Котировка страсти, или Любовь в формате рыночных отношений

Глава 22

— Костя…

Его губы обрушились на ее рот, поглощая, выпивая звук собственного имени. Он понял, что уже не сможет остановиться, но не испугался. Слишком хорошо в этот момент Костя понял, что наступило время не только молча поддерживать и находится рядом. Поверила она ему, или нет, но Карина нуждалась в чем-то большем, чем красноречивые взгляды. А Константин слишком сильно хотел свою женщину, чтобы попросить ту подождать пару минут, пока он дозвонится и посоветуется с психотерапевтом.

В любой войне иногда приходится отступать от штабных инструкций и действовать по обстановке, руководствуясь лишь своим чутьем и интуицией. И это самое чутье просто надрывалось внутри, говоря, что сейчас именно такая ситуация. В голове вспыхнула такая знакомая еще по Афгану мысль: «лишь бы не подорваться». Но, мысленно хмыкнув, Костя послал все к черту, и, как в омут, с головой бросился в прорву страсти, которая вдруг вспыхнула, затянула их.

— Дашка. Даша… — Прохрипел он, стиснув ее плечи своими руками. — Даша… — И снова впился поцелуем в ее губы, все же понимая, что не время еще озвучивать признания. — Хорошая моя.

Костя добрался до ее скулы, целуя, лаская место, на котором лишь недавно сошел синяк. Скользнул губами вниз, подозревая, что царапает ее щетиной.

— Прости. — Шептал он и, не в силах сейчас остановиться, покрывал отрывистыми, лихорадочными поцелуями ее шею и волосы.

Она отмахивалась от его извинений. Что-то шептала, слишком тихо и неразборчиво, чтобы он мог разобрать. Кидалась навстречу его губам, так же лихорадочно целовала лицо самого Кости. Тонкие, такие, непривычно неуверенные пальцы скользили по его сорочке, тянули и дергали ткань, рывками высвобождая пуговицы из петель.

Все отличалось от того, что было однажды между ними. Даже страсть, с которой они сейчас держали друг друга. Все было иначе, сильнее, первобытней, наверное. Никто никого не соблазнял, никто не пытался урвать для себя удовольствия или выиграть в флиртующем споре. Они хотели, нуждались друг в друге.

Он не очень помнил, как сдернул с нее кофту. Испугался, решив, что всколыхнет проклятые воспоминания, но Карина… Нет, Даша, так охотно прижалась, так рьяно прильнула к его груди, с которой сама уже сдирала рубашку, что все страхи улетучились. И Костя, продолжая обнимать одной рукой, другой заставил ее прогнуться, целовал, вдыхал и втягивал в себя ее кожу. Облизывал и покусывал грудь, не в силах остановить руки, блуждающие, гладящие все ее тело. Они как-то добрались до кровати, не особо разбирая дорогу, и рухнули на ту, не имея сил и желания на какие-то эффектные позиции и движения.

Костя оказался сверху, продолжая целовать ее грудь, заглаживать, сцеловывать единственный оставшийся, едва заметный лиловый синяк на ребрах. И опять, и опять прерывать поцелуи шепотом, беспокоясь, волнуясь, чтобы ей не было больно.

Но Даша только мотала головой и притягивала его к себе за плечи, как заведенная шепча только одно слово:

— Костя, Костя, Костя…

Он попытался перевернуться, решив, что не такой уж легкий, чтобы давить на нее, кажущуюся сейчас такой уязвимой и хрупкой. Да и не желал вызывать ассоциации с мучителями, наверняка, не раз пытающимися таким образом подавить, довлеть над ней.

Но Даша отчаянно замотала головой.

— Нет, так, хочу, чтобы ты был сверху… Хочу перестать бояться и помнить…

— Дашка. — Простонал он.

Приподнялся, вернулся к ее губам, ощущая, как пульсирует и горит пах, уже прижавшийся к ее бедрам.

Весь этот месяц Костя долго думал над тем, как должен отнестись к ней, как вести себя тогда, когда все же позволит их желанию взять верх. Думал над тем, как будет ласкать ее, как множество раз заставит испытать оргазм, до того, как сам погрузиться в тело любимой женщины. Но сейчас Соболев отчетливо понял, что оказался никудышным стратегом и логистом.

