Котировка страсти, или Любовь в формате рыночных отношений

Глава 9

В этот раз ее освобождение от очередного еженощного кошмара оказалось вовсе не таким забавным, как накануне. Едва посмотрев на дисплей звонящего мобильного, Карина поняла, что все, ее «выходные» кончились. Как-то резко пришло это понимание, даже до первого услышанного слова. И хоть не было в самом звонке ничего такого, более того, именно его она ждала так долго, настроение испортилось основательно и сразу.

— Да? — Ответила она Диме.

— Карина, девочка моя, ты проснулась?

— Конечно. — Согласилась она, с тоской увидев на часах «05.33». Соболев, и тот, будил ее позже. — Я проснулась.

— Замечательно. Я заеду минут через сорок, у меня сегодня очень плотное расписание, а нам обязательно следует поговорить. — Теплым и ласковым голосом сообщил Дима.

Конечно. Обязательно. Потому она и торчит тут уже которые сутки. Чтоб его…!

— Да, Дима. Я тебя жду. — Не дав своей иронии скользнуть в голос, спокойно согласилась Карина.

Дима отключился, больше ничего не добавив. Понимая, что поспать, пока, во всяком случае, ей не удастся, Карина встала. Вряд ли его привычки, стабильные на протяжении двадцати лет, изменились за полтора года, а значит, Дима еще не ел и рассчитывает позавтракать здесь, а ей следует об этом позаботиться. Иначе Картов расстроится и будет не в духе. А это не сыграет ей на руку.

В этот раз, разумеется, Карина велела, чтобы принесли две чашки, да и все прочее, так же, для двух человек. Не то, что в тот раз, когда…

Поняв, что дважды за последние двадцать минут вспоминает о соседе, с которым вчера решила покончить любые отношения, если настолько громко можно назвать их флирт, она осталась недовольна собой. Тем более что последняя ситуация, окончившаяся для нее все же немного счесанными коленями, под категорию «флирт» уже никаким боком не попадала. Подумать только, настолько дорогие номера, а ковры колючие и жесткие, абсурд какой-то. А если постояльцу захочется не просто на коленях постоять, или, чтобы перед ним постояли, а и больше? Ходи потом и прячь исцарапанную спину? Разве таких мало, которым хочется все и везде попробовать? Нет, как раз, наоборот, достаточно много. Тот же Константин, похоже, и не думал доходить до спальни…

Так, все. Хватит. Она, определенно, сейчас думала совсем не о том, о чем следовало думать. Да и, вообще, не только сейчас. Стоило настраиваться на тяжелый разговор. А в том, что он будет тяжелым, она не сомневалась. Об этом очень явственно свидетельствовали и Димино «девочка моя», и поспешный его приезд, перед всеми делами в том самом «плотном графике». И, отчего-то Карина не сомневалась, что тяжелым этот разговор будет именно для нее.

Дима, как и всегда, пришел вовремя. Ровно через сорок минут после звонка, он деликатно постучал в двери ее номера. Слушая этот тихий звук, пока пересекала гостиную, Карина думала о том, насколько же он контролировал себя, чтобы не нарушить образ и личину? При его-то возможностях и темпераменте. Интересно, а кто еще знал, сколько на самом деле силы в этих ручищах, которые он так аккуратно упаковывал в дорогие костюмы известных модельеров? Или, кроме Карины, об этом уже никто не мог бы поведать? Хотя, нет, были же еще парни из его охраны, они, так же, как и сама она, знали очень много о своем хозяине.

Впрочем, кто-кто, а Картов был непревзойденным мастером скрывать и свой характер, и свою силу, и свои потребности от всего остального мира, кроме крохотного круга избранных. А она уже давно оставила попытки разобраться, являлось ли счастьем или несчастьем то, что сама Карина входило в число этих избранных.

— Доброе утро, моя дорогая. — С такой знакомой интонацией и улыбкой доброго и любящего дядюшки, поприветствовал ее Дима, стоило Карине открыть дверь.

Она сдержанно улыбнулась, постаравшись вложить максимум радости в это движение губ. Внутри, как и всегда при виде Димы, возникло, смешалось слишком много чувств и мыслей. Конечно, Карина была рада его видеть, потому что появился шанс наконец-то все решить и уехать. И не сомневалась, что и его улыбка искренняя.

Проведя бок о бок с этим человеком два десятилетия, Карина была точно уверена, что Дима ее действительно любит, на свой, особый манер. Нет, не так, как любят ту самую, единственную женщину. Упаси Бог! Их отношения имели совершенно иной оттенок и направленность. Собственной, по большей части он, действительно, относился к ней, как к любимой дочери или племяннице. Вот только, Карина очень надеялась, что ни его настоящая дочь, ни многочисленные малолетние родственницы, никогда не познавали всей полноты «отеческой» любви Картова.

