Крутая парочка

Глава 9

Лиска ворвалась в свою служебную каморку с покрасневшими от гнева и холода щеками. Ковач со страхом наблюдал за ней, отлично зная, чем для него чревато такое выражение лица. Однако он не двинулся с места, когда она подбежала к нему и изо всех сил стукнула его кулаком по плечу. Это походило на удар молота.

— Ой!

— Это тебе за то, что ты бросил меня вчера вечером, — объяснила Лиска. — Я ждала тебя, а Леонард меня подловил и подверг допросу третьей степени из-за нападения на Никсона. По его мнению, Джамал Джексон тут ни при чем. Он вбил себе в голову, что Джексон каким-то образом может использовать необоснованный арест в своем иске против департамента.

— В каком еще иске? — спросил Ковач, потирая плечо.

— Джексон угрожает вчинить мне иск за жестокое обращение.

Ковач закатил глаза:

— Ради бога! У нас есть видеосъемка его нападения на меня. Пусть жалуется сколько душе угодно. А если Леонард считает, что у Джексона есть для этого основания, то у него задница вместо головы.

— Знаю. — Немного успокоившись, Лиска бросила сумочку в нижний ящик стола и положила портфель на стул. — Прости, что я тебя ударила. У меня была скверная ночь. Приходил Стив, и я почти не спала.

— Надеюсь, мне не придется слушать о сексе?

Лицо Лиски снова помрачнело. Подойдя к Ковачу, она вторично ткнула его кулаком в то же самое место.

— Ой!

В этот момент в дверь просунул массивную голову Элвуд:

— Мне вызвать полицию?

— Зачем? — осведомилась Лиска, снимая пальто. — Не вижу состава преступления. Ковач снова потер плечо.

— Очевидно, я что-то сказал невпопад.

— Опять? — усмехнулся Элвуд. — А над твоим носом тоже она поработала?

Ковач попытался увидеть свое отражение на темном экране компьютерного монитора, хотя он прекрасно знал, что его нос покраснел и опух, как у старого пьяницы. Но по крайней мере на сей раз обошлось без перелома.

— Оскорбление действием, совершенное женщиной по отношению к мужчине, — одно из величайших социальных табу, — заметил Элвуд. — Жертвы могут включить тебя в группу поддержки, Сэм. Может, мне позвонить Кейт Конлан?

Ковач запустил в него ручкой.

— Почему бы тебе не убраться отсюда? Когда Элвуд захлопнул за собой дверь, Лиска опустилась на стул и виновато посмотрела на Ковача.

— Я не могла заснуть, так как мой мозг предпочитал бодрствовать. Среди прочих важных тем он размышлял о том, какая же все-таки тупица мой экс-супруг. Кстати, что случилось с твоим носом? Железному Майку не понравилось, что его сын предпочитал нетрадиционный секс?

— Что-то вроде этого, — отозвался Ковач. — Он вообще очень тяжело все воспринял. Не каждый день тебе сообщают, что твой сын покончил с собой. А чего ты добилась в БВД?

— Холодного приема. Лейтенант не сообщила мне никакой информации по делу, которое вел Энди. Она, видишь ли, не желает, чтобы пострадала чья-то карьера.

— Мне всегда казалось, что именно в этом состоит их работа.

Лиска пожала плечами.

— А узнала только, что в воскресенье с восьми до половины девятого вечера она была в доме Энди Фэллона — обсуждала с ним дело, которое его беспокоило. По ее словам, когда она уходила, с ним было все в порядке, но в последнее время он казался подавленным. Она даже предложила ему обратиться к психоаналитику.

— И он послушался?

— Это конфиденциальная информация.

— Никто рта не раскроет до заключения медэксперта, — проворчал Ковач. — Надеются, что это самоубийство, — тогда они могут вообще ничего не сообщать и посылать подальше каждого, кто захочет выяснить, почему парень покончил с собой. Если только он действительно это сделал.

