Когда герцог вернется

Глава 18

Проснувшись на следующее утро, Исидора увидела, что идет дождь. Она приняла ванну, села у камина и стала читать «Сказки Нила», пока Люсиль занималась ее одеждой.

Но это ей не нравилось. Исидора не хотела сидеть в своем коттедже, когда Симеон находится в большом доме. Исидоре не хотелось походить на маленькую серую мышку, которая покорно ждет, пока кот нанесет ей визит, а потому она не стала дожидаться, когда Симеон придет к ней, чтобы обсудить, как закончится их брак. Потому что, если он этого не знает, их брак еще не закончился.

Поэтому спустя несколько минут Исидора уже стряхивала дождевые капли со своей шляпы с пером.

— Ваша светлость. — Поклонившись, дворецкий забрал у нее шляпу. — Могу я предложить вам чаю?

Исидора покачала головой. Она осмотрела большой холл. Сказать, что он находится в чудовищном состоянии, было нельзя, хотя мрамор кое-где откололся, да и двери выглядели не лучшим образом.

— Что с ними случилось? — спросила она и, даже не сняв плащ, подошла к дверям, чтобы получше рассмотреть повреждения.

— Собака покойного герцога ужасно все царапала, — сказал Хонейдью. Исидора узнавала его все лучше и теперь по тону его голоса поняла, что в нем звучит неодобрение.

— Нам понадобится бумага и перо, — заявила она, передавая лакею мокрый плащ. — Я составлю список того, что необходимо сделать. Начнем со входа в дом.

Исидора пошла вдоль стен, внимательно разглядывая картины, панели и лепнину.

— Ваша светлость позволит мне выступить в роли вашего секретаря? — предложил Хонейдью, в голосе которого смешивались удивление и благодарность.

— Да, благодарю вас, — сказала она. Исидора заметила небольшую картину, висевшую возле входа в гостиную. Полотно висело криво, к тому же рама была сломана. Картина изображала собаку, играющую с голубем.

— Та самая собака? — спросила она у Хонейдью.

— Именно так, ваша светлость, — ответил он. — Покойный герцог просил изображать его собаку в разных позах.

— Чудесная картина, — заметила Исидора. — А художнику за нее заплатили?

— Да, — с некоторым удивлением ответил Хонейдью.

Исидора удовлетворенно кивнула.

— Герцог в библиотеке? — спросила она.

— Он работает. К моему огорчению, горничные обнаружили целую кипу писем в одном из буфетов в господской спальне, — промолвил Хонейдью. — Боюсь, в них тоже немало неоплаченных счетов.

— А мать герцога?

— Ее светлость редко выходит рано утром, — ответил дворецкий. — Обычно она проводит это время в молитвах.

Исидора попыталась представить герцогиню молящейся, но это у нее не получилось. Она вошла в самую большую гостиную.

— Желтый салон, — сообщил Хонейдью.

По правде говоря, когда-то он был желтым, цвета сливочного масла, но сейчас обивка выцвела и превратилась в серо-кремовую. Пропорции комнаты оказались восхитительными. На верхней части стен еще сохранились карнизы, покрытые выцветшей позолоченной и голубой штукатуркой.

— Разумеется, сюда нужны новые портьеры, — сказала Исидора. — Этот диван вроде бы неплох, так что ему всего лишь нужна новая обивка. Но я очень сомневаюсь, что всю работу можно выполнить здесь, да еще быстро. Может, отправим мебель в Лондон? Помнится, герцогиня Бомон обращалась в мастерскую мистера Джона Седдона.

Хонейдью засиял от удовольствия.

— Совершенно с вами согласен, ваша светлость. — Он понизил голос. — Осмелюсь ли я предложить, чтобы вместе с мебелью мы послали туда и деньги за работу? А то, боюсь, у покойного герцога была репутация человека, который не любит платить.

— Мы заплатим вдвое больше, — пообещала Исидора. — Но я хочу, чтобы мебель обили как можно быстрее. — По правде говоря, чем больше она думала о прошлой ночи и о поцелуе… — Мне кажется, нам хватит десяти дней, чтобы в доме все заблестело, Хонейдью. Что скажете на это?

Улыбка на лице дворецкого тут же погасла, он явно немного огорчился.