С другой стороны — Дима столько ее учил, столько раз спасал и помогал, что она не могла не испытывать к нему благодарности. Да и уважение, в чем-то, даже преклонение перед всем, что этот человек сумел достичь, какую организацию сумел вокруг себя воздвигнуть. После стольких лет она прекрасно знала, с чего он начинал и из каких кругов поднялся. Оттого достижения Дмитрия заслуженно казались Карине поражающими.

Однако, помимо уважения, восхищения, в чем-то, даже дочерней привязанности, так как вряд ли у нее имелся более близкий человек, чем Дмитрий Картов, она испытывала и еще одно очень сильное и глубокое чувство к этому мужчине. Проблема состояла в том, что его никак нельзя было тому показывать. Карина дала себе клятву, что больше никогда не скажет Диме об этих чувствах. Потому что, чем больше он поверит, что те угасли, тем легче и спокойней будет ее жизнь. И все же, каждый раз видя его, ей приходилась смирять свою душу и брать ту в железные силки воли и разума. Потому что мало кто мог обуздать такой бушующий ураган эмоций, видя и улыбаясь объекту своей ненависти.

Карина ненавидела Дмитрия долго и основательно. За то, что он делал с ней, за то, кем она была благодаря ему. Нельзя сказать, что она ненавидела его всеми фибрами своей души. Такое отношение принадлежало иному человеку, которого уже и в живых-то не было. Но Картов отхватил почетное второе место в рейтинге ее ненависти.

И в то же время, именно за то, что он с ней сделал, за то, кем он ее сделал — Карина и уважала и была ему благодарна.

Такое вот противоречие, которое Карина уже давно перестала пытаться понять или как-то себе объяснить. Одно она знала точно: если бы не Дима — ее давно уже не было бы на этом свете. А умереть она не могла себе позволить. Потому что Карина поклялась, что никогда не окажется слабее той сволочи. А смерть — это слабость и побег.

Потому сейчас она мило улыбнулась Диме, пропуская его в номер.

— Как дела? — Вежливо поинтересовалась Карина, прикрыв двери.

И прошла вглубь комнаты, к сервированному для завтрака столу.

— Суматоха, Карина. Сплошная суматоха со всеми этими выборами, агитацией, дебатами и подготовкой. Сил уже просто нет. — Пожаловался Картов, осматриваясь.

Она видела, как его глаза задержались на букете оранжевых роз.

— Соболев? — Поинтересовался Картов, бросая на диванчик пальто и дорогой дипломат.

— Шамалко.

Карина ничуть не сомневалась, что Диме сообщают о каждом ее шаге. Но вот что ей не понравилось, так это то, что упоминание старого конкурента вызвало не насмешливую ухмылку, как обычно, как было еще несколько дней назад, а одобрительную полуулыбку.

— Ты подружилась со своим соседом, — оставив тему цветов, заметил Картов, подходя к столу следом за ней. — Решила осчастливить Соболева, позволив тебе покровительствовать?

Карине вовсе не понравилось то, как задумчиво прищурились глаза Димы и его внимательный, изучающий взгляд. Слишком хорошо она знала этого человека.

— Я снова должна отчитываться? — В этот раз в ее голосе не было приветливых и уважительных нот. Только холодная и безразличная пустота.

— Нет, моя дорогая, что ты. — Дима тепло улыбнулся и едва руками не всплеснул, словно бы удивляясь «и как только она могла такое подумать?». — Ты вольна сама выбирать того, кто тебе по вкусу, мы давно это решили.

Он комфортно расположился на одном из кресел и тут же принялся за ароматные, горячие блины, сочащиеся желтым маслом и посыпанные коричневыми крупинками тростникового сахара. Дима любил именно такие.

Ничуть не расслабившись, Карина села напротив и налила себе кофе. Как бы он ни улыбался, а завел об этом речь Дима неспроста.

— Как тебе столица? — Как ни в чем не бывало, спросил Картов. — Понравилась, после перерыва?

— Нет, скорее утомила. Я поняла, что мне уже достаточно. — Карина медленно отпила горячий и вкусный кофе, внимательно следя за каждым движением и взглядом Димы.

— Значит Соболеву, так или иначе, ничего не светит? — Добродушно улыбнулся он в ответ.

— Так, — Карина отставила чашку. — Я все-таки должна отчитаться? — Она твердо встретила его совсем не веселый и изучающий взгляд.

— Мне просто любопытно, милая. Ты же мне давно стала родной.

Ага. Это точно, роднее некуда.

— С Соболевым довольно забавно, он умеет смешить. — Карина равнодушно пожала плечами. — А мне было скучно здесь. Мы пару раз встретились в баре, случайно. Вчера — поужинали вместе. Посмеялись. Вот и все. — Она откинулась на спинку кресла, прекрасно зная, что по ее лицу нельзя прочесть больше, чем сама Карина желает показать.

