Кофейные чары Герцогини (СИ)

Глава 7

После истории с туманом что-то в резиденции необратимо изменилось. Слуги стали смотреть на Элинор с новым выражением — не с любопытством или страхом, а с уважением. Старший дворецкий впервые лично явился к ней обсудить меню на неделю. Даже сэр Гавейн стал чуть менее холоден.

Но самым большим изменением был Каэлан. Он не стал suddenly ласковым или общительным. Нет. Он остался таким же сдержанным и немногословным. Но теперь он… замечал её.

Он начал обедать с ней. Молча, за чтением reports, но за одним столом. Иногда он спрашивал её мнение о каком-нибудь trivial вопросе — о выборе ткани для новой ливреи слуг или об организации праздника урожая. Сначала она отвечала робко, ожидая колкости, но он всегда слушал внимательно, иногда даже кивая.

Однажды он прямо спросил:

— Вы считаете, стоит ли увеличить налог на ввозимые специи? Это ударит по мелким торговцам, но пополнит казну.

Элинор, отложив вилку, подумала.

— Нет, — сказала она твёрдо. — Если ударить по мелким торговцам, они перестанут возить не только специи, но и другую мелочь. Рынки опустеют. Лучше ввести налог на роскошь — на шелка, ювелирные изделия, экзотических зверей для зверинцев. Те, кто может себе это позволить, не пострадают, а казна получит даже больше.

Каэлан смотрел на неё с откровенным изумлением.

— Это… неожиданно разумно, — признал он. — Вы где-то учились экономике?

— Я вела бизнес, — напомнила она с лёгкой улыбкой. — Пусть и небольшой. Я знаю, откуда берутся деньги и как легко их потерять, если быть жадным.

Он кивнул и больше не возвращался к这个话题 за обедом, но на следующий день Гавейн сообщил ей, что герцог отклонил proposal о налоге на специи.

Они начали находить точки соприкосновения. Оба любили history. Оба предпочитали тишину шумным обществам. Оба ненавидели притворство.

Как-то раз вечером, когда она сидела в библиотеке с книгой, он вошёл и, не говоря ни слова, занял кресло напротив. Они молча читали несколько часов, и это молчание было не неловким, а умиротворяющим. Комфортным.

Однажды он появился на пороге её гостиной с небольшим package в руках.

— Это для вас, — произнёс он немного неестественным тоном. — От посла Южных Островов. В знак благодарности за… кофе.

В package лежал небольшой мешочек с зёрнами необычного сорта и… маленькая, изящная медная турка.

— Он сказал, что это лучший сорт для варки, — добавил Каэлан. — И что… что только вы сможете приготовить его правильно.

Элинор взяла турку, чувствуя, как комок подступает к горлу. Это был первый подарок. И не просто подарок — это было признание её мастерства, её страсти.

— Спасибо, — прошептала она. — Может… может, я приготовлю нам сейчас?

Он колебался всего мгновение.

— Да. Я бы хотел.

Она приготовила кофе по всем правилам — на раскалённом песке, который ей принесли с кухни. Аромат заполнил комнату, густой, пряный, с шоколадными нотами. Она налила ему чашку.

Он сделал глоток. И… улыбнулся. Это была первая его настоящая улыбка, которую она видела. Она преобразила его строгое лицо, сделала его моложе и… беззащитнее.

— Великолепно, — сказал он. — Лучше, чем в столице.

Они пили кофе и говорили. Не о политике, не о долге. Они говорили о книгах. О путешествиях. О том, что Каэлан втайне мечтал увидеть южные острова, откуда привозили кофе, а Элинор — северные земли, где ловили жемчуг.

Она посмела спросить о чашке.

— Та чашка в вашем кабинете… — начала она осторожно. — Она из набора вашей матери?

Его лицо нахмурилось, но не от гнева, а от грусти.

— Да. У неё и отца были одинаковые. Они пили из них чай по утрам. Это была их традиция. — Он помолчал. — После их смерти я… я не мог на них смотреть. Но и выбросить не мог. Одна — в его комнате. Другая — у меня. Как напоминание.

— О том, что вы потеряли? — тихо спросила она.

— О том, что у меня было, — поправил он. — И о том, что отняли у меня.

Он не смотрел на неё. Он смотрел на огонь в камине.

— Мой отец и ваш были друзьями. Лучшими друзьями. Они основали этот город вместе. А потом… потом ваш отец впустил в наш дом ту самую «Туманную хворь». Не literally. Он впустил зависть, жадность, тщеславие. Он вступил в сговор с нашими врагами, думая, что они сделают его сильнее. Он не знал, что они используют его, чтобы добраться до отца. Отравленное письмо… должно было быть для отца. Но его перехватила мать. Она выпила вино первой.

Элинор замерла. Теперь всё встало на свои места. Вся его ненависть, вся боль.

— О, Боги, — выдохнула она. — Каэлан, мне так жаль…

— Я знаю, — он наконец посмотрел на неё. И в его глазах не было ненависти. Была лишь усталость и грусть. — Я знаю, что вы не виноваты. Я знал это всегда. Но видеть вас… было больно. Вы так похожи на него. И в то же время… так непохожи.

Он протянул руку и коснулся её щеки. Легко, почти невесомо. Его пальцы были тёплыми.

— Прости меня, Элинор, — прошептал он. — Прости за всю ту боль, что я причинил тебе.

Она накрыла его руку своей, чувствуя, как слёзы наконец катятся по её щекам. Но это были слёзы облегчения.

— Прощаю, — прошептала она. — И я прошу прощения у тебя. За всё.

В ту ночь стена между ними рухнула окончательно. Они сидели у камина до рассвета, не говоря ни слова, просто деля тишину и тепло, находя утешение в присутствии друг друга.

Они были уже не врагами. И не просто союзниками. Они были двумя одинокими душами, нашедшими друг друга в руинах прошлого.