— Мне трудно представить, что это возможно, — признался он.

— А мне легко представить. Деньги творят чудеса, — сказала Исидора. — У нас найдется телега для всей этой мебели?

— Да, ваша светлость, — кивнул дворецкий. — Найдется, вот только…

Исидора лучезарно улыбнулась ему.

— Я абсолютно доверяю вам, — заявила она.

Хонейдью взял себя в руки и кивнул.

— Я постараюсь сделать все, что в моих силах, — проговорил он.

— Тогда давайте внесем в список эти желтые диваны и вот этот большой… — Она не договорила. — Боже, неужели это арфа?

Хонейдью кивнул.

— Да, только у нее не осталось ни единой струны, — сказала Исидора. — Вот что, давайте составим два списка. Одну часть мебели отправим прямиком в Лондон, снабдив инструкцией о том, что следует отремонтировать, а что — обить. Остальную, включая арфу, пусть отнесут на чердак. Также нам понадобится штукатур: комната очень неплохая, но ее стены в плачевном состоянии, так что их необходимо привести в порядок. Да и позолоту с голубым на потолке необходимо освежить.

Хонейдью сделал пометку на своем листе.

— Да, ваша светлость.

— Слава Богу, это зеркало не разбито, — облегченно вздохнула Исидора, останавливаясь перед встроенным в стену высоким зеркалом. — А чей это портрет сверху, на медальоне?

— Это его светлость, — ответил дворецкий. — В детстве, — добавил он. — Кстати, на люстре недостает всего одной нитки стеклянных бусин с перламутровым отливом.

— Запишите и это, — кивнула Исидора. — Мне безумно нравятся новые стулья с вышивкой на обивке, Хонейдью, и в этой комнате они будут смотреться отлично… Что скажете о ткани с цветущей вишней на бледно-желтом фоне, Хонейдью?

Внезапно дверь у них за спиной отворилась. Исидора оглянулась. В дверях застыла вдовствующая герцогиня. Она постарела и вся как-то сморщилась, но ее глаза не утратили задиристого выражения, которое Исидора так хорошо запомнила.

Исидора тут же склонилась в таком глубоком реверансе, что едва не опустилась на пол. Надолго застыв в этой почтительной позе и не поднимая глаз, она проговорила спустя несколько мгновений:

— Какая честь, ваша светлость. Я не решилась побеспокоить вас в столь ранний час.

— Хонейдью, — сказала герцогиня, — я уверена, что у вас полно дел.

Исидора повернулась к дворецкому.

— Если вы сможете договориться о повозке, о которой шла речь, я скоро подойду к вам, — сказала она.

Герцогиня устроилась на одном из диванов, и Исидора к ней присоединилась.

Свекровь не стала тратить время на светские приветствия.

— Мы всегда терпеть не могли друг друга, — мрачно проговорила она, — однако нужда заставляет, так что нам надо научиться действовать вместе.

— Рада видеть вас в таком добром здравии, ваша светлость, — промолвила Исидора.

Старшая из женщин раздраженно взмахнула рукой.

— Мое поколение не привыкло обращать внимание на такую болтовню, — заявила она. — Тебе абсолютно наплевать на мое здоровье, зато мой сын тебя интересует — как и меня. Ты провела с ним хоть какое-то время? — прищурившись, осведомилась она.

— Да, — кивнула Исидора. — Вчера вечером мы ужинали вместе с Годфри.

Лицо герцогини смягчилось.

— Годфри — хороший мальчик, — сказала она. — С другой стороны, мой старший… — Герцогиня покачала головой. — Наше поколение не привыкло ходить вокруг да около, поэтому я тебе прямо скажу: Симеон ненормальный. Сначала я думала, что мне следует скрыть это от тебя, чтобы это не довело тебя до аннулирования брака, но потом я поняла, что разговоры о мозговой лихорадке — не дело для мужа и жены. Если бы мой муж сошел с ума, я бы об этом узнала, так что тебе тоже следует об этом знать.

Исидора откашлялась.

— Он действительно весьма оригинально мыслит, — заметила она.

— Мой сын ненормален, — бросила герцогиня. — Он безумец. И тебе придется испытать немало унижений, если не расторгнешь брак.