— Хорошо, что ты не скучала. Это… хорошо. — Кивнул Картов, принявшись за очередной блин. — Как и то, что вы с Костей только… посмеялись. — Задумчиво и рассудительно добавил он.

Карина приподняла бровь.

— Виктору не понравилось бы, если бы ты… подружилась с Соболевым. Он, знаешь ли, сейчас как раз… Как бы это правильней выразить? — Дима чуть нахмурился, продолжая завтракать. — В непримиримом конфликте с Соболевым. И, насколько я знаю, «роет под него». — Испортив всю изысканность фразы, вдруг добавил Дмитрий, вовсе не сдержанно ухмыльнувшись. — Впрочем, это не наши проблемы. Костя с этим справится, я в нем не сомневаюсь. Да и, в нашем кругу, неразрешимых разногласий не бывает.

Карина наклонилась вперед, думая вовсе не над проблемами Соболева.

— А я должна беспокоиться о настроении Шамалко и его недовольстве? — Голосом, который совершенно не выдавал напряженной дрожи, поселившей вдруг внутри, поинтересовалась Карина. — Ты, вроде бы, всегда предостерегал меня от любых контактов с ним? — Она с вопросом глянула в глаза Димы.

Он перестал есть и аккуратно отложил нож и вилку. Промокнул губы салфеткой и так же посмотрел Карине в глаза.

Так. Вот и добрались до самого интересного.

Карина медленно и глубоко вдохнула. Как перед прыжком в ледяную воду. В том, что следующие слова Димы ей не понравятся, она ни капли не сомневалась.

— Ситуации меняются, Карина. — Почти слово в слово повторив фразу, которой начал их прошлый совместный завтрак, медленно проговорил Дмитрий.

Она ничего не ответила, только молча подняла брови.

— На данный момент, нам с тобой было бы очень выгодно, если бы ты побеспокоилась о настроении Виктора.

Три «хи-хи», как говорилось в одном детском анекдоте. «Нам». Как же. Она что-то никак не видела, чем это может быть выгодно именно ей.

— Дима? — Одним словом дав ему понять свои сомнения, Карина вновь сомкнула пальцы на стынущей чашке.

— Я не прошу тебя принимать его покровительство, моя дорогая. — Спокойно заметил Картов. — Мне надо, чтобы ты согласилась провести с ним всего одну ночь. Единственную.

Внутри все медленно покрывалось тонкой и хрупкой ледяной коркой.

— Когда?

— Сегодня. — Заметив ее удивление, Картов только кивнул. — Да, Шамалко вернется сегодня.

— Зачем? — И дураку ясно, что он не просто так решил осчастливить бывшего друга и самого реального соперника по гонке.

У Димы существовали какие-то планы, для реализации которых и должна была послужить Карина.

— У Виктора сегодня вечером состоится любопытная встреча, где ему передадут некоторые бумаги.

«Твою мать… А лучше бы, самого тебя», Карина сидела с застывшей маской на лице.

— Мне очень нужны эти бумаги, милая. И я рассчитываю на твою помощь. Хватит копий с них, и информации с его ноутбука. Забирать их не нужно.

Как-то не видела она себя в роли Мата-Хари. Особенно при склонностях Шамалко.

— Почему он должен согласиться провести со мной эту ночь? — Отстраненно спросила Карина, с удивлением понимая, что как самая последняя дура еще надеется на какое-то чудо. Идиотка. — Какой шанс, что он возьмет эти бумаги с собой?

— Обязательно возьмет, он просто не успеет никуда заехать до времени, которое ты назначила ему ночью. — Дима смущенно улыбнулся. — Я взял на себя смелость ответить Виктору согласием от твоего имени. И договорился как раз на этот вечер.

Совершенно спокойно он протянул руку и наполнил свою чашку кофе.

А вот ей ее кофе опротивел. Она едва не отбросила от себя чашку, ощущая, как к горлу подкатывает горький и мерзкий ком. Собранность и отстраненность принялась трещать по швам.

Карина резко поднялась с кресла и стремительным шагом, пытаясь хоть как-то перенаправить бурлящий поток нахлынувших эмоций в движения, пересекла комнату. Остановилась у злосчастных и ни в чем, в принципе, не повинных роз. Протянула руку, но так и не коснулась нежных лепестков. Отвернулась и, не глядя на Диму, подошла к окну. Застыв перед тем, совершенно не видя прекрасной панорамы просыпающегося города, Карина пыталась удержать свой контроль, трещащий по швам. Тот, вот-вот, грозил рассыпаться прахом. А этого нельзя было допустить никоим образом. Надо обязательно дождаться одиночества. Когда он уйдет, у нее будет пара минут, чтобы позволить себе выплеснуть это все. Не сейчас.