Какой, нахрен, план? Какая стратегия, если у него, как у сопливого пацана, дрожали руки, словно он попал к своей первой женщине? В голове горячим солнцем пульсировала кровь, застилая глаза красным маревом потребности. И он ничего не мог вспомнить из того, офигенно хорошего плана, который как-то придумал. Только снова и снова целовать Дашу не пропуская ни одного сантиметра тела, и еще больше возбуждаться, слыша тихие, полные такой же нужды, всхлипы. Ощущая такие же жадные и ищущие поцелуи.

Господи! Каким образом у них хватило выдержки когда-то играть друг с другом? Сейчас он этого не понимал.

Честно признав, что все планы и прелюдии придется отложить на следующий, а может, и на третий, или, даже, двадцатый раз, пока он хоть немного не насытиться ею, Костя одним движением вошел в нее.

Даша вонзила ему ногти плечи, наверное, до крови, и хрипло застонала. Он замер, ощущая, как тело прошибает холодный пот. А если поторопился? И еще не стоило? Может, ее телу еще нужен был покой? И он, придурок, причинил боль своей торопливостью…

Но тут Даша снова застонала и сама толкнулась бедрами, заставив Соболева погрузиться еще глубже. Распахнула свои глаза, ставшие совсем темными и ошалевшими, и сипло зашептала, сбиваясь, задыхаясь, торопливо целуя его пересохшие губы и лицо:

— Нет, не останавливайся, Костя, пожалуйста. Мне хорошо. Очень.

Все, его разум снесло этим тихим и невнятным шепотом.

«Таки подорвался», с каким-то ироничным смешком над самим собой, подумал он, и, словно, правда, взорвался, утратив весь контроль, который держал его так долго.

Он руководствовался лишь ее тихими и невнятными стонами, то ускоряя, то сбавляя темп, как бы не оказывалось сложно сдержать очередной толчок, еще одно погружение. Кожа обоих моментально покрылась солеными каплями испарины. И их пальцы, ладони, скользили по этим каплям, переплетались друг с другом, и вновь спешили дотянуться, дотронуться, найти. Их губы ласкали, и впивались друг в друга, и дыхание смешивалось, превращаясь в один, общий, то ли стон, то ли хрип. Он зачерпывал ее волосы и опускал в те лицо, продолжая вновь и вновь свои движения в горячем и влажном тепле ее тела.

Сколько прошло времени — секунды, минуты, вечность? Он сейчас понятия не имел. Но, услышав низкий, грудной, протяжный стон, посмотрев в глаза, вдруг ставшие глубокими омутами и удивленно распахнувшиеся в пространство, ощутив, как задрожало и бесконтрольно начало пульсировать ее тело — сам сорвался. Гортанно застонав, Костя ощутил, как подкатывает к самому горлу горячая, душная волна, ероша волосы на затылке и, судорожно вцепившись в подушку, лишь бы не причинить ей боли, сжав слишком сильно, в последний раз вонзился в Дашу. А перед глазами все пылало белой и слишком яркой вспышкой, как солнцем, что ли.

Пульс грохотал в ушах так, что казалось — все тело сотрясается в такт. Во рту пересохло и до одури хотелось пить. И еще — повторить все то, что только что было. Вот, только минуту передохнуть, и повторить.

Где-то под ним, под руками, которыми он упирался в матрас, чтобы ее не придавить, так же надсадно и тяжело дышала Даша. Сейчас ее глаза были закрыты, и он не видел в них отражения чувств и мыслей. Но по телу еще проходили волны дрожи, и он ощущал, всей своей кожей те впитывал.

Сердце успокаивалось, переставало так частить. И она уже дышала спокойней и глубже.

Костя не мог, да и не хотел отводить от нее глаза, смотрел и смотрел, упиваясь каждым мимолетны выражением удовольствия и блаженства на лице любимой.

Только вот, ее лицо становилось все сумрачней, и из-под плотно зажмурившихся век, вдруг градом покатились слезы. Она сжалась, свернулась клубком под ним, стараясь подавить рыдания. Но те, все равно, прорывались, пробивались сквозь ладони, срывались с ее губ тихим, задушенным ревом. Не показательно-красивым. А самым настоящим. Несчастным. Почти детским. Тем, что накатывает и не отпускает до икоты.

Костя зажмурился и крепко-крепко ее обнял. Перекатился на бок и, уткнувшись в ее затылок, начал тихонько укачивать любимую. Он слишком хорошо вдруг понял, отчего Карина заплакала. Словно в голову заглянул, прочитал страшную мысль.

Даже его, повидавшего и испытавшего от секса немало удовольствия за жизнь, потрясло то, что он только что пережил. Они пережили, вместе.