Лиска взяла ручку, к которой был приклеен налитый кровью глаз из пластмассы — одна из причудливых вещиц, которые у них с Ковачем было принято дарить друг другу. Ковач особенно дорожил весьма реалистично выглядевшим отрубленным пальцем. Ему нравилось пугать им людей, оставляя его в папках и ящиках стола. Ковача забавляло, что такую штуку подарила ему женщина. После двух неудачных браков с “нормальными” женщинами почему-то это доставляло удовольствие.

— Ты пойдешь на вскрытие? — спросила Лиска.

— Чего ради? С меня достаточно видеть парня мертвым — не желаю смотреть, как его будут кромсать без особых на то оснований. Нил Фэллон сказал мне, что Энди приезжал к нему месяц назад, сообщив отцу, что он гей. И Майк не слишком хорошо к этому отнесся.

— По времени это совпадает с его угнетенным состоянием?

— Да. Так что все-таки попахивает самоубийством. Кроме того, парни, которые работали на месте происшествия, не обнаружили ничего необычного.

— Если не считать кучи гомосексуальной порнографии и разных игрушек для геев, — заметила Лиска. — Типпен передал мне, что вчера вечером в “Патрике” сплетничали об этом. Как ты думаешь, кто мог распустить такие слухи?

Ковач нахмурился:

— Кто же, как не эти три придурка, которых мы там застали. А где ты так рано успела повидать Типпена?

— В “Кофе Карибу”. Он каждое утро пьет там кошмарный двойной эспрессо.

— Настоящие копы всегда пьют скверный кофе из треснутой кружки. Это традиция.

— Традиция — это Рождество, — возразила Лиска. — Пить скверный кофе совсем не обязательно. Меня беспокоит сексуальный аспект дела. Что, если Энди Фэллон был садомазохистом? Допустим, он и его дружок проделывали эротические трюки с веревкой, что-то пошло не так, Фэллон задохнулся, а партнер в панике сбежал. В любом случае его можно обвинить как минимум в преступном бездействии.

— Я тоже об этом думал, — сказал Ковач. — Вчера вечером я побывал у Тома Пирса. Он производит впечатление человека, у которого совесть нечиста.

— Что он говорил?

— Почти ничего. Нам помешала его невеста — красотка-адвокат мисс Джослин Деринг.

— Деринг? — Брови Лиски поползли к челке. — Она имеет отношение к фирме “Дэринг — Лэндис”?

— Я выдвинул такое предположение, и никто его не опроверг.

Лиска негромко присвистнула.

— Интересный поворот. А как насчет отпечатков пальцев?

— Рапорт еще не поступил, но там наверняка окажутся отпечатки Пирса. Они ведь были друзьями.

Ковач включил свой компьютер, собираясь заняться предварительным рапортом о смерти Энди Фэллона. “Как все-таки досадно, что заключения медэксперта поступают в отдел только через неделю после вскрытия! — подумал он — Нужно будет позвонить в морг и поторопить их”.

Внезапно дверь открылась, и в комнату заглянул лейтенант Леонард.

— Зайдите в мой кабинет, Ковач. Немедленно. Разговаривающая по телефону Лиска опустила голову, чтобы не встречаться взглядом с лейтенантом, а Ковач со вздохом последовал за Леонардом.

На одной из стен кабинета лейтенанта красовался большой календарь, испещренный цветными пометками. Красные обозначали еще не раскрытые убийства, а черные — раскрытые. Оранжевый и синий цвета отмечали, соответственно, нераскрытые и раскрытые нападения. Просто и аккуратно. Вот такой белиберде учат на офицерских семинарах.

Леонард подошел к своему столу и остановился, нахмурив брови. Поверх рубашки с галстуком на нем был коричневый свитер с чересчур длинными рукавами. Он чем-то напомнил Ковачу игрушечную обезьяну, которая была у него в детстве.

— Сегодня вы получите предварительный рапорт медэксперта по делу Фэллона.