Поначалу Исидора считала так же.

— Но, — продолжала мать Симеона, — он же герцог! Это факт, и этого у него никто не отнимет, выглядит ли он как обычный воришка или нет. — Она наградила Исидору ледяным взглядом. — С другой стороны, ты еще можешь найти себе другого мужа. Но, позволю себе заметить, человека с таким же титулом тебе не встретить. Ты же итальянка и все такое, так что барон — это предел твоих возможностей.

Исидора почла за лучшее не отвечать на эти слова.

— Он герцог, благодаря чему и ты тоже герцогиня, — не унималась мать Козуэя. — А быть герцогиней — дело не такое уж обычное. Ты принадлежишь к числу самых высокопоставленных людей на свете. У тебя за спиной люди могут судачить о странных склонностях твоего мужа, но в лицо они тебе не скажут ни слова. Но кто знает, что именно они будут говорить у тебя за спиной?

И сейчас Исидора с трудом заставила себя промолчать.

— Хватит притворяться! — прикрикнула герцогиня. — Я в жизни не страдала бессонницей из-за того, что кто-то сплетничает у меня за спиной. И тебе советую вести себя так же. Ты не рождена для того, чтобы стать герцогиней, но мы тщательно выбирали тебя.

— Вы выбрали меня благодаря приданому, которое дал мне мой отец, — спокойно проговорила Исидора. Она чувствовала, как в ней закипает ярость. Как может мать говорить о собственном сыне такие слова?! Да, Симеон не такой, как все, но…

— Он обещал, что ты окажешься сговорчивой девушкой, — уничтожающим тоном промолвила свекровь.

— Папа ошибался, — сказала Исидора с притворной улыбкой.

— Я это поняла сразу, как только впервые тебя увидела, — заявила герцогиня. — Тебе было всего двенадцать, но ты вела себя как последняя служанка. Мне, разумеется, еще тогда пришло в голову, что ваш брак развалится, так и не начавшись, а произойдет это из-за того, что мой сын отказывается возвращаться в Англию. Само собой, он и тогда страдал мозговой лихорадкой.

— Не было у него никакой мозговой лихорадки, — заметила Исидора.

— Надень перчатки! — сердито воскликнула мать Симеона. — Ни одна герцогиня не покажется на людях с голыми руками! Теперь я вижу, что превратить тебя в настоящую знатную леди не легче, чем придать моему сынку приемлемую форму.

— Ваш сын более чем приемлем, — промолвила Исидора, аккуратно положив перчатки на стол перед собой.

Это был знак начала войны.

— Так и вижу, что потомки семьи Козуэй окажутся втоптанными в грязь, — сказала она.

Исидора ласково улыбнулась ей.

— А я сделаю все возможное, чтобы отчистить от грязи и эту комнату, и этот дом, в котором смердит хуже, чем в трущобах.

— Герцогиня не должна опускаться до столь низменных дел!

— Ваш — я намеренно использую это слово — ваш дом выглядит как полуразвалившаяся хижина обнищавшего крестьянина, — промолвила Исидора. — Здесь стоит зловоние, как в уборной, вся мебель поломана, слугам не платят. Да, может, меня и вырастили не как герцогиню, но мой отец сгорел бы со стыда, если бы ему стало известно, что с людьми, которые от него зависят, обращаются так же, как обращаетесь вы с вашей прислугой. — Она сделала паузу, но, похоже, герцогиня не была готова к такому повороту разговора, так что Исидора продолжила: — И моему отцу было бы стыдно, если бы дом, в котором жили когда-то его предки, оказался бы в таком состоянии, что трудно даже отремонтировать!

— Как это — трудно отремонтировать? — удивилась герцогиня. — Возможно, кое-где есть разрозненные предметы мебели, которым необходим ремонт, но проблемы с…

— А разбитые окна? — перебила ее Исидора. — Деформированные детали из дерева необходимо заменить. Дымоход в западном крыле, насколько я поняла, осыпался и обвалился. Мой отец назвал бы это позором, ваша светлость!

Наступила тишина.

Свекровь покраснела и, казалось, немного надулась, как лягушка, которая собирается заквакать. Исидора взяла свои перчатки.

