оставил ее наедине с телефоном, убирая посуду после нашего ужина, а затем пошел на кухню, где открыл шкафчик с бойлером и тайком вытащил горсть Coco Pops из коробки, которую припрятал там. Паучок думала, что они закончились после ее вчерашней выходки, но она и не подозревала, что у меня есть секретный запас на крайний случай. А также огромный ящик в гараже — импортные товары были не дешевыми, поэтому имело смысл покупать оптом.

Закончив уборку, я вернулся в гостиную и подбросил несколько поленьев в камин, оставив верхний свет выключенным и включив музыку, хотя я был удивлен, обнаружив, что сегодня вечером мне не нужно отвлекаться на тексты песен, как обычно.

Заиграл один из треков Salvatore Ganacci, и я закурил, закрыв глаза и откинув голову назад, глубоко затягиваясь. В отличие от большинства курильщиков, я на самом деле надеялся, что сигареты однажды убьют меня. Ничто другое, похоже, не могло справиться с этой задачей, так почему бы и нет? Хотя я в этом сомневался. Может, я просто буду жить вечно, обреченный скитаться по Земле, исполняя работу Мрачного Жнеца, и существовать, и существовать, и существовать. Наверное, я это заслужил. Но иногда я жаждал забвения больше всего на свете.

Я не был уверен, сколько времени Паучок разговаривала по телефону, пока я стоял у камина, курил и потягивал виски, который налил себе, но когда она вернулась ко мне, в ее глазах горел возбужденный огонек, который сразу привлек мое внимание.

— Ты так и не сказал, какую сделку ты собирался заключить со мной по поводу Матео, — сказала она, медленно подходя ко мне, свет от камина мерцал на обнаженных участках кожи, которые остались открыты под коротким топом.

— Ах да, — сказал я, пытаясь вспомнить, о чем, черт возьми, шла речь. Я подумывал о том, чтобы завести кота, но потом вспомнил, что Брут не был фанатом кошек, а потом вспомнил, что Брут существует только в моей голове, и тогда…

— Я даю тебе два месяца, чтобы околдовать Матео, — сказал я, щелкнув пальцами, когда вспомнил это. — Если ты думаешь, что можешь быть «медовой ловушкой», то докажи это на нем. Завлеки его, как хочешь, соблазняй любым способами, которые потребуются, но узнай, где он спрятал эти гребаные деньги.

— Ты хочешь, чтобы я занялась с ним сексом? — спросила она, подойдя ко мне, а ее глаза сверкнули так, что ярость заструилась по моим венам.

— Нет, — прорычал я. — Я не говорил трахнуть его. Соблазни его, манипулируй им, возбуди и заставь, блядь, умолять о твоей киске, но не позволяй ему завладеть ею. Вот как это работает. Подсади его на обещание рая между твоих ног, но заставь его сказать, где деньги, прежде чем дашь ему попробовать.

— И потом я трахну его? — уточнила она. — Как только он скажет мне…

— Нет, — отрезал я. — Потом ты скажешь мне, где они, и у нас будет достаточно денег, чтобы свалить отсюда навсегда. Чистые деньги, которые не имеют никакого отношения ни к моему отцу, ни к кому-либо из моей семьи.

— А как же Матео? — спросила она, прищурившись и скрестив руки так, что ее грудь приподнялась.

Тогда я убью его.

Я подумал, что ей не нужен такой ответ прямо сейчас, поэтому просто пожал плечами.

— Может, я предоставлю тебе самой решать. Если ты достанешь деньги.

Заиграла песня «Cravin» Stileto и Kendyle Paige, и Паучок медленно прикусила нижнюю губу, а потом отпустила ее, обдумывая ответ.

— Хорошо, — согласилась она низким голосом, застав меня врасплох, когда шагнула вперед в мое личное пространство, протянула руку, чтобы взять мой бокал с виски, и поднесла его к своим губам. — Я выпью за это.