Ковач тряхнул головой, словно ему вода попала в ухо.

— Что? Мне сказали, что пройдет четыре-пять дней, прежде чем они им займутся!

— Кое-кто попросил об одолжении, ради Майка Фэллона. Он ведь герой всего департамента. Никто не хочет причинять ему лишние страдания. Что же касается обстоятельств самоубийства… — Его безгубый рот скривился, как червяк. — Мерзкое дело — самоубийство с явным сексуальным подтекстом.

— Да, — кивнул Ковач. — Со стороны парня было чертовски неосмотрительно покончить с собой таким образом, если только это действительно самоубийство. Департамент оказался в неловкой ситуации.

— Это второстепенное соображение, но весьма существенное, — отозвался Леонард. — Репортеры охотно выставят нас в дурном свете.

— Пожалуй. Сначала это дело о патрульных, которые проводили ночные смены в стрип-клубах, а теперь еще Энди Фэллон. Выходит, у нас тут настоящие Содом и Гоморра.

— Оставьте комментарии при себе, сержант. Я не желаю, чтобы кто-нибудь разговаривал с журналистами об этом деле. Сегодня я сделаю официальное заявление для СМИ. “Безвременная смерть сержанта Фэллона была трагическим несчастным случаем. Мы оплакиваем эту потерю, и все наши мысли с его семьей”. — Он процитировал текст на память, проверяя, насколько внушительно это звучит.

— Коротко, ясно и по существу, — одобрил Ковач. — Даже похоже на правду.

Леонард уставился на него:

— У вас есть причины полагать, что это неправда, сержант?

— Пока нет. Но хорошо бы иметь пару дней, чтобы в этом убедиться. Что, если имел место несчастный случай во время сексуальной игры? Тогда мог бы возникнуть вопрос о виновности.

— У вас имеются доказательства, что там присутствовал кто-то еще?

— Нет.

— Так в чем же дело? — Леонард нахмурился. — Вам ведь говорили, что Фэллон казался подавленным ] и обращался к полицейскому психоаналитику.

— Э-э… да. По крайней мере, это была полуправда.

— У него были… проблемы? — Леонарду явно не хотелось затрагивать эту тему. Ковач пожал плечами:

— Я знаю, что он был гей, если вы это имеете в виду.

— Тогда незачем ворошить грязное белье! — Леонард сел за стол и открыл папку, обнаружив внезапный интерес к бумагам. — Фэллон убил себя либо случайно, либо намеренно. Чем скорее мы с этим покончим, тем лучше. У вас полным-полно открытых дел.

— Да, — сухо произнес Ковач. — “Завтрашние убийства”.

— Что-что?

— Ничего, сэр.

— Быстрее заканчивайте и возвращайтесь к нападению на Никсона. Окружной прокурор не дает мне покоя с этим делом. Насильственные преступления для нас приоритет.

“Да, — думал Ковач, возвращаясь в свою каморку, — снижение числа этих преступлений умиротворяет муниципальный совет. А от странной, необъяснимой гибели копа можно отмахнуться”.

Ковач убеждал себя, что должен радоваться: он ведь не больше Леонарда хотел затягивать дело Фэллона, хотя и по другим причинам. Леонарду наплевать на Железного Майка. Возможно, он даже ни разу с ним не встречался. Его забота — департамент. А Ковач хотел ускорить дело ради Майка — как, наверное, и тот коп, который попросил медэксперта поторопиться. Однако напряженный комок где-то в солнечном сплетении никак не хотел разжиматься. Это ощущение было таким же хорошо знакомым, как прикосновение любовницы, — даже более знакомым, учитывая, что любовниц у Ковача уже давно не было…

Когда он вошел в кабинет, Лиска протянула ему его пальто.

— Похоже, Сэм, тебе нужна сигарета.

— Нет, спасибо. Я бросил курить.

— Тогда тебе необходим глоток свежего воздуха, чтобы вычистить грязь из легких.