— Шамалко много заплатит, я позаботился об этом, милая. — Дима поднялся из-за стола и приблизился к ней, остановившись в шаге. Карина видела его отражение в стекле окна. — Я понимаю, что тебе придется тяжело, и сожалею. Мы оба знаем, что Виктор не самый… простой клиент. Но и я, конечно же, в долгу не останусь, дорогая. Эти документ и информация очень важны для меня.

Конечно же. Она и не сомневалась. Благодарить Дима умел. Просто осыпал золотыми горами. Вот только в сожаления его не верила. Ни х… ему не жаль! Она не удивится, если он еще и представлять будет, что там с ней Шамалко в эту самую минуту делает, и ловить кайф от воображаемых картин.

Карина тяжело втянула воздух носом и попыталась протолкнуть его в сжавшееся, сдавленное горло.

— Я могу отказать тебе в этой просьбе? — Сдавленно поинтересовалась она, продолжая смотреть в окно.

— Я сейчас прошу тебя не как Карину, милая. — Вроде бы и с раскаянием, а на самом деле жестко и без вариантов отмел он эту придурочную надежду, неясно как еще тлеющую в ее душе. — Потом, как только отдашь мне копии и флешку, можешь возвращаться домой, я позабочусь о тебе. И все будет так, как последние полтора года. Ты спокойно «уйдешь», как решила. И мы будем перезваниваться и интересоваться друг у друга здоровьем и состоянием дел.

Ах, ему только и говорить, что на дебатах. Как убежденно, с какой верою в правильность и единственную верность выбранного им варианта. И рисует такое светлое будущее и перспективы…

— Ты никогда меня не отпустишь, да? Пока я смогу принести хоть какую-то пользу? — Хрипло и с паузами проговорила она, стараясь сохранять здравомыслие.

— Ты будешь свободна уже завтра утром,… Карина. — Дима подошел немного ближе.

Она ни на секунду не поверила.

А что ему взбредет в голову через год, два? А вдруг, надо будет еще что-то сделать, для чего он решит использовать если не ее тело и таланты в постели, то мозги?

Карина закрыла глаза и плотно-плотно сжала веки.

Она так долго отвоевывала свое право и свободу. Так мучительно долго. И он дал ей это. Только так до конца и не отпустил поводок, до сих пор дергает. Да и отпустит ли когда-нибудь?

Ей нельзя было сейчас сорваться, надо было терпеть. Вот только, расслабившись за последние дни, лишь самую малость попробовав другого, нового и непривычного, игривого ощущения вседозволенности и безнаказанности, так сложно было сейчас сдерживаться. Она сжала пальцы так сильно, что аккуратные ногти до боли впились в ладони. Не надо было играть с Костей. Чувство свободы всегда так искушает. Как теперь вернуть привычную отрешенность и самоконтроль?

— Карина? — Словно зная все, что проносится сейчас в ее голове, Дима чуть удивленно поднял бровь.

Он не спрашивал и не интересовался ее мнением. Сейчас был не тот момент. Когда Дима говорил что-то делать не… Карине, она не могла ему отказать. Не имела права. Так было все последние двадцать лет. Слишком крепко ее держали его массивные и толстые пальцы, все еще грубые и жесткие, несмотря на еженедельный массаж и маникюр.

Понимая, что делает ошибку, Карина все еще надеялась заставить свои губы не шевелиться. И не справилась.

— Ненавижу тебя. — Вновь закрыв глаза, тихо выдохнула она, проклиная себя и свой язык.

За ее спиной Дима резко и шумно выдохнул. Дернулся, став почти впритык к ней. Она всем телом ощутила жар этого тяжелого и грубого, несгибаемого тела, в котором внезапно взорвался вулкан из-за ее слов.

Дура, дура, дура! В ее жизни все было не как у других людей!

— У меня совсем нет времени. — Его ладонь тяжело легла на ее плечо, и Карина слабо удивилась, как это ткань не затлела от ее жара. — Я понимаю, что тебе тяжело, моя девочка. И ты никогда бы, просто так, не сказала этого по своей воле. Я помню. Но… спасибо тебе. — На миг он прижался к ней сзади крепко-крепко. И Карина с дрожью ощутила тяжесть и твердость его возбуждения.

Больной, жестокий извращенец.

И дура. Полная дура, так и не научившаяся избавляться от эмоций. Не впавшая в апатию после двадцати лет. Идеальная жертва насильника, которую можно ломать снова и снова, и упиваться ее болью, страхом и ненавистью.

А после — мило поговорить и попить кофе, потрепав умную девочку по щеке и насладиться ее умом и смекалкой. Пигмалион, чертов!

Как же она его ненавидела, Боже! А лучше бы смогла полюбить, вдруг бы он тогда полностью утратил к ней интерес? И почему она не страдает Стокгольмским синдромом?!