Она была так близко ко мне, что я чувствовал запах ванильных духов, которые она купила себе, их сладость заставила мои чувства затрепетать, ее пальцы коснулись моих, и она поднесла мой бокал к своим губам.

Я наблюдал, как дернулось ее горло, а затем она отстранилась, оставив мне бокал, и медленно облизала губы, собирая последние капли алкоголя.

— Я всегда хотела попробовать курить сигареты, — сказала она, глядя на мою сигарету, когда я снова поднес ее ко рту. — Но от них я слишком сильно кашляю.

— Тебе все равно не стоит пробовать, — сказал я. — Они вредны.

— Мне обычно нравятся вещи, которые вредят мне, Адское Пламя, — хрипло произнесла она, и мой взгляд снова невольно упал на ее губы. — Можно мне хотя бы попробовать?

Она потянулась за моей сигаретой, но вместо того, чтобы отдать ее ей, я сделал последнюю затяжку и бросил ее в огонь, а затем взял ее за подбородок и приподнял ее лицо так, чтобы ее губы оказались на одной линии с моими. Я медленно выдохнул, и она вдохнула дым, как будто мы делили косяк, а не сигарету, и я ухмыльнулся ей, когда ее губы приоткрылись, чтобы ощутить вкус, который она хотела.

— Расскажешь мне об этой? — пробормотала она, и ее рука потянулась к расстегнутым пуговицам на моей рубашке, прежде чем ее пальцы коснулись трилистника, который я вытатуировал прямо над ключицей.

— Я ирландец, любовь моя, и почти уверен, что это говорит само за себя. — Я не отпускал ее лицо, хотя и знал, что должен, но не сделал этого.

— Хорошо… а что насчет этой? — Ее пальцы скользнули ниже, а мой член уже практически вырывался из штанов и скользил внутри нее, пока я все еще пытался осознать, что происходит.

Это было то, чего она хотела? Это было то, чего хотел я? Я не мог отрицать голод в моей плоти или то, как я жаждал сократить то небольшое расстояние, которое осталось между нами. Но я не делал этого ни с кем с тех пор, как Авы не стало, и не собирался делать. Я был почти уверен, что по-прежнему не собирался этого делать, но я все еще прикасался к ней, а она прикасалась ко мне, и я не хотел, чтобы это прекращалось. Хотя было тысяча причин, почему этого не должно было происходить.

Паучок была слишком молода для меня. Неважно, что она была красива и заставляла меня сгорать от желания, она была слишком чертовски молода, а я был слишком испорчен. Она заслуживала парня своего возраста, который мог убить не хуже нее. Но даже подумав об этом, я мысленно убил ублюдка и похоронил его тело на глубине шести футов.

Мое тело решительно не соглашалось с моими собственными аргументами, и когда ее рука скользнула под ткань моей рубашки, я с трудом удержался на ногах.

Она посмотрела на меня, и я вспомнил, какой крошечной она была, когда она приподнялась на цыпочки, приблизила свои губы к моим и притянула меня к себе, как мотылька к пламени.

Моя рука скользнула по ее талии, пока ладонь не легла на ее поясницу, и я притянул ее к себе, позволяя ей почувствовать, как сильно я ее хочу, когда мой член уперся в нее, заставив выражение ее лица измениться.

— Мне стоит беспокоиться, что он не поместится, или я слишком много думаю? — выдохнула она, заставив меня моргнуть и издать смешок, который тут же оборвался, когда ее рука скользнула вниз к поясу моих брюк и накрыла твердую выпуклость, требовательно прижимающуюся к ней.

— Паучок, — прорычал я, намереваясь предостеречь ее, но вместо этого подался вперед.

Ее губы коснулись моих, и я крепче сжал ее, чувствуя, как моя решимость рушится, как потребность моего тела побеждает в битве, которая велась внутри меня, и все сомнения, которые я таил, отступают, когда я наклонился, чтобы потребовать поцелуй, которого, как я знал, не заслуживал.

Но она заговорила, прежде чем я успел это сделать, и ее слова заставили меня замереть, пока ее губы касались моего рта.