Она многозначительно посмотрела на него, и Ковач, ни о чем не спрашивая, последовал за ней к двери.

— С делом Фэллона покончено, — сказал он, на ходу надевая пальто. — Вскрытие уже произведено.

— Что?!

— Все ожидают решения о самоубийстве. Только его назовут случайным, чтобы облегчить жизнь Майку. Сегодня мы получим предварительный рапорт — и благословение от Леонарда. Наверху никто не желает смущать департамент малоприятными подробностями.

— Охотно верю. — Лиска внезапно побледнела.

Она не произнесла ни слова, пока они не вышли на улицу, и Ковач не требовал объяснений. Они проработали вместе достаточно долго, чтобы он научился читать ее мысли по лицу. Служебное партнерство порождало интимность — не сексуальную, а психологическую и эмоциональную. Они отлично понимали и уважали друг друга — это помогало в работе.

Ковач шагал рядом с Лиской по лабиринту коридоров к северному выходу, которым редко пользовались. На улице ярко светило солнце, сверкал снег, небо было светло-голубым, как яйцо малиновки, но дул пронизывающий ветер, поэтому с северной стороны здания никого не было. Люди толпились у южного выхода, словно арктические птицы в поисках тепла.

Ковач сразу почувствовал, как холод обжег ему лицо, сунул руки в карманы пальто и повернулся спиной к ветру.

— Леонард так прямо и сказал тебе, что дело Фэллона закрыто? — спросила Лиска.

— Не прямо, но дал понять.

— Кто же добился такого быстрого вскрытия?

— Может быть, кто-то из наших, а может, кто-то наверху.

Лиска сжала зубы, глядя на улицу. Ветер ерошил ее коротко стриженные волосы. Ковач почувствовал, что ему вряд ли понравятся слова, которые она собирается произнести.

— Какая муха тебя укусила? — раздраженно осведомился он. — Здесь холоднее, чем в могиле моей второй тещи.

— Мне только что позвонил кое-кто и заявил, что он знает, над чем работал Энди Фэллон.

— А у этого “кое-кого” есть имя?

— Пока нет. Но вчера я видела его в БВД. Очередной неудовлетворенный жалобщик.

Ковач нахмурился.

— Так чем же, по его словам, занимался Фэллон?

— Убийством.

— Убийством? — недоверчиво переспросил Ковач. — С каких это пор БВД занимается убийствами? Уголовные преступления им не по зубам — они не в состоянии найти собственную задницу в темной комнате. Как мог Фэллон расследовать убийство, чтобы мы об этом не знали? Это чепуха.

— Он мог взяться за это, если мы сочли дело закрытым, — предположила Лиска. — Помнишь Эрика Кертиса?

— Кертиса? Патрульного? Помню, ну и что? Па-рень, который его пришил, сидит в тюрьме.

— Да, я знаю. Это была серия ограблений с применением насилия. Все жертвы — геи. Скольких он уделал за восемнадцать месяцев? Троих или четверых?

— Четверых. Метод был один и тот же: связан, избит, ограблен. Две жертвы умерли. Кертис был последним. Но я все-таки не пойму, к чему ты клонишь.

— Эрик Кертис был копом, — заметила Лиска.

— Ну и что?

— То, что он был копом и геем. Как сообщил мой таинственный незнакомец, за несколько месяцев до гибели Кертис пожаловался в БВД на служебные притеснения из-за его сексуальной ориентации.

— По-твоему, из-за этого его мог прикончить другой коп? Господи, Динь, неужели тебе хочется занять место Фэллона в БВД?

— Иди к черту, Коджак, — огрызнулась Лиска. — Я ненавижу БВД так, как ты и представить не можешь. Ненавижу за то, что они делают с людьми. Но Эрик Кертис был коп и гей, а теперь он мертв.

— Мне только что велели закрыть дело Фэллона, — напомнил Ковач.