Карина промолчала, стараясь не дать внутренней дрожи добраться до мышц. И все равно знала, что как любой хищник, Картов ощутил, нюхом уловил ее ужас. И наслаждался этим. Они все наслаждались. Всегда.

— Тебе привезут все необходимое, Карина. И введут в курс дела. — Уже иным, деловым и собранным тоном, через миг продолжил Дима. И отстранился от нее. — Завтра утром я буду ждать тебя. Ты знаешь место. Спасибо за завтрак.

Коснувшись напоследок ее щеки легким покровительственным поцелуем, он молча вышел из номера, забрав дипломат и пальто.

А Карина, почти не ощущая рук и ног, словно все тело вдруг стало ватным и каким-то чужим, медленно побрела в спальню.

Но зачем-то остановилась перед зеркалом, висящим над изысканным деревянным комодом. Оттуда на нее смотрели испуганные, полные ужаса и поломанных надежд глаза маленькой девочки.

«Какая же ты дура, Дашка!», Карина протянула руку и зачем-то обвела эти огромные глаза отражения пальцем. «Сколько раз тебя били, ломали и топтали, а ты все еще во что-то веришь и на что-то надеешься. Нет Деда Мороза. И чудес не бывает. И доброты нет. А справедливости и подавно. Даже просто, покоя для тебя нет. Видно, не заслужила ты этого, в какой-то их, непонятной раздаче там, наверху. А ты все ждешь…»

Она стояла и бездумно водила пальцем по холодному стеклу зеркала, не понимая, что за странный, противный и надоедливый звук отвлекает, и режет притупленный слух. Пока не поняла, что это с ее закушенных губ срываются противные и жалкие, тонкие, совсем детские хныканья.

Карина резко зажмурилась и захлопнула рот рукой. С силой сжала пальцы другой руки на коже живота, щипая, болью приводя себя в чувство.

«Соберись, Дашка! Соберись! Ты же не тряпка, черт тебя побери! Не для того ты столько лет сопротивлялась и выдерживала все это, чтобы сейчас сломаться! Мы — не ломаемся. Мы сильные! Сильнее той сволочи. Мы же выжили!», Карина медленно и плавно подняла веки, и немного настороженно снова посмотрела в свое отражение.

В том больше не было видно растоптанной маленькой девочки. Не было боли и разбитых детских надежд. Только отстраненность и собранность. Холодное, опустошенное безразличие.

Как там говорил один из тех «специалистов», к которым она когда-то ходила?

«У вас детская травма, Кариночка. Вы ведете себя по детски, когда вам плохо, или когда хорошо. Особенно, когда хорошо, словно возвращаетесь в период до того события, которое вас травмировало».

Вот она и заигралась в последние дни, расслабилась, выпустила на волю то, что нельзя было отпускать из жесткого контроля. Но Соболев ей чересчур понравился.

Что ж, теперь расплачивается. Опять переживает то, что в последние годы удавалось весьма неплохо контролировать.

«У вас детская травма, Кариночка…»

Как там дети говорят в ответ на обиду? Сама дура? Точно, она именно так себя и вела, играясь в то, во что играть не стоило. А теперь — пришли счета.

«Детская травма…»

Идиот этот специалист. У нее вся жизнь — сплошная травма для психики, и ничего вот, она еще жива и даже трепыхается. Она сильная. И с этим справится. И пошли они…

Зеркало со звоном пошло трещинами, посыпались на комод маленькие кусочки переливчатого, серебристого стекла. С грохотом упала на деревянную столешницу бронзовая пепельница.

Карина гордо расправила плечи и посмотрела в искаженное, разбитое на тысячи кусочков, отражение. Она сильная, и это переживет.

Где наша не пропадала! Где и как нас только не трахали, а? Перетерпим и это.

Хрипло и горько рассмеявшись своему отражению, она отвернулась и пошла в ванную.

Дима за зеркало заплатит. А ей пора начинать приводить себя в порядок.

В спальне было так темно, что он ни черта не видел. Даже часы, отчего-то, не светились. Протянув руку, Константин нащупал прикроватную тумбочку с лампой и щелкнул выключателем. Так, с часами — ясно, кое-как раздеваясь утром, он бросил на те пиджак. За окном — неясно что, потому как шторы задернуты, оттого и такая темень.

Вновь дотянувшись до тумбы, Костя взял мобильный — пять вечера. Что ж, выспался. Теперь надо было разбираться со всем тем, что он узнал этой ночью.

Не прошло вечером и получаса с их… «разговора» с Кариной, как ему позвонил Никольский с сообщением, что Виталий не особо и ломался. Так что сам Борис сейчас подъезжает к отелю, и Костя может поехать и поговорить с Лихуцким. Других планов на вечер у Соболева уже не было, а вот вопросов к Виталию — имелось много.