— Возможно, вам будет лучше в собственных покоях, — продолжала она спокойным тоном. — Всю мебель из нижних комнат в течение нескольких часов отправят в Лондон. Кое-что отремонтируют, что-то заменят.

К герцогине вернулся дар речи.

— Кто позволил тебе тут хозяйничать? — завопила она. Исидора встала.

— Я сама, — ответила она, надевая перчатки и аккуратно расправляя их на каждом пальце. — Я, герцогиня Козуэй.

— Ты разоришь все имение!

— Ерунда! Имение Козуэев — одно из самых богатых в королевстве, но даже если бы это было не так, не стоит забывать о том, что я получила в наследство от отца наше родовое поместье. Между прочим, это я — самая богатая женщина в королевстве, ваша светлость, не считая особ королевской крови. И я не говорю уже о том, что ваш сын привез из Африки в Англию целое состояние — тигровые рубины. И если нам захочется позолотить все вокруг так, чтобы Ревелс-Хаус было видно из самого Лондона, мы сможем себе это позволить.

— Господи, до чего же мы докатились! — воскликнула герцогиня. — Молодежь готова в одночасье потратить все, что с таким трудом зарабатывали отцы, и на что потратить?! На какие-то безделушки, безвкусные украшения, позолоту для стен…

— В таком случае, — перебила ее Исидора, — я хочу сказать, что молодежь готова вложить необходимые средства в ремонт дома и привести в порядок все, что годами рушилось и портилось из-за беспечного отношения…

— Не смей называть меня беспечной! — взвизгнула герцогиня. Она вскочила с дивана, и при этом ее корсет громко заскрипел. — Да, возможно, я не считала, что разбитое окно — это так уж важно, и я уж точно никогда не гордилась тем, что я — самая богатая женщина в королевстве, как это делаешь ты, но я заботилась о поместье. Я люблю его. Оно… — Не договорив, она повернулась, вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.

— О!.. Черт! — вырвалось у Исидоры. Ясное дело, в этом ее вина. — Все дело в моем темпераменте, — громко проговорила она, глядя на собственные перчатки.

Дверь снова отворилась, и в комнату вошел Хонейдью в сопровождении рослых и сильных с виду мужчин.

— Буду очень признателен, если ваша светлость соблаговолит выбрать мебель, которую надо погрузить на телегу, — сказал он.

К концу утра нижние комнаты были пусты. Увезли даже обеденный стол.

— На нем полно зазубрин, — сказала Исидора дворецкому. — Мне нравится этот черный дуб, но ему необходим ремонт. И, честно говоря, я бы предпочла стол с более грациозными линиями. Мне пришло в голову, что следует заказать обеденный гарнитур у Джорджа Джакоба. Он сделал великолепный гарнитур для королевы Марии Антуанетты в ее Малом Трианоне.

Хонейдью с трудом сглотнул.

— Та самая, из Франции, ваша светлость? — спросил он.

— Да, разумеется, — кивнула Исидора. Она стала загибать пальцы, вспоминая пункты из своего списка. — Итак, мебель отправляется в мастерскую мистера Седдона. Сегодня же я пошлю письмо синьоре Анджелико с просьбой подыскать портного, который сошьет хорошие портьеры. Еще одно послание получит Антуан-Жозеф Пейр, в котором я спрошу его совета по поводу разбитой статуи, что стоит в бальном зале. — Исидора замолчала, потому что Хонейдью удивленно посмотрел на нее. — Месье Пейр выполнял кое-какую работу в моем венецианском палаццо, а сейчас он очень кстати оказался в Лондоне, — пояснила она. — Я уверена, что он сможет нам помочь.

— В палаццо? — переспросил Хонейдью.

Исидора улыбнулась дворецкому.

— Будь это чуть поближе, я попросила бы привезти мебель оттуда морем, — сказала она. — Месье Пейр расписал все стены моего дома в Венеции чудесными цветами в том стиле, который я предпочитаю.

— Он все сделает к следующей неделе? — еле слышно спросил Хонейдью.

— Разумеется, к следующей неделе он не успеет.

Исидора обернулась, услышав, что дверь кабинета отворилась. Кабинет был единственной комнатой на первом этаже, из которой еще не вынесли мебель. Оттуда вышел Симеон. Его волосы были взъерошены, под глазами залегли темные круги.