— Но ведь тебе это не по вкусу, верно, Сэм? Ковач задумался, слушая, как куранты на башне ратуши играют “Белое Рождество”.

— Верно, — ответил он наконец.

Несколько секунд оба молчали. Машины мчались по Четвертой улице, ветер свистел, развевая флаги на здании муниципалитета.

— Возможно, Энди Фэллон действительно покончил с собой, — заговорила Лиска. — Ничто на месте происшествия этому не противоречит. Кто знает — может быть, парню, который мне звонил, наплевать на Энди Фэллона. Может быть, его цель — разобраться в убийстве Кертиса, и он надеется, что нам удастся подобраться к нему через черный ход… Но что, если это не так, Сэм? Кроме нас, у Энди и Майка нет никого. Ты ведь сам объяснял мне, для кого мы работаем.

— Для жертв, — нахмурившись, проворчал Ковач. Они работают для жертв — он постоянно твердил это стажерам. Жертва не может защитить себя. Задача детектива докопаться до правды. Иногда это легко, а иногда приходится переворачивать горы…

— В конце концов, какой может быть вред, если мы зададим еще несколько вопросов? — сказал он наконец.

— Я займусь моргом. — Лиска запахнулась в пальто и направилась к двери. — А ты возьми на себя БВД.

— Я уже говорила с вашей напарницей, сержант, — сказала лейтенант Сейвард, продолжая сортировать лежащие на столе рапорты. — И если вы еще не знаете, могу сообщить, что смерть Энди Фэллона признана несчастным случаем.

— В рекордный срок, — заметил Ковач. Лейтенант наконец устремила на него холодный взгляд зеленых глаз, поблескивающих под бровями, которые были значительно темнее ее пепельных волос. Взгляд этот был почти устрашающим. Ковач подумал, что с его помощью ей, наверное, удалось вытряхнуть немало дерьма из копов, попадавших в поле зрения БВД.

Сам он был слишком опытным, чтобы чувствовать страх. А может быть, просто толстокожим.

Ковач сидел напротив лейтенанта, скрестив ноги. В свое время, когда департамент возглавлял настоящий коп, а не лощеный карьерист, он выполнял кое-какую работу для БВД и не стыдился этого, так как не любил продажных полицейских. Впрочем, особой гордости по этому поводу он тоже не испытывал.

— С их стороны было чертовски достойно так быстро произвести вскрытие, — сказал Ковач. — Тем более что в это время года в морге все загружены до предела. Трупы там складывают штабелями, как святочные поленья.

— Это была профессиональная любезность, — кратко отозвалась Сейвард.

Ковач невольно залюбовался ее четко очерченными губами, имеющими безупречную форму лука.

— Пожалуй, — кивнул он. — Я тоже чувствую себя обязанным Майку Фэллону. Вы знаете старину Майка?

Зеленые глаза вновь устремились на бумаги.

— Знаю. Сегодня я говорила с ним по телефону и выразила ему мои соболезнования.

— Но вы слишком молоды. Вас не было здесь во времена Железного Майка. Сколько вам лет? Должно быть, тридцать семь или тридцать восемь?

Она с презрением взглянула на него.

— Это не ваше дело, сержант. И мой вам совет: если вы пытаетесь угадать возраст женщины, ошибайтесь в сторону молодости.

Ковач смущенно заморгал:

— Я намного ошибся?

— Нет, почти попали в точку. Просто я тщеславна. А теперь, если не возражаете… — Сейвард зашелестела бумагами — тонкий намек посетителю, что пора уходить.

— У меня есть пара вопросов…

— Вам не нужны ни вопросы, ни ответы. Дела больше нет.

— Но есть Майк, — напомнил он. — Я должен хоть что-то ему объяснить. Отцу нелегко терять сына. Если я смогу собрать для него какие-то сведения о последних днях Энди, то я это сделаю. Неужели я прошу о таком большом одолжении?

— Да, о большом, если вам нужна конфиденциальная информация о расследовании, которое проводило БВД.