Ее же, получавшую от секса лишь боль, муку и пытки, подобное могло просто окончательно сломить. Одно дело, вытерпеть все, не осознавая, чего лишен на самом деле, и совсем другое, испытать это и пережить. Понять всю степень тех пыток, которые вытерпел. И ужаснуться от одной мысли, что опять возможно повторение тех мук после вот этого.

Тем более что то, что только что было между ними, даже у него, весьма циничного человека, язык не поворачивался окрестить всего лишь сексом. Это было куда больше. Так, словно, только с ней и могло все происходить настолько ошеломляюще и правильно. Настолько в точку, что мало какими словами можно отразить.

И потому, наверное, понимая, что не утешить ее словами, Костя продолжал тихо укачивать рыдающую в его руках Карину, и нежно целовал ее плечи, затылок, даже хлюпающий нос. Словно обещал, что теперь всегда будет только так. И молился, чтобы Карина ему поверила.

Ему хотелось спать, причем так, что глаза даже болели. Хотелось есть, ведь ужин так и остался на столике в кабинете. И от одной мысли о позабытой еде, подводило живот. А еще, ему все так же, до одури, хотелось снова заняться с Кариной любовью. Задача на миллион долларов — пойди, разбери, какой он, у мужика, основной инстинкт?

Последние полчаса Соболев честно пытался заснуть, решив, что остальное подождет. Ага, не тут-то было. «Бурление крови» в паху, подогреваемое месяцем воздержания и постоянного возбуждения из-за ее присутствия рядом, явно, не способствовало спокойному отдыху, да и желудок, то и дело напоминал о себе.

Карина, вроде бы, уснула. Хотя и тут он не брался утверждать. Но ее дыхание было спокойным и глубоким, да и рыдания утихли минут сорок назад.

Смирившись с тем, что, несмотря на усталость — сон к нему не шел, Костя открыл глаза и глянул на часы. Без десяти минут четыре утра. Обалдеть. Через два часа вставать, а он спал минут сорок за всю ночь. Надо хоть поесть, что ли. Осторожно отодвинув Карину, Костя выбрался из кровати и разыскал исподнее. Вспомнил, кто именно его эконом, секунду поразмышлял и, решив, что рисковать не стоит, мало ли чего тот себе надумает, если, не дай Бог, заявится сейчас на кухню, поплелся в гардероб за спортивными штанами.

А когда вышел — сразу «уперся» взглядом в глаза Карины. Она не спала. И смотрела на него то ли настороженно, то ли с сомнением. А может, и сама хотела спать, а он тут бродит, мешает. Главное, слезы кончились, и то хорошо.

— Я есть хочу. — Остановившись у постели, объяснил он свои перемещения. — Ты, как? Рискнешь совершить со мной ночной набег на кухню? — Костя усмехнулся.

Карина еще пару секунд разглядывала его все с тем же выражением, а потом — медленно улыбнулась в ответ.

— Мужчины. — Глубокомысленным тоном изрекла она.

Потянулась и села в постели, как была.

— Я, между прочим, не настаиваю. — Костя сделал вид, что сие замечание его задело. — Может, мне и самому там еды мало. И если ты не хочешь…

— Хочу. — Карина встала и прошла мимо него в гардероб. — Я не ужинала.

Он прищурился и проследил за ее обнаженной спиной, радуясь тому, что брюки достаточно свободные.

— А вечером ты другое говорила.

— Соврала. — Донеслось до него. — Не могла же я тебя объедать, бедного, оголодавшего. Вы, мужчины, куда хуже голод переносите. Нервничаете, злитесь.

Карина появилась на пороге в халате. Едва ли не точной копией того, что был у нее в Киеве, только этот оказался какого-то зеленого оттенка, в темноте было сложно разобрать точно. Она посмотрела на него с каким-то сомнением, держа в руках концы пояса. После чего, с усмешкой, завязала тот крепким узлом на талии.

Костя усмехнулся.

— Не переживай, одного мне достаточно, на этот пояс — не претендую. — Он подмигнул.

А сам пытался разобраться, что значило ее поведение. Сейчас Карина впервые за все время своего пребывания в этом доме надела нечто, откровенно сексуальное. Ткань скользила и шуршала, обволакивая ее тело, заставляя его сомневаться, что желание наесться в данный момент для него первоочередное.

Что это? Очередное испытание для него? Ее попытка отстраниться, отступление со стороны Карины? Или, наоборот, хороший признак?

Эх, кто б объяснил? Валентину, снова, звонить некогда. Ну и, ладно, и сами не лыком шиты. Разберется.

