Корабль, идущий в Эльдорадо

24

Что было потом? Ничего. Я так же сидел на скамейке, уже один, и смотрел на два размокших окурка, плавающих у самого берега. Это все, что мне осталось от Ксении.

Погода начинала понемногу портиться. С озера наплывал туман, такой густой, что при желании можно было представить, что ты находишься не в провинциальном русском городе, а где-нибудь в Лондоне, на берегу Темзы, или, скажем, на Венере (там тоже туманов хватает).

Но мне не хотелось ничего представлять.

Неожиданно для себя я заговорил вслух, хотя никогда раньше этого не делал.

— Зачем я тогда ушел из ресторана? Неужели я не знал, что женщин привлекают мужчины, достигшие больших жизненных успехов? Знал, конечно. Почему же ушел? Да потому что дурак! И вот, пожалуйста, получил от ворот поворот… Ну надо же, как она меня лихо отшила. Раньше такого в моей жизни не было. Мало ли чего не было. А вот теперь есть…

Если бы в этот момент кто-нибудь случайно наблюдал за мной со стороны, он бы наверняка решил, что у меня «поехала крыша». И вообще-то был бы недалек от истины.

День, между тем, постепенно угасал. Зажглись фонари на набережной «Утопиться, что ли?» — мелькнула шальная мысль. Мелькнула и пропала. Этот выход был для меня чересчур романтичным.

И я нашел выход попроще: решил снова напиться.

С этой спасительной мыслью я и направился в ночной клуб «Карусель». По дороге я позвонил из автомата Баварину, намереваясь сказать ему пару ласковых слов. Но никто не ответил. Выслушав десяток длинных гудков, я повесил трубку.

В клубе все было по-прежнему. Гремела музыка. Мигали разноцветные огни. Танцевали парочки. Правда, на сей раз был вечер не аргентинской, а японской кухни. И все тот же невозмутимый официант принес мне графинчик сакэ — японской рисовой водки, а на закуску — тэппояки с тимаки.

Первое блюдо оказалось обыкновенной рыбой, зажаренной с перцем и бобовой пастой, а второе — рисовыми колобками, завернутыми в бамбуковые листья. Как мне объяснил официант, это были японские лакомства.

Вначале я, конечно же, пропустил стаканчик сакэ. Мне сразу полегчало.

На сцене появилась Фанни, точнее Ольга, в темно-красных лосинах, высоких замшевых сапогах и полупрозрачном лифчике. Она спела песенку на английском языке. А затем подсела ко мне.

— Привет, — сказала она.

— О-о, вы меня не забыли, — оживился я.

— Не забыла. Угостите девочку сигареткой.

Я раскурил сигарету и только после этого передал Ольге.

— Весьма эротично, — оценила она мою выходку.

— Оленька, как я рад вас видеть.

— Бросьте заливать.

— Нет, правда. Мне так плохо, так плохо.

— Опять свалились с балкона?

— Гораздо хуже, Оленька. Теперь я попал под поезд.

Я уже основательно опьянел. Лицо горело.

— Понимаете, я никого не любил по-настоящему. Разве что одну девочку в школе. А после — всякие легкие увлечения. И вот, представьте себе, полюбил. И не просто полюбил — замуж позвал. Хочешь ребенка — пожалуйста. Не хочешь — не надо. Все готов был для нее сделать. А она… изменила мне с человеком, который ей не то что в отцы — в дедушки годится. Представляете?

Ольга выпустила изо рта красивое колечко дыма.

— Вот клизьма, — сказала она.

Мне стало еще легче. Я с симпатией глядел на певицу.

— Оленька, я вас очень прошу, спойте «Прощай». Как в прошлый раз.

— Ну что с вами поделаешь, — улыбнулась она, — сейчас спою. А вы докурите.

Отдав мне сигарету со следами губной помады (я тут же с наслаждением затянулся), Ольга, покачивая бедрами, пошла к эстраде.

Саксофонист вскинул свой саксофон. Гитарист врубил усилитель. Пианист плюхнулся на вертящийся табурет рядом с роялем… Ольга взяла в руки микрофон и запела сильным голосом, так похожим на голос француженки, певшей «83 слезинки».

По моему телу пробежал легкий озноб.

А спустя час мы с Ольгой брели пустынными улицами ночного города. Ночь поглотила все без остатка. Мы растворились, исчезли, затерялись в густой смеси тьмы и тумана. Мы шли молча, словно бы тысячу лет знакомы, и обо всем на свете давным-давно переговорено.

— О чем вы думаете? — немного погодя все же спросил я.

— Да ни о чем, — призналась Ольга. — Я вообще редко думаю. Я живу инстинктами.

Мы опять замолчали. В рваном просвете туч показалась желтая луна. Рядом с ней мерцали далекие звезды. Из редеющего тумана выплывали дома, телефонные будки, машины… Вдалеке протяжно закричала невидимая птица. А где-то совсем близко ударил колокол, и его незатухающий гул надолго повис в сыром воздухе ночи.

Город словно вымер. В домах редко где светились окна. Хотя, в сущности, было не так уж и поздно…