И тот, действительно, с готовностью поделился собственными знаниями. То ли Никольский так его чем-то запугал, то ли два парня, нависающие по бокам от Виталия, жмущегося в спинку собственного дивана, то ли еще что, Костя не вникал. Главное, что его распоряжение выполнили, и без всяких кровавых последствий. Лихуцкий выглядел достаточно невредимым.

Впрочем, Лихуцкому и не было смысла упираться. Противопоставить им он ничего не мог, не тот уровень, а страдать за чужие интересы не хотелось. Да и не накажут его за болтливость другие. Еще в машине Борис признался, что пообещал Виталию покровительство Соболева за информацию.

Костя поворчал, что сам решает, кого брать к себе, но обещание Бориса не отменял. Так что Виталий чувствовал себя почти свободно. Ну, учитывая обстоятельство, само собой.

— Шемалко купил Можайского с потрохами. — Начал отчитываться Борис, уже успевший поговорить с Виталием. — Вот этот, — кивок в сторону Лихуцкого, — приезжал контролировать и обеспечивал гарантию оплаты. Приеду, проверю все счета и бумаги, но тот собрал ему всю информацию по новому комбинату и по тому, каким образом тот, вдруг, так удобно для тебя, оказался бесхозным. Плюс, как я понял, расщедрился на отчетности. Короче, слил Шемалко все, к чему только имел доступ.

Константин, наблюдающий в это время за вздрагивающим от резких звуков Виталием, выругался и попытался в уме прикинуть масштабы бедствия. Все же, некоторым сколько не давай, ручки к большему тянутся. То, что вся эта информация попала к Виктору, было совсем не хорошо. Даже, плохо. При желании, все можно было повернуть так, что Соболева могли обвинить далеко не в законных манипуляциях. А при необходимости — навесить сверху и еще что-нибудь «левое», на выбор, чтоб прижать посильнее.

Хрустнув пальцами, он достал сигарету и прикурил.

— Как передали?

Никольский с виноватым видом вперил глаза в пол.

— Ты сам привез флешку сюда, и это ее забрали из номера.

— Что за бред?! — Костя разозлился. — Я прекрасно знаю, что именно беру с собой, и из моих вещей ничего не пропало, никакие новые флешки не появлялись, и не исчезали…

Он вдруг чертыхнулся.

— Машка!

— Да, — Борис, признавая свой промах, кивнул. — Они ей в багаж его подсунули, она ж кроме своих журналов и побрякушек ничего не видит. И, наверняка, даже не поняла, что ее использовали.

Может быть. Но и Можайский одно время был надежным управляющим.

— Проверь. — Распорядился Костя, зная, что Боря прекрасно понял направление мысли.

Тот рьяно кивнул, очевидно, демонстрируя полную готовность исправлять свои ошибки.

Соболев выдохнул дым и опять глубоко затянулся.

— И что ж Виктор тогда молчит? — Быстро размышляя в поисках решения, поинтересовался он у Никольского. — И зачем Можайского прикончил, если тот все выполнил?

Тут Борис нежданно усмехнулся.

— Это самое интересное — помнишь, как ты устроил разгон Максу за самодеятельность и за полетевшие на трех заводах системы?

Костя нахмурился. Максим Кучеров был их главным программистом, которому с месяц назад, действительно крупно влетело от него. Так, что Макс до сих пор в его присутствии заикаться начинал.

— И?

— Этот его вирус был и на комбинате! — Никольский продолжал довольно ухмыляться. — Можайский о нем, ясное дело, не знал. Ты ж тогда потребовал, чтоб все убрали и исправили тихо. Иначе все полетят с работы и больше ее в области не найдут.

Костя хмыкнул, уже поняв, к чему клонит Борис.

— Шамалко не может прочесть информацию?

— Ну, да! — Боря с восторгом крякнул. — Макс тогда говорил мне, что этот вирус можно использовать для защиты данных, чего он и старался достичь. Надо знать ключ, чтобы что-то нормально скопировать. Я дал добро. — Никольский передернул плечами, признаваясь в самовольничестве. — На наших компьютерах он есть — и мы видим при просмотре данные, а вот у Шамалко — ключа не оказалось. Насколько знает этот, — он махнул в сторону молчащего Лихуцкого. — Тот сейчас пытается взломать код. Потому и тишина, предъявить пока нечего.

— А Можайского, того… Это не Шамалко. — Вдруг подал неуверенный голос Виталий.

Костя удивленно глянул на него.

— А кто?

— Он сам. Думаю, когда понял, что теперь от вас его Шамалко не прикроет, еще и лично займется за такой прокол… — Лихуцкий тяжело сглотнул, наверное, подумав, что и сам был недалек от подобной участи. — Вы же знаете методы Виктора…

В комнате на минуту замолчали. Здесь все знали методы Шамалко, и действительно понимали, отчего Можайский предпочел покончить с собой. Тех, кто не оправдывал его ожидания, Шамалко наказывал долго и основательно. Как и в бизнесе, при личных счетах Виктор все еще не отошел от привычек своей молодости.