— Идем? — Она легко прошла мимо него и остановилась в дверях комнаты.

— Идем. — Таким же тоном согласился Костя, отправившись следом.

В эту минуту в поведении Карины не было ни капли неуверенности или сомнения, которых в избытке хватало пару часов назад. Она вела себя так же, как до этого вечера, заставляя его мозг лихорадочно просчитывать варианты и возможные причины.

Так, в тишине, обойдя охранника, сейчас дежурившего в холле, судя по свету, они добрались до кухни. Решив не включать освещение, он в потемках добрался до холодильника. Куда и залез, по полному праву считая себя хозяином дома, и без всякого стеснения принялся инспектировать полки. Попутно жуя первое, что попадалось под руку. Уж очень он был голоден. Это оказался кусок какого-то мясного рулета.

Карина за его спиной фыркнула и, одарив выразительным взглядом, оттолкнула Костю от разграбливаемого холодильника.

— Фил нас убьет, если узнает, что мы поленились взять тарелки и таскали ужин… или завтрак с полок. — Иронично заметила она.

— Во-первых, это еще надо посмотреть, кто-кого, — он запхал в рот последний кусочек законной, но такой маленькой «добычи». — И, во-вторых, уволю к чертовой матери, если попробует хоть слово сказать! Я ужасно голодный! — Испытывая блаженство от ощущения еды во рту, невнятно проворчал Костя.

А она, таки права, он сразу ощутил себя добрее. Но ухваченного куска, определенно, было мало, чтобы наесться, а путь к источнику пропитания оказался отрезан.

— Не настолько, чтобы не потерпеть еще две минуты. Уж поверь, я в этом разбираюсь. — Карина хмыкнула.

И его назад не пустила. Достав какие-то пластиковые контейнеры, она закрыла холодильник. Из ближайшего шкафчика были извлечены тарелки и, буквально за две минуты, Карина умудрилась сервировать очень даже приличный ужин. Или завтрак, как она верно отметила.

— Не сложно, правда? — К его удивлению, Карина довольно изящно уселась на разделочный стол, стоящий в центре кухни.

Он решил не спорить и взял свою порцию, оперся спиной на этот самый стол так, чтобы касаться ее бедра. В конце концов, держать дистанцию теперь — было бы просто глупо. Какое-то время они молча ели. Оба, в самом деле, оказались очень голодны.

Карина, похоже, наелась первой. Отставив тарелку в сторону, она отвернулась, словно бы смотрела в окно. Что ей там было видно, он не спрашивал. Да и, вообще, пока не был уверен, что готов поддерживать беседу, все еще не наевшись.

Еще минут пять прошло в полной тишине. А потом он ощутил, как ее рука коснулась его плеч, прошлась по ним, поглаживая кожу, легонько царапая затылок ногтями. И, вслед за первым касанием пальцев, его плеч коснулись ее губы.

Стараясь не поперхнуться, Костя аккуратно отставил тарелку. Прикосновение Карины, как и все ее поведение сейчас, были очень даже уверенными. Она точно знала, что делает, и зачем. А вот он ее цель пока понять не мог. И не прочь был бы выяснить побыстрее, пока еще мог соображать. Потому как, удовлетворив голод, и ощутив ее ласку, Костя мог поклясться, что спать уже, как-то, совсем расхотелось.

Развернувшись, он перехватил ее руку в области запястья и легко коснулся губами ладони.

— Что ты делаешь? — Спокойно, насколько мог в этом состоянии, уточнил он, глядя ей в глаза.

Карина усмехнулась и, не забирая руку, немного подвинулась. Обхватила его ногами за талию.

— Похоже, я теряю квалификацию, если тебе приходится спрашивать. — Иронично заметила она, и наклонилась.

Теперь ее губы скользили и ласкали его шею и грудь.

Костя судорожно втянул в себя воздух и негромко выругался, поняв, что отпустил ее руку и сам уже загреб полные пригоршни волос Карины, словно старался прижать эти полные, чувственные губы еще плотнее к своему телу. Черт! Видит Бог, она вроде и не делала ничего особенного. Любая другая, навряд ли, вызвала бы хоть мимолетный отклик его тела подобными безыскусными ласками. А Карина уже взорвала ему всякий контроль и мозг. Он понятия не имел, как она касалась и какие именно точки находила на его коже и теле, но Соболев прекрасно ощущал, что она явно скромничает. Карина не потеряла ни капли своей квалификации.

— Не думаю, что нам стоит продолжать. — Просипел он, стараясь удержать воздух в легких.