— Хонейдью, — заговорил он, явно не замечая собственной жены, — вы когда-нибудь слышали о братьях Вербект?

Дворецкий нахмурился.

— Они просят у меня большие деньги, — промолвил Симеон. — Причем очень невнятно объясняют за что, но я все-таки предполагаю, что речь идет об охоте. Вот я и решил, что, возможно, письмо написано немцем.

— Должно быть, это Верби, из деревни! — догадался Хонейдью. — Ну и ерунда! Об охоте, он говорит? Да, этот Верби несколько раз ездил с вашим батюшкой на охоту — чистил ему ружья, но герцог звал его с собой лишь в тех случаях, когда рядом не оказывалось более подходящего человека. Подумать только, братья Вербект!

Заметив наконец Исидору, Симеон поклонился.

— Прошу прощения, герцогиня, я вас не сразу увидел, — сказал он.

Это ложь. Исидора ощутила его присутствие в то самое мгновение, когда дверь из кабинета открылась. Более того, она чувствовала, что он рядом, даже составляя свои списки. А когда они оказались вместе в одной комнате, желание так и забурлило в них, притягивая их друг к другу невидимой нитью.

Исидора улыбнулась мужу. Ему хочется пребывать в иллюзии, что в его жизни нет ни желания, ни страха.

— Доброе утро, — промолвила она.

Он окинул ее взглядом с головы до ног, и, несмотря на усталость, Исидора внезапно ощутила под его взглядом все соблазнительные изгибы своего тела, всю свою женскую красоту.

— До меня доносились какие-то странные звуки, — заговорил он, первым приходя в себя. — Что тут, черт возьми, происходит, Хонейдью?

— Ее светлость отправила всю мебель в Лондон, — ответил дворецкий. Глупцом он не был, потому предпочел попятиться назад, к холлу. — Прошу меня простить, ваша светлость, но мне пора заняться приготовлениями к ленчу. — Он остановился. — Но что делать со столом?!

— Мы поедим во вдовьем доме, — успокаивающим тоном промолвила Исидора. — А ее светлость, без сомнения, захочет перекусить в своих покоях, как она сделала это вчера вечером.

— Так что же случилось со столом? — поинтересовался Симеон, когда Хонейдью исчез. — Может, у него ножка отломилась?

— О нет! — покачала головой Исидора. — Как и сказал Хонейдью, я отправила всю мебель в Лондон. Ты разве не хочешь взглянуть?

Они направились в столовую. Теперь, когда там не осталось мебели и даже рваные шторы были сорваны, комната казалась очень большой, каждый звук отдавался от ее стен эхом. Как только мебель отсюда унесли, Хонейдью прислал в столовую горничных, так что теперь здесь даже стены сияли чистотой.

— Максимум через несколько недель дом будет готов принять гостей, — заявила Исидора. Симеон, казалось, никак не мог прийти в себя, увидев, что в доме не осталось мебели.

— Ты избавилась от всей обстановки? — наконец спросил он.

В его голосе послышался сдерживаемый гнев. Исидора прищурилась.

— Я от нее не избавлялась, — сказала она. — Хотя нет, кое от чего действительно избавилась. Но все, что можно привести в порядок, было отправлено в Лондон.

Симеон подошел к двери, ведущей в большую гостиную, и остановился. Исидора точно знала, на что он смотрит: на пустой, покрытый пятнами пол, на котором еще совсем недавно лежали два вытертых персидских ковра и стояла мебель. Что-то из нее можно было починить, что-то — нет.

— Ты отправила отсюда всю мою мебель, — произнес он, проводя пятерней по волосам.

Исидора смотрела мужу в спину. Похоже, его плечи сильно напряглись.

— Вообще-то это и моя мебель тоже, — заметила она.

— Если только мы останемся женатыми, — отозвался Симеон. Потом он резко повернулся к ней. — Ты не имела права вывозить из дома всю мебель! Здесь живут люди! Я тут живу! Из вежливости ты должна была хотя бы спросить моего разрешения.

— Твоего разрешения? — переспросила Исидора. — Разрешения на что? Ты сказал бы мне, что хочешь сохранить в доме ковер, который невоспитанная собака твоего отца использовала в качестве личного туалета? Или, может, тебе был особенно дорог другой, порванный посередине?

