19

После ухода (я бы даже сказал — бегства) из ресторана, настроение у меня было паршивое.

А тут еще, как назло, я потерял ключ от квартиры, и мне пришлось пилить на другой конец города к матери в мастерскую. Мать сидела у окна, курила и задумчиво глядела на крыши соседних домов… Я спросил, как продвигается ее работа над сказками Андерсена. Она ответила, что никак. У нее вообще больше нет охоты к рисованию… Минут сорок я слушал материны сетования на жизнь, а потом, забрав ее ключ, отправился в обратный путь.

Дома я первым делом залез под душ, чтобы смыть с себя мерзкое настроение. Но мне и здесь не повезло. Не успел я намылить голову, как отключили горячую воду.

Проклиная все на свете, я кое-как домылся холодной и пошел в свою комнату, Я решил забраться в кровать, укрыться с головой одеялом и постараться уснуть. Однако сна не было ни в одном глазу. Тогда я включил телевизор. Но лучше бы я его не включал. С экрана ухмылялась противная баваринская рожа. Местный канал транслировал запись его беседы с Журавлевым.

Баварин очень умно отвечал на вопросы Журавлева о нравственных задачах киноискусства, о кино вообще и о себе, в частности. «Ай да Журавлев, — невольно восхитился я. Надо же как ловко все смонтировал! Ну просто гений монтажа!» Если бы я лично не снимал это интервью, то никогда бы не догадался, что Баварина озвучивал другой человек, что все снято в грязном гостиничном номере, и что сам Баварин — пьяный в стельку.

Неожиданно зазвонил телефон. Меня как током ударило. Я почему-то решил, что это звонит Ксения. И не просто звонит, а с намерением попросить прощения.

Я поспешил к телефону, в мыслях уже сто раз простив ее.

Но это была не Ксения.

— Роддом? — спросил мужской голос.

Я бросил трубку.

Господи, что за идиотизм! Охватившее меня раздражение требовало какого-то выхода. И, промаявшись до самого вечера, я наконец нашел этот выход.

Надо пойти и напиться.

На улице уже стемнело. Погода была отвратительная. Но далеко идти не пришлось. Прямо через дорогу, в бывшей пельменной, располагался ночной клуб под названием «Карусель».

Внутри все мигало, сверкало и переливалось.

Зеркальные плитки пола. Зеркальная стойка бара. Блестящие белые шары под потолком. Маленькая эстрада, утыканная разноцветными лампочками. Круглые столики с розовыми ночничками…

Ко мне через весь зал суетливо подбежал распорядитель.

— Добро пожаловать в наш клуб, — дежурно улыбнулся он. — Прошу за мной.

Посадив меня за свободный столик, распорядитель деловито осведомился:

— Что будем заказывать?

— Водку, — сказал я. — И чего-нибудь закусить.

На эстраде появились музыканты в сверкающих золотых пиджаках. Последней на сцену выбежала солистка, одетая во все кожаное. Кожаные сапоги до самых бедер, кожаные перчатки до локтей и короткая кожаная юбка с разрезами.

Вся группа разом ударила по инструментам. Девушка тряхнула темными волосами и низким хрипловатым голосом запела в микрофон суперхит: «Там, где кончается розовый мир».

Пела она хорошо. При этом еще извивалась в медленном танце.

Официант принес мне графин с розовой жидкостью и непонятное месиво на большой тарелке.

— Это что еще за гадость? — спросила я.

— Традиционное аргентинское блюдо из фаршированных тропических овощей в кокосовом соусе и с гарниром из маиса, батата и риса, — невозмутимо ответил он. — А также аргентинская виноградная водка — граппа.

— А попроще у вас ничего нет?

— Нет. Сегодня в нашем клубе вечер аргентинской кухни.

— Ну ладно, — сказал я, наливая себе в стакан граппы, — пойдет.

Водка обожгла горло. На душе стало легче.

Дверь, ведущая на улицу, распахнулась. В маленький прокуренный зал ворвался сырой холодный ветер.

— Эй, кто-нибудь! — крикнула девушка, прекратив петь. — Закройте, к чертовой матери, дверь, а то меня ветром унесет.

В разных концах зала одобрительно зааплодировали. Но дверь, похоже, никто закрывать не собирался.

Тогда я встал и подошел к выходу. На улице лил дождь. Так хлестал, что не было видно ни зги. Я закрыл дверь. Тотчас зазвучали резкие, нестройные звуки рояля, хрип саксофона, плач гитары… Девушка, скорее, говорила под музыку, чем пела.

Вернувшись на свое место, я выпил еще граппы и принялся за традиционное аргентинское блюдо.

Зал понемногу заполнялся. Свободных столиков почти не осталось.

Отыграв несколько номеров, музыканты направились к стойке бара. А девушка-солистка подсела ко мне.

— Спасибо, что прикрыли дверь, — сказала она. — А то у меня хроническая простуда. — Девушка вставила сигарету в белый мундштучок и закурила. — Вам понравилось, как я пою?

— Да, — искренне ответил я. — Очень.

— В принципе, голос у меня так себе, но для этой дыры сойдет. — Она прищурилась, глядя сквозь сигаретный дым. — Не угостите девочку коктейльчиком?

Я заказал несколько видов коктейлей. Когда принесли высокие стаканы с насаженными на них ломтиками лимона, девушка первым делом выкинула эти ломтики на стол. А затем опрокинула в себя один за другим сразу два стакана.

— Ну вы даете, — сказал я.

Она взбила свои и без того пышные волосы.

— Я сегодня не в духе. Мой кот Альберт сорвался с балкона. С двенадцатого этажа.

— Тогда мы с вами друзья по несчастью.

— И у вас кот сорвался с балкона?

— Почти угадали. Только не кот, а я сам.

— Не больно-то я вам поверила. — Девушка подняла стакан, третий по счету, и залпом осушила его, словно там был не крепкий коктейль, а молоко.

Музыканты вернулись на сцену и в несколько расслабленной манере заиграли прошлогодний шлягер: «На обратной стороне сердца».

Граппа действовала вовсю. Девушка уже возбуждала меня.

— Какие у вас волосы красивые. — Протянув руку, я коснулся ее волос. — Прямо шелковые. И струятся между пальцами, как вода… как вода…

Девушка неопределенно хмыкнула и сняла с головы парик. На самом деле у нее была короткая стрижка. Почти ежик.

— Хотите я вам их подарю? — протянула она парик. — Раз уж они вам так понравились.

Я рассмеялся. Без волос девушка тоже была ничего.

— Давайте как-нибудь встретимся, — предложил я.

— Не получится, — покачала она стриженой головой. — Мы с вами, судя по всему, ровесники. А мужчины быстро охладевают к своим сверстницам.

— Ну, это вы с точки зрения женщины говорите.

— Ничего подобного. Я это говорю с точки зрения мужчины.

— Фанни, — позвал саксофонист в микрофон, — хватит кокетничать с молодым человеком. Иди работать.

— Значит, вы Фанни?

— Нет, меня зовут Ольга. А Фанни — мой сценический псевдоним. — Она натянула на голову парик и встала. — Хотите, я исполню что-нибудь лично для вас?

— Конечно, хочу. Спойте, пожалуйста, «Прощай». Знаете такую песенку?

— Такой песенки я не знаю, — ответила Ольга, и в ее карих глазах зажглись озорные огоньки. — Но что-нибудь лично для вас спою.

Загрузка...