Что было непросто. Как и думать, стоя между ее обнаженных бедер. Полы халата распахнулись, представив его жадным глазам ее живот, с маленькой, темнеющей впадинкой пупка, и стройные ноги. Да и верхняя часть халата держалась на честном слове. Да, ладно, кажется, просто зацепившись за острые, набухшие соски Карины. И все это здесь, в миллиметрах от него, от его рук, языка, кожи…

Сомнительно, чтобы какой-то мужчина мог спокойно отреагировать на такую картину.

— Ты меня хочешь. — Не спросила, а утвердительно заметила она, не отрывая губ от его ключицы, покусывая и лаская ту. — Или тебе нужна только неуверенная, сомневающаяся в себе девушка? Такую меня ты держать и целовать не хочешь? Я, ведь, не только Даша. Давно уже не она, Костя. Или мне для тебя ее играть?

Ладонь Карины уже пробралась мимо пояса спортивных брюк и дразняще, легко, сжала его напряженную плоть. Отпустила. Порхнула пальцами от самого кончика, до основания возбужденного члена.

— Я — Карина. И я та, кто есть, я…

«Господи, даруй ему хоть немного выдержки!»

Не уверенный, что его молитва услышана, Костя нежно потянул ее волосы, перепутавшиеся в своих пальцах, и жадно впился во влажный рот, не дав договорить. Так, словно и не ласкал ее час назад. Будто и не пробовал еще того удовольствия что дарило ее тело.

Она была совершенно неправа и права в то же время — он безумно, до чертиков хотел ее. Как Дашу, как Карину. Как свою женщину, просто-напросто. И никакая просторность брюк не могла скрыть этого. Но дело-то было не в этом. Как и не в том, о чем она тут себе надумала.

— Да, я хочу тебя. — Не таясь, признал Соболев и с трудом оторвался от ее губ. — И никак не делю тебя на части, или составляющие.

Наклонившись, он заставил ее откинуться, упереться руками в стол, позади себя. Поймал глазами напряженный и внимательный взгляд Карины.

Опять она боится. Опять не верит. «Наша песня хороша…»

Ну и, ничего. И пойдем по-новой. В принципе, понять ее недоверие он мог. Люди его круга, не то, чтоб часто, предлагали подобный уровень отношений таким женщинам, тут сомнения Карины очень даже оправданны. Только ему на это плевать.

Отпустив себя на какую-то долю времени, Костя с алчностью припал к ее груди, целуя и посасывая напряженные вершины сосков. Стянул ее халат так, что Карина не могла поднять руки. Но эта чертовка не растерялась, и заменила пальцы руки, стопами, умудрившись стянуть одной ногой его штаны. Нет, определенно, она зря волновалась по поводу своей квалификации.

— Ты мне вся нужна. Без остатка. — Прохрипел он, уткнувшись своим лбом в ее. — Вопрос в другом, моя хорошая, хочешь ли ты сейчас меня? Или делаешь то, что считаешь должным, исходя из своего опыта?

Ее глаза, находящиеся к его так близко, что немного сливались, удивленно распахнулись. Но она молчала. Что ж, где-то так он и подумал.

Эх, стоит ведь, посреди кухни со спущенными брюками, почти уложив на стол любимую женщину. Пульс грохочет в ушах, как автоматная очередь. И ее очень теплые ступни, хоть и замерли, но все еще не отпустили его… «вздыбленную мужскую гордость». А надо как-то отстраниться и сделав невозмутимый вид, продолжить жевать.

Со всеми этими ее проверками надо не железную, а какую-то железобетонную волю иметь.

Медленно вдохнув, Костя начал отстраняться. Сцепил зубы, ощущая, как легонько шевельнулись пальцы ее ног. Твою ж…

— Очень. — Тихо произнесла она.

И полностью улеглась на стол, умудрившись одним движением руки развязать пояс халата.

— Что «очень»? — Чувствуя себя дураком, у которого мозг отказался соображать в виду обескровливания, переспросил Костя.

— Я очень хочу тебя сейчас, Костя. — Медленно улыбнувшись, очень внятно повторила Карина.

Взяла его руку и положила на свою грудь. Слева, позволяя почувствовать, как частит ее собственное сердце.