— Ты смеешься надо мной?

Наверняка многие женщины испугались бы, струсили в такой ситуации. Но Исидора вообще никогда никого не боялась, включая мать Симеона, и сейчас бояться не собиралась.

— Да ничуть, — пожала она плечами. — Смеяться можно там, где насмешкам есть место, я бы сказала.

— Да ты… — прорычал Симеон, выходя из себя, но тут же замолчал.

— Что — я?

Он не ответил, и тогда Исидора продолжила:

— Ты уверен, что не желаешь охарактеризовать мое гнусное преступление? Ну, то самое, состоящее в том, что я отправила в ремонт ту мебель, которую можно привести в порядок, чтобы в этом доме можно было жить? Более того, чтобы он стал гостеприимным?!

— Где будет обедать моя мать?

Исидора открыла было рот, но заговорила лишь после небольшой паузы:

— Во вдовьем доме.

— Да? Мы там будем есть вчетвером, счастливо забившись в угол?

— Хонейдью найдет стол побольше, — сказала Исидора.

— Будь так любезна советоваться со мной перед тем, как станешь воплощать в жизнь свои проекты по опустошению дома, — процедил сквозь зубы Симеон.

Он снова взял себя в руки, и Исидору едва это не огорчило. Было что-то волшебное в ее муже, когда он впадал в ярость. Хотя, конечно, ее не радовало это состояние.

— Конечно, — язвительно промолвила она. — Немедленно. Каждый раз. Я буду задавать тебе так много вопросов, что ты устанешь от моего голоса.

Симеон бросил на нее сардонический взгляд, но его губы остались расслабленными.

— А что случилось с этими стенами? — спросил он после минутной паузы, подходя ближе к одной из них, чтобы осмотреть дыру в штукатурке.

— Это сделал твой отец, — объяснила ему Исидора.

— Отец…

— Он пнул стену после игры в карты, — договорила она. — Сила удара была такова, что его нога застряла в стене, и ему пришлось стоять на другой, пока слуги не помогли ему освободиться.

Симеон оглянулся и опять провел рукой по волосам.

— Исидора, я что, обезумел? — спросил он. — Это обычная манера поведения в английских семьях?

Она улыбнулась мужу.

— Откуда мне знать? — пожала Исидора плечами. — Я же итальянка, ты не забыл?

— Все утро я провел, читая письмо за письмом, и ни одно из них я бы не назвал приятным, — проговорил Симеон. — Все эти письма были написаны шесть — восемь лет назад. В каждом из них просьбы о деньгах, и на каждое отец не счел нужным ответить.

Как же он красив! Высокий, худощавый, диковатый на вид. Даже его глаза, наполненные отчаянием, остаются красивыми.

Симеон вновь запустил пятерню в волосы.

— Так, может, я действительно обезумел, Исидора?

— Нет, — честно ответила она. — Должна сказать тебе, что сегодня утром я слегка повздорила с твоей матерью.

— Сразу прошу за нее прощения, наверняка она оказывала на тебя давление. — Симеон прислонился к стене рядом с ней.

— Я потеряла терпение, — призналась Исидора, встречаясь с ним глазами. — И говорила с ней в неподобающей манере. А еще я сказала ей такое, чего не должна была говорить.

— Все это вполне соответствует тому, что я увидел в Англии, — заметил герцог, опуская на нее взгляд.

Внезапно Исидора почувствовала, что у нее подгибаются колени. Он собирается поцеловать ее!

И действительно, он наклонился к ней и поцеловал. Его губы уже были ей знакомы. Симеон лизнул ее рот, и Исидора едва не засмеялась, но потом она обвила его шею руками и привлекла мужа к себе.

Все мысли исчезли, когда их тела соприкоснулись.

Тело Симеона было напряжено, как тетива, а она, казалось, тает от нежности. От обоих пахло пылью. Но помимо запаха пыли и легкого запаха чернил, Исидора ощутила аромат пряной чистоты, исходящий от мужа. И этот аромат вскружил ей голову, она задрожала. А потом обняла его за шею обеими руками и крепче прижалась к нему.