Крутая парочка

Глава 14

Человек не должен переживать своих детей… Старик знал, что ему следовало погибнуть тогда, двадцать лет назад. Он видел все так же ясно, как будто и не прошло этих двух десятилетий. Холодная зимняя ночь. Скрип башмаков по утрамбованному снегу. Звук его собственного дыхания. Он даже ощущал замерзшие волоски у себя в носу.

Дом кажется огромным. Задняя дверь приоткрыта. Белая лампа дневного света в кухне гудит, как высоковольтная линия. Луна освещает темные комнаты. Тишина, словно пальцы, давит на барабанные перепонки. Секунды тянутся, как часы.

Хотя он уже двадцать лет не ощущал ничего ниже пояса, он помнил напряжение каждого мускула своего тела — ног, спины, пальцев левой руки, стискивающих рукоятку револьвера, судорожные сжатия сердца.

То, что произошло потом, он помнил уже не так хорошо. Смерть в неожиданной бело-голубой вспышке. Грохот выстрела, отбросившего его назад, когда он инстинктивно начал отстреливаться.

Слепота. Глухота. Паника.

“Я мертв…”

Как ему хочется, чтобы так оно и было!.. Майк вглядывался в темноту, прислушивался к своему дыханию, ощущал собственную беспомощность и спрашивал себя в миллионный раз, почему он не умер в ту ночь. Сколько раз ему хотелось покончить с этим, но никогда не хватало смелости. Он продолжал жить, погрязнув в пьянстве и наркотиках. Двадцать лет он провел в чистилище, боясь смотреть в лицо демонам.

Но теперь он смотрит на одного из них. Даже в одурманенном состоянии он узнает его. Это демон истины — ангел смерти.

Демон говорит с ним тихо и спокойно. Он видит, как шевелятся его губы, но звук, кажется, исходит из его собственной головы.

“Пришло время умереть, Майк. Человек не должен переживать своих детей”.

Он смотрит на старый полицейский револьвер 38-го калибра с большой царапиной на рукоятке, которую оставила пуля, прежде чем угодить ему в позвоночник. Говорили, будто в ту ночь — последнюю ночь на службе — он застрелил убийцу из этого револьвера.

Он слышит испуганный возглас, который кажется донесшимся издалека, но понимает, что это его собственный крик. Его руки пытаются подтолкнуть колеса кресла, как будто тело стремится избежать того, с чем уже смирилась душа.

Чувствовал ли Энди страх, когда петля сдавила ему горло?..

— Я любил его, — говорит он, ощущая, как слюна из уголка рта стекает по подбородку. — Любил и ненавидел за то, что он сделал. Это была его вина.

Каждое слово вонзалось ему в грудь, как нож. Но он не мог заставить себя умолкнуть — перестать ненавидеть Энди, ненавидеть самого себя. Как может человек ненавидеть собственного сына? Он снова кричит — мучительный вопль становится то громче, то тише, подобно вою сирены. Только демон слышит его. Он один в ночи, один во всем мире. Наедине с ангелом смерти. И ангел что-то говорит ему.

— Человек не должен переживать своих детей, — услышал старик. — Он должен умирать раньше, чем они разобьют ему сердце. Иначе он может разбить сердце им. Ты убил своего сына, потому что ненавидел.

— Но я любил его! Разве ты не видишь?

— Я видел лишь то, как ты разбил его сердце. Он делал для тебя все, а ты убил его.

— Нет-нет! — кричит старик, глотая слезы. Паника и боль раздуваются в горле, как опухоль. — Я говорил ему, но он не слушал… Черт бы его побрал! Проклятый педик!

Боль вырывается наружу с каждым криком. Он молотит руками, пытаясь дотянуться до демона.

— Ты убил его.

— Как я мог убить своего мальчика?

— Ты хочешь освободиться от этого, Майк? Прекратить боль?

Голос искушает его.

— Это грех! — задыхаясь, кричит он.

— Это твое освобождение, Майк. Сделай это.

Холодное дуло полицейского револьвера касается его щеки. Слезы текут по вороненой стали.

— Сделай это. Прекрати боль.

“Наконец-то, после стольких лет…” — проносится в голове Майка.

Рыдая, он открывает рот и закрывает глаза. Вспышка ослепляет. Грохот оглушает. Дело сделано.

Дым плавает волнами в неподвижном воздухе. Проходит минута. Вторая. Дань уважения мертвому. Потом — вспышка и жужжание аппарата. Ангел смерти прячет фотографию в карман, поворачивается и выходит.