— Хочешь, я буду называть тебя папочкой?

Я замер совершенно неподвижно, сердце забилось, член пульсировал, а мозг просто выдал чертовски громкий смех над моей глупостью, после чего облил все внутри меня бензином и поджег. В ушах раздались крики моей мертвой жены.

— Отличная работа, Паучок, — прорычал я, отталкивая ее от себя и заставляя ее споткнуться от неожиданности, так что она чуть не упала на задницу. — Ты почти обманула меня. Но с папочкой ты явно переборщила.

Ее губы приоткрылись, когда она уставилась на меня, впитывая произошедшую перемену. Чистейшая, ядовитая ярость хлынула из каждой клеточки моего тела, сменив то безумие, которое едва не овладело мной, пока я пытался не обращать внимания на болезненный спазм, сжимающий грудь.

— Мел подумала, что тебе может понравиться…

— Браво. — Я громко хлопнул в ладоши, прежде чем схватить стакан с виски и запустить им через всю комнату, где он разбился о стену на миллион осколков, а в следующее мгновение я уже нависал над ней, схватив ее за волосы и приблизив свое лицо вплотную к ее лицу. — Еще раз попытаешься так играть со мной, и я зашью твои прелестные губки, чтобы научить тебя не приближать их ко мне.

Она попыталась ударить меня, и я мог бы блокировать ее удар, но позволил ей нанести его, потому что боль, пронзившая мою челюсть, была гораздо приятнее, чем боль в груди.

Я схватил ее за талию и перекинул через плечо, не слыша ее криков из-за эха воплей, раздающихся в моем черепе.

Я отпер дверь в подвал и сбежал вниз по лестнице, швырнув ее на кровать, не обращая внимания на Матео, который что-то прорычал мне, бросаясь на прутья своей клетки.

— Какого хрена, Найл?! — заорала Паучок, но я не остановился.

Я поднялся наверх и снова запер дверь, не слыша, как Паучок выкрикивает мое имя, и не заботясь ни о чем, кроме того, как горела моя плоть и болела голова.

Я нашел свой телефон брошенным на кухне и прихватил его вместе с бутылкой виски, затем направился обратно в гостиную, где уселся перед камином и постарался не думать о том, что чуть не произошло. Или о том, что, как я думал, могло произойти, пока она играла со мной.

Я отвинтил крышку и выпил добрую четверть бутылки залпом, стремясь впасть в кому и надеясь на смерть.

Когда виски обожгло мне желудок и начало действовать, я включил видео с Авой. То, которое прислал мне Том Нельсон, где она изнасилована, избита и вся в крови. То, в котором я последний раз видел ее живой. В ночь, когда я потерял последнюю частичку своей души.

Эта боль во мне так по-настоящему и не прошла, но с годами я каким-то образом находил все больше и больше способов скрыть ее, замаскировать, похоронить. Проблема была в том, что всякий раз, когда она снова поднимала свою уродливую голову, она причиняла мне еще больше страданий, резала меня, заставляла кровоточить гораздо сильнее, чем что-либо физическое.

Это напомнило мне, каким именно человеком я был. Напомнило мне что я причинял окружающим меня людям. Что произойдет с любым, кого я снова подпущу к себе так близко. И именно поэтому я не мог позволить этому случиться. Мне нужно было жить в этой боли, гореть в ней и позволить ей поглотить меня. Это было самое малое, чего я заслуживал, и самый верный способ никогда не забывать.

То, что случилось с Авой, было моей виной, и я расплачивался за это каждый день. Каждый день, каждую ночь и все темные промежутки между ними. Она всегда была здесь, а я всегда был один. Именно так и должно было быть. Именно так я заслуживал жить.

Каждый раз, когда видео заканчивалось, я запускал его снова, истязая себя сильнее, чем любое оружие, пока допивал бутылку виски. Мне было все равно, что со мной будет сейчас. Мне было все равно. И всем остальным тоже.