Сейвард отодвинула от стола свой стул и встала. Ковач остался сидеть, чтобы позлить ее и дать ей понять, что он так легко не сдастся. Сейвард обошла вокруг стола, чтобы проводить Ковача до двери, и, когда подошла к его стулу, он внезапно поднялся. Сейвард заколебалась, шагнула назад и нахмурилась.

— Я все знаю о деле Кертиса, — рискнул сблефовать Ковач.

— Тогда вы знаете, что вам не о чем говорить со мной, не так ли?

Ковач криво усмехнулся.

— Интересно, как вы оказались в этом отделе, лейтенант?

— Уверяю вас, сержант Ковач, я более чем соответствую своей должности.

В ее голосе неожиданно послышались нотки горечи. Ковач не понял причины, да сейчас это и не имело для него значения, но он решил это запомнить, так как подобные мелочи всегда могут пригодиться в будущем.

Он скрестил руки на груди и снова сел. В зеленых глазах Сейвард мелькнуло раздражение, а щеки покраснели от гнева. “Именно такими женщин-полицейских обычно показывают по телевидению, — подумал Ковач. — Хладнокровными, сдержанными, утонченно сексуальными… Но тебе она не по зубам. Нечего на нее заглядываться”.

— Вы знали, что Энди Фэллон был геем? — осведомился он.

— Его личная жизнь меня не касалась.

— Я спросил не об этом.

— Да, он рассказывал мне.

— До того, как вы побывали у него дома в воскресенье вечером?

— Вы злоупотребляете моим терпением, сержант, — сказала Сейвард. — Я уже говорила, что не намерена отвечать на ваши вопросы. Вы хотите, чтобы я пожаловалась вашему лейтенанту?

— Можете ему позвонить, но он сейчас репетирует монолог: “Это был трагический несчастный случай, расследовано — и дело закрыто”.

— Ему следовало бы попрактиковаться на вас.

— Я уже высказал ему свои замечания, так что вы опоздали. Лучше бы он выполнял свою повседневную работу мелкого бюрократа и не лез в политику.

— Уверена, что ваше мнение очень много для него значит.

— Ровным счетом ничего — в отличие от вашего. Если вы ему позвоните, лейтенант вызовет меня к себе в кабинет и прикажет делать то, что он говорит, или уходить в месячный отпуск без содержания. А все потому, что я пытаюсь облегчить горе другому копу. Иногда жизнь становится чертовски скверной штукой. Но что мне остается делать? Повеситься?

Лицо Сейвард помрачнело.

— Это не смешно, сержант.

— А я и не собирался вас смешить. Я просто хотел, чтобы вы снова представили себе Энди Фэллона, болтающегося в петле. Если угодно, могу показать вам снимки. — Ковач вытащил из кармана фотографию и поднял ее, словно демонстрируя карточный фокус. — Неприятное зрелище, верно?

Лейтенант смертельно побледнела. Она выглядела так, будто ей хотелось ударить его чем-нибудь тяжелым.

— Уберите это!

Ковач бесстрастно посмотрел на снимок с видом человека, уже сотни раз видевшего нечто подобное.

— Вы знали Энди и симпатизировали ему. Вы сожалеете о его смерти. Подумайте, что чувствует его отец.

— Уберите фотографию, — повторила Сейвард и добавила с легкой дрожью в голосе: — Пожалуйста.

Ковач спрятал снимок в карман.

— Вы поможете мне развеять сомнения отца Энди?

— Разве Майк Фэллон сомневается, что смерть Энди была несчастным случаем?

— Майк сомневается в том, кем был его сын.

Сейвард задумалась.

— Большинство людей толком не знают, кто они сами, не говоря уже о других, — сказала она.

Ковач внимательно посмотрел на нее, заинтригованный внезапным философским подхода.

— Я точно знаю, кто я, лейтенант, — заявил он.

— Ну и кто же вы, сержант Ковач?