Еще секунду или две он стоял неподвижно. Одним взглядом как-то охватив всю ее, всю картину целиком. Карину в распахнутом халате перед ним, на кухонном разделочном столе, с водопадом темных волос, рассыпавшихся по дереву, частично падающих в раковину. Ее грудь, полную, «настоящую», как она как-то с гордостью ему заявляла. С призывно торчащими сосками. Плоский живот и стройные ноги, продолжающие мучить и доводить его до грани какими-то легкими и незаметными движениями.

И понял, что все.

Он не сдержится. И опять пошлет свой распрекрасный план до фени. Эта женщина, не важно, Карина, Даша — была его слабостью. И жаждой.

— Вот теперь нас Фил точно убьет. — Почему-то заметил он, начина ухмыляться. — Сто процентов поймет, чем мы тут «оскверняли» его кухню.

Его руки ухватились за ее раскинутые бедра, рванули на себя. Костя вжался во влажное лоно напряженной плотью. Прижался ртом к ее улыбающимся губам. И все повторилось.

Не было сил сдерживаться. Не помешали им ни посыпавшиеся на пол тарелки, разлетевшиеся на части, ни твердая поверхность стола. Руки скользили по враз вспотевшей от этого жара коже, губы слизывали соленые капли, и снова впивались в рот. А Костя прижимал ее к себе все крепче, все глубже погружался, опять забыв о размеренности и контроле. И руки Карины путались в его волосах, прижимали его губы к ее лицу, к ее губам все сильнее. Ее тихие стоны и судорожное дыхание кружило ему голову, заставляя забывать обо всем вокруг и жадно хватать ртом воздух, отчего-то ставший разреженным.

И потом, когда они, отчаянно задыхаясь, приходили в себя, а Костя в очередной раз мысленно подсчитывал на спине царапины, Карина вдруг засмеялась. Попыталась остановиться, тыкаясь лицом ему в грудь, зажимала себе рот, прижимаясь губами к его лицу. И все равно хихикала.

Не имея пока сил, чтобы нормально вздохнуть, не то, что вести разговоры, Костя с трудом приподнял голову и посмотрел на нее, вздернув брови.

Она захихикала громче.

— Точно. — Почему-то шепотом, давясь смехом, прошипела Карина. — Ты прав. Фил нас убьет. Или, как минимум, лишит завтрака, пока не устранит все следы погрома. И все здесь не продезинфицирует. — Она опять зашлась в приступе хохота.

Костя лениво улыбнулся и потерся носом между ее подрагивающими грудями. Он подозревал, что этот смех был тоже формой нервной, в чем-то истеричной реакции психики Карины на только что произошедшее. Но пусть лучше уж так, чем те рыдания.

— Предлагаю скрыться с места преступления и сделать вид, что мы ни о чем не знаем. Пусть валит все на охранников. — Еще не до конца восстановив дыхание, предложил он.

Карина зашлась в очередном приступе смеха.

— Все равно мы завтрака не увидим, он тогда пойдет с ними ругаться и упрекать, что «мальчики» веселились без него. — Не очень внятно, задыхаясь, выговорила она. — Да и потом, не поверит он. Уже столько раз пытался с ними заигрывать, а те смывались. Поймет, что мы тут буянили.

— А нам что? — Поднялся с нее Костя и потянул Карину за собой со стола. — В положении хозяев куча своих прелестей. Нас их догадки и предположения не касаются. Что хотим, то в своем доме и творим. — Самоуверенно заявил он, и прервал ее следующие слова поцелуем.

Когда он оторвался от ее губ, Карина оказалась странно молчаливой. Даже хихикать перестала. И смотрела на него почти подозрительно. Но молчала. Он решил ее не тормошить. На одну ночь, и так, потрясений — «выше крыши».

Да и потом, такая усталость накатила, что предстоящий путь на второй этаж казался почти непреодолимым. Карина рядом, вдруг, тоже принялась зевать, наверное, ощутив то же самое. Не отпуская ее от себя, Костя медленно побрел в сторону лестницы и спальни в перспективе.

О том, был завтрак, или нет, они так и не узнали. Оба благополучно проспали почти до обеда. Может, будь Карина одна, Фил и решился бы что-то заметить. Но, очевидно, его присутствие сыграло не последнюю роль в невозмутимом и тихом поведении эконома. Что Костю полностью устраивало. Зато, его самого, так и тянуло начать смеяться, когда он встречался с лукавым взглядом Карины через стол.

Впрочем, с сожалением, Костя не мог не отметить, что и, несмотря на все, что было, она продолжала держаться несколько отстраненно. Но и не шарахалась больше от его ласк и поцелуев. Принимала их, а не расценивала, как нечто несусветное. Что уже, определенно, было прогрессом.