— Ладно, черт с ним. — Махнул рукой Соболев, затушив сигарету в каком-то стакане. — Сам виноват, в конце концов. Но на кой Шамалко было такой погром в номере утраивать, объясните мне? Он же не клоун, какой-то, чтобы так позориться. А если бы был просто уверен в себе и бросал вызов — не скрывался бы.

— Виктор не планировал такого. Он сам два дня был в бешенстве и срывался на ком придется. Его… подставили. Какой-то ненормальный. Человек, которого он послал. Я его не нанимал и не видел, потому конкретней сказать не могу. — Лихуцкий нервно потер плечо. — Вроде проверенный и опытный, а вот же — устроил это. Никто не знает зачем. Мне поручали выяснить, но я даже не смог того разыскать. Он как в воду канул. — Виталий скривился.

Как бы там ни было, а каждый здесь считал себя профессионалом в своей области. И никому не нравилось терпеть поражение или совершать ошибки.

Никольский задумался, а Костя попытался понять, что это еще за ненормальный на его голову? Видимо его и засняли камеры наблюдения в отеле Лехи.

Кто посылает незаметно что-то украсть человека, способного выкинуть такой номер? Как это Шамалко так прокололся?! С его то опытом? Черти что. Бред какой-то.

Повертев в пальцах зажигалку, он крепко сжал ту в ладони.

— Так. Ладно. Расслабляться нам некогда. В запасе — день, два, не больше. — Суммировал он итог и посмотрел на Бориса. — Радоваться надо прекращать, что один человек намудрил, то второй — размудрит, — заметил он, имея в виду вирус Макса. — Это всего лишь вопрос времени. Забрать назад информацию не выйдет. Идти на переговоры заранее — не собираюсь, и так, приблизительно, знаю, чего он захочет. — Костя медленно постукивал серебряной мордой волка на кончике зажигалки по столу, прикидывая план действий. — Надо поднять все, что у нас есть на Виктора. Все. Нарыть еще что-то. В общем, Боря вертись, как хочешь, ищи через любые каналы, но достань что-то такое, против чего Виктор не сможет наши документы выставить. Не хочу я с Шамалко дел иметь.

Никольский тяжело вздохнул, прекрасно понимая, насколько трудно было выполнить такую задачу в сжатые сроки, но послушно кивнул.

Виталий тут же предложил все, что имел сам. Ишь, как выслужиться захотел, лишь бы не остаться на растерзание Виктора. Впрочем, не раз видев отчеты о жертвах таких «растерзаний», Костя его понимал и не судил. Тем более что теперь рвение Лихуцкого ему же на пользу.

Они занимались этим всю ночь. Достали Алексея, подключив и его к мыслительному и сыскному процессу. Борис названивал домой, подняв с постелей всех помощников. Информация находилась, но не так много и не настолько серьезная, как хотелось бы. То есть, информации было море, но вся на уровне слухов. А Косте надо было что-то серьезное, железобетонное, подтвержденное фактами и доказательствами. Такого, пока, не было. Однако он не собирался сдаваться заранее. Не на того Шамалко напал.

И ни о чем другом Константин не вспоминал и не думал, пока, в половину шестого утра, усталый и злой, как черт, не добрался до своего номера.

На полу гостиной небрежно лежала синяя шелковая лента. Пояс от халата Карины.

Несмотря на всю злость от мало результативных поисков, Костя ухмыльнулся, подняв кусок ткани с пола. Куча проблем, а он о бабе думает. Такое с ним впервые, кажется.

«Надо будет обязательно вернуть», решил он, наматывая ленту на пальцы, и пошел в спальню, «за одно, и разговор продолжим». Бросив пояс на тумбочку у кровати, он устало разделся, кое-как скинув вещи, и провалился в сон.

Итак, сейчас пять вечера. Надо было подниматься, разыскивать Бориса и выяснять, что тот нашел.

Выполнив первый пункт, то есть, поднявшись, Костя мимолетно улыбнулся, заметив моток синего шелка, так и лежащий на тумбочке.

Сейчас в душ, и звонить Боре. Если Никольский не раздобыл ничего существенного, придется искать в других местах. Может, обратиться к Картову, купить информацию. Наверняка, у того имелось достаточно компромата на давнего конкурента. Только Соболеву не хотелось обращаться к Дмитрию. Всегда и во всем он предпочитал самостоятельно находить выход, и эта ситуация не была исключением. Тем более что его полностью устраивало равноправное положение с Картовым. Становится у того должником не было никакого желания. Есть игроки и поменьше.

