Кормилица по контракту

29

…Она шла по темным, заснеженным улицам к остановке. Навстречу то и дело попадались веселые, шумные компании, загодя начавшие праздновать Новый год. Из одной ее окликнули:

— Девушка, айда с нами! Не пожалеешь!

Валя молча помотала головой и побрела дальше.

Остановка была пуста, очевидно, автобус на Москву только что ушел. Рядом с Валей затормозила какая-то темная иномарка. Из окошка высунулась молодая, ослепительно красивая брюнетка:

— Вам в город?

— В город.

— Садитесь, отвезу.

Валя, не задумываясь, влезла в салон. Брюнетка нажала на газ. Потом обернулась и мельком глянула на нее:

— А я вас уже видела. Ей-богу. Много раз. Вы всегда ходили с коляской, такой симпатичной, серо-голубой. Покупали своему малышу грушевый сок в палатке на углу Кирпичной и Зеленой улиц. С вами еще часто бывал высокий черноволосый мужчина. Ваш муж?

— Нет. Отец ребенка. А я всего-навсего его кормилица.

— Вот как? — Брюнетка разочарованно качнула головой. — А я-то думала — какая эффектная пара. Я там, на углу, в мини-маркете работаю. Инга меня зовут.

— Валя, — тихо проговорила Валя.

— А что грустим? Да еще и в канун праздника? Личные неприятности?

— Пожалуй.

Брюнетка понимающе улыбнулась:

— Ну это дело житейское. Поболит и отпустит. У меня вот тоже полный облом. Только сегодня утром разбежалась со своим бойфрендом. Он на Майорку укатил с моей подружкой. Ну и пусть! Пусть голубятся, мне не жаль! — Она отчаянно тряхнула длинными, иссиня черными волосами. Помолчала немного, потом спросила с любопытством: — А у тебя-то что стряслось?

Валя промолчала.

— Да, подруга, ты не из разговорчивых, — укоризненно заметила Инга. — Ну и черт с тобой. Давай лучше музыку послушаем. — Она включила на полную громкость стереосистему.

Больше они не разговаривали, ехали молча под оглушительное буханье колонок. Наконец впереди показался освещенный щит с надписью «Москва».

— Приехали, — проговорила Инга, чуть сбавляя скорость. — Дальше куда?

Валя поколебалась и назвала адрес Тенгиза. Она не собиралась оставаться у него ни дня, просто ее преследовало неодолимое желание хоть на мгновение взглянуть ему в глаза. Спросить, как можно обнимать сонное, бесчувственное тело под прицелом фотокамеры и каково клясться в любви человеку, которого сам же вымазал грязью с головы до ног.

Инга послушно развернула машину на перекрестке и понеслась в указанном ей направлении. Вскоре они уже стояли у знакомого дома, который Валя покинула несколько дней назад.

— Спасибо. — Она протянула девушке деньги.

— Пожалуйста. — Та спрятала купюры в бардачок, помахала на прощанье рукой и умчалась в ночь.

Валя подошла к двери подъезда, долго стояла, прежде чем набрать код домофона — ключи от квартиры она позабыла в спешке и суете, когда уезжала к Антошке. Наконец решилась, набрала нужные цифры.

Никто не отозвался. Валя надавила на «сброс» и повторила вызов. Снова молчание.

«Спит, — с ненавистью подумала она о Тенгизе. — Спит себе спокойно, подонок, мразь! И совесть его не мучает нисколечко».

Валя в третий раз, со всей силы принялась жать на потертые, металлические кнопки. Домофон внезапно захрипел, затем из динамика донесся чужой, далекий, словно замогильный, голос:

— Да. Кто там?

«Наверное, не туда попала», — решила Валя. Она уже дотронулась пальцем до клавиши «сброса», но голос повторил громче:

— Кто это?

Ей пришло в голову, что Тенгиз мог позвать гостей, и это говорит один из них, в то время как сам хозяин пребывает в отключке.

— Позовите Тенгиза, — попросила она в динамик.

— Тенгиза? — задумчиво переспросил странный голос. — А его нет.

— Куда это он, интересно, делся? — с раздражением произнесла Валя. — В ларек побежал?

— Он умер.

Она едва не упала, поскользнувшись на обледенелом асфальте, и вовремя ухватилась за ручку двери.

— Что за идиотские шутки? Кто это, вообще, говорит?

— Его отец. И это не шутки… Валентина. Ведь ты Валентина, правда?

Теперь Валя отчетливо расслышала в голосе южный акцент, который поначалу не заметила. У нее резко закружилась голова, ноги подкосились. Она буквально висела на дверной ручке, готовая вот-вот лишиться чувств.

— Заходи, — сказал Муртаз Аббасович.

Запищал сигнал, снимающий блокировку. Валя, не помня себя, зашла в подъезд. Добрела до лифта, дождалась, пока раскроются двери.

Муртаз Аббасович ждал ее на лестничной площадке. Он был без пиджака, в одной ослепительно белой рубашке и галстуке. Лицо его было красным и совершенно мокрым, но спокойным.

— Что случилось? — с ходу бросилась к нему Валя. — Что с Тенгизом? Он заболел?

— Он вскрыл себе вены. Три часа назад. «Скорая» опоздала, слишком большая потеря крови. — Муртаз Аббасович говорил ровно и тихо, словно читал молитву.

Валя остановилась на месте, отпрянула от него.

— Не может быть! Вы… вы обманываете меня! Нарочно обманываете, издеваетесь!

Он устало уронил руки.

— Если бы. Если бы обманывал. Все так и есть. Идем. — Муртаз Аббасович повернулся к Вале спиной, вошел в квартиру. Она на негнущихся ногах последовала за ним.