— Тот, кем вы меня видите, — ответил он, уперев руки в бока. — Обычный коп в дешевом костюме от Дж. С. Пенни. Я говорю стереотипными фразами, ем дрянную пищу, слишком много пью и курю — хотя сейчас пытаюсь бросить и надеюсь, что мне это удастся. В свободное время я не занимаюсь марафонским бегом, китайской гимнастикой или сочинением опер. Если у меня возникают вопросы, то я их задаю. Многим это не нравится, ну и хрен с ними… Извините за выражение — еще одна дурная привычка, от которой не могу избавиться. Да, к тому же я чертовски упрям.

Сейвард приподняла брови:

— Вы разведены. Я угадала?

— Даже дважды, но это не удержит меня от новых попыток. Под дешевым костюмом бьется сердце безнадежного романтика.

— Разве бывают не безнадежные?

Ковач предпочел не отвечать.

— Поэтому я и хочу помочь Майку, — продолжал он. — Расспрашиваю о его парне и пытаюсь собрать по кусочкам картину, с которой старик мог бы жить дальше. Вы мне в этом поможете?

Сейвард снова задумалась, словно взвешивая все “за” и “против”.

— Энди Фэллон был хорошим следователем, — сказала она наконец. — Он всегда работал усердно — иногда даже слишком.

— Что значит “слишком”?

— То, что работа была для него всем. Он принимал неудачи чересчур близко к сердцу.

— А в последнее время у него были неудачи? Вы имеете в виду дело Кертиса?

Сейвард снова замкнулась.

— Убийца полицейского Кертиса сидит за решеткой, ожидая приговора.

— Да, я знаю. Кажется, его зовут Рональде Верма.

— Раз вы это знаете, вам должно быть известно, что никакого расследования по делу Кертиса больше не ведется.

— Еще бы — когда следователь умер!

— Это дело умерло раньше Энди.

— Кертис жаловался на притеснения?

Сейвард не ответила, и Ковач чувствовал, что его терпение на исходе.

— Слушайте, я ведь могу обратиться к другим геям, которые еще встречаются в нашем управлении. Кертис наверняка жаловался им, прежде чем обратиться в БВД. Но потом я вернусь сюда, а мне кажется, что вы уже достаточно на меня насмотрелись.

— Это верно, — нехотя отозвалась Сейвард. — Полицейский Кертис действительно подал жалобу незадолго до гибели. Поэтому БВД проявило интерес к его убийству. Но все улики указывали только на Верма, и дело закрыли после его признания.

— А на кого именно жаловался Кертис?

— Имена остаются конфиденциальными.

— Я ведь могу сам до них докопаться.

— Вы можете докапываться до всего, что хотите, но не здесь. Дело закрыто, и у меня нет оснований открывать его вновь.

— Почему же Фэллон был так расстроен, если убийца сидит в тюрьме?

— Не знаю. Мне кажется, в последний месяц Энди многое не давало покоя. Вам он, может быть, рассказал бы об этом, но мне — нет. А я не строила догадок. Никто не может залезть другому в душу — слишком много преград.

— Уверен, что уж вы-то можете. — Ковач посмотрел ей в глаза, пытаясь преодолеть “преграды”, но потерпел неудачу. — Вам ведь не привыкать копаться в дерьме. Я тоже уже увяз в нем по колено и перестал обращать внимание на запах.

— В таком случае берите лопату, сержант Ковач, но копайте где-нибудь в другом месте. — Она распахнула дверь. — Я и так сообщила вам куда больше, чем намеревалась.

Ковач медленно направился к двери. Проходя мимо Аманды Сейвард, он остановился достаточно близко, чтобы ощутить тонкий аромат ее духов, увидеть пульсирующую на шее жилку и почувствовать у себя под кожей нечто вроде жужжания электромотора.

— Сомневаюсь в этом, лейтенант, — негромко сказал он. — Спасибо, что уделили мне время.