Борис что-то добыл, правда, не был уверен, что этого достаточно. Костя велел принести ему в номер. Но Никольский, верный своей паранойе, опасаясь прослушки, настоял на людном и открытом месте. Решив совместить это с «завтраком-ужином», Соболев решил посмотреть, что он там достал, в ресторане.

Пока он собирался после душа, позвонил Леха, который тоже увяз в этом всем уже по горло, и потому, что давно дружил с Соболевым, и от того, что не был доволен погромом в своем отеле. Рассказав, что они планируют, Костя велел и другу приезжать. Тот обещался подъехать через пятнадцать минут.

Закрыв номер, он скользнул взглядом по двери Карины. Подивился себе и такому интересу к женщине, и пошел к лифту.

Машина ждала ее. Об этом Карине сообщил администратор по телефону. Подхватив шубу, которую собиралась набросить уже в лифте, и маленькую сумочку, она направилась к двери. На разбитое зеркало Карина даже не взглянула. Все, момент всплеска прошел, она смогла взять себя в руки и отстраниться. Она вновь была той, кем ее сделали, и знала силу этой уверенности в себе.

Шамалко будет куда тяжелее вынести, чем многих других. К счастью или, к сожалению, Карина достаточно хорошо представляла себе, что ее ждет. Но не боялась. Не опасалась она и мести Виктора, когда тот увидит, что она сделала (в том, что Шамалко догадается в итоге, кто скопировал информацию, Карина не сомневалась) — вот от этого ее Картов, однозначно, защитит. Единственное, чего она опасалась, это любви Виктора к моральным истязаниям, его стремления к ломке своих жертв, которыми тот, без сомнения, считал и женщин.

И, наверное, от понимания того, что ей предстоит, сегодня у Карины внутри поселилось еще одно чувство, кроме отстраненности и ледяного самоконтроля.

Она еще не была уверена, но подозрение, что предстоящее окажется слишком тяжело вынести, рождало в ней не только привычную ненависть к Диме. Пожалуй, впервые с того момента, как они встретились, она серьезно задумалась над тем, чтобы хоть как-то «отблагодарить» его за все, что он сделал. Впервые Карина действительно подумала о том, что при желании, можно всегда найти действенный способ мести, который Дмитрий просто не сумел бы предусмотреть.

Поездка вниз в лифте показалась какой-то слишком долгой и напряженно-тихой. Странно. За все это время, то и дело, используя лифт, она ни разу не заметила, как долго тот, на самом деле, едет. Было ли дело в том, что в основном она использовала лифт в компании Соболева?

Тряхнув головой, словно попытавшись выбросить этим любые мысли о своем соседе, Карина заставила себя сделать глубокий вдох и медленный, плавный выдох. Ей нельзя отвлекаться и думать о том, что так ощутимо ослабило ее за эти дни.

Сдержанным движением руки, поправив строгую прическу, которой посвятила два часа сегодня, Карина еще сильнее распрямила спину и шагнула в шумный, наполненный сегодня людьми, холл отеля. Она не присматривалась и не рассматривала деталей, ей жизненно необходимо было удерживать концентрацию, а мелочи рассеивали, отвлекали. И все же, непроизвольно, сами собой, глаза выхватили в этой толпе фигуру, которая была уже слишком хорошо ей знакома.

Константин стоял у одной из колонн, внимательно слушая того мужчину, которого Карина видела у его номера вчера утром, и лениво осматривал окружающую обстановку. Его взгляд неуклонно двигался в ее сторону.

Карина быстро отвела глаза хоть и знала, что он уже заметил и ее саму, и это движение. Их взгляды не пересеклись именно из-за нее.

Быстро но, не теряя достоинства, она преодолела холл, больше не глядя никуда, кроме точки в пространстве непосредственно перед собой. И вышла в двери, услужливо распахнутые перед ней швейцаром.

Ей не надо было оглядываться или рассматривать Соболева, чтобы знать — через секунду после того, как увидел ее, он совершенно точно понял, куда она едет. Нет, не фамилию, а само наличие «работы» и клиента. Карина не желал знать, что он думал при этом. Даже думать не собиралась. Только отчаянно старалась подавить непонятное сожаление, неясно с чего всколыхнувшееся внутри.

Опустившись на мягкое, обтянутое великолепной бежевой коже сиденье автомобиля, она без выражения следила за тем, как водитель занял свое место. И думала над утренним разговором с Димой.

— Остановите у какого-нибудь книжного магазина. — Негромко попросила она, когда тот завел двигатель. — Хочу купить книгу.

Парень удивленно посмотрел на нее через зеркало заднего вида. Ухмыльнулся тайком, видимо считая, что читать ей у его хозяина будет, как раз, совсем некогда. Но только молча кивнул, показывая, что выполнит. И машина плавно тронулась, выезжая на дорогу.