В комнате царил трам-тарарам. Постель была раскрыта, на полу валялись простыни, перепачканные кровью, какие-то пузырьки из-под лекарств. Надо всем этим витал едкий и тревожный аптекарский запах, и Валя отчетливо поняла, что так пахнет беда.

— Как… отчего это произошло? — Она сжалась в углу, не решаясь опуститься на стул, хотя ее мутило и в глазах стремительно сгущалась обморочная зелень.

— Я приехал к нему. Привез арбуз к Новому году. Долго звонил в дверь — Тенгиз не открывал. Тогда я взял у соседей запасные ключи и вошел. Он лежал в ванной. Он был без сознания. Все кругом в крови. Я схватил его, вытащил, принес вот сюда, на постель. Я пытался что-нибудь сделать, остановить кровь до того, как приедут врачи. Но ничего не смог.

— Почему? Почему он это сделал? — дрожащим голосом спросила Валя, закрывая лицо руками.

— А ты разве не знаешь? — строго произнес Муртаз Аббасович. — Из-за тебя.

— Из-за меня?! Нет! Нет!! Не смейте говорить этого! — Она тесно прислонилась спиной к стене, будто пытаясь спрятаться, раствориться, исчезнуть.

— Конечно, из-за тебя. Он ведь любил тебя. Дурачок, любил больше жизни. Это у нас наследственное — я тоже обожал покойную Тамилу, если бы не Тенгизка, ушел бы следом за ней, когда она умерла. — Муртаз Аббасович грузно опустился на постель, рванул на шее узел галстука. — Думаешь, зачем я здесь? Сижу в комнате, откуда только что вынесли моего мертвого мальчика? Зачем?!

Валя, ни слова не говоря, смотрела на него полными слез глазами.

— Я жду тебя.

— Меня?

— Да, тебя. Он велел мне. Тенгиз. Он оставил письма. Целых два. Одно мне. В нем он пишет, что любил тебя и не смог сберечь своей любви. И что виноват в этом я! Понимаешь — я!! Я, который молился на него, готов был живым в могилу лечь, лишь бы у него все шло хорошо! Будь проклят тот день, когда я взял тебя в магазин! Будь он проклят!! — Муртаз Аббасович сжал кулаки и заскрипел зубами. Это было до такой степени леденящее душу зрелище, что Вале показалось, она не вынесет и тут же умрет сама.

«Бежать! Бежать отсюда!» — мелькнула у нее отчаянная мысль.

Она с невероятным трудом оторвала тело от стены и сделала шаг в прихожую.

— Стой, — бесстрастным тоном приказал Муртаз Аббасович, — забери то, что тебе причитается. Возьми и убирайся вон. — Он вынул из кармана брюк обыкновенный, плотно запечатанный, почтовый конверт и отдал его Вале.

— Читать будешь не здесь. Прощай.

Валя стремглав выбежала на лестницу. Дрожащими руками разорвала бумагу, вытащила тонкий тетрадный листок в клеточку, подошла ближе к засаленной, тусклой лампочке.

«Моя дорогая Валя-Валентина! Если можешь, прости меня за все, что я сделал тебе. Сам я никогда не прощу. Когда ты будешь читать эти строки, ты уже будешь знать правду о том, какой я мерзавец.

Я хочу лишь одного — не оправдаться, нет. Хочу, чтобы ты поняла — я пошел на это ради любви к тебе, ради того, чтобы ты снова стала моей. Теперь я знаю наверняка — на лжи и подлости не построить счастья. Та, которую ты считаешь своей подругой, на самом деле — злодейка, исчадие ада. Она искусила меня, заставила забыть честь и совесть, встать на путь, который ведет прямиком в преисподнюю.

Милая Валечка, я дважды предал тебя и предал нашу девочку. Надеюсь, там, куда я иду, мне воздастся за это по заслугам. Прошу тебя, любимая, помни — ты мое короткое счастье, моя звезда, ближе тебя у меня никого в жизни не было и теперь уже не будет.

Мне больно сознавать, что из-за меня ты снова будешь в нищете, а я ничем не могу тебе помочь. Наша фирма на грани банкротства, у отца просить денег я не могу и не желаю. Поэтому оставляю тебе ту малую толику, которая позволит тебе не пропасть и встать на ноги. Это деньги той суки, которая дала мне их за то, чтобы я опорочил тебя. Почему у меня не отсохла рука, когда я принял их у нее?

Живи долго и счастливо, моя королева. Прости Тенгиза Теймуразова, твоего вечного раба».

Валя закончила читать, бережно сложила лист пополам. Ей казалось, она ослепла от слез. И лицо, и руки, и подбородок, и шея — все было мокрое.

На дне конверта лежали пять бумажек по сто долларов. Взятка, о которой умолчала Кира в своем повествовании. Валя положила письмо к деньгам, спрятала конверт в сумку, спустилась по лестнице, вышла на улицу и остановилась в тоске и апатии.

Куда идти? Кто ее ждет? У нее никого в Москве, никому она не нужна. Может последовать примеру Тенгиза и броситься под первую встречную машину?

Валя представила себя, распластанную на тротуаре, изуродованную, в крови и грязи, и ее затрясло. «Нет, что угодно, только не это. Это грех, за который потом придется отвечать перед Богом. Нужно терпеть. Терпеть, как бы тяжело и больно ни было».

Она повернулась и медленно пошла в сторону метро.

На станционных часах было ровно двенадцать. Валя села в полупустой поезд и поехала на Юго-западную, к тетке. Единственный, кто не выставит ее ночью, — это она. Ничего не объяснять, ни о чем не говорить — просто плюхнуться на старенькую раскладушку, закрыться с головой теплым, стеганым одеялом, отключиться, забыться, дождаться нового дня, не такого страшного, каким был сегодняшний…