Крутая парочка

Глава 22

Кен Ибсен не мог избавиться от ощущения, что кто-то наблюдает за ним, но в этом не было ничего нового. С самого начала всей этой неразберихи он чувствовал, как будто над ним нависает гигантский злобный глаз, следя за каждым его шагом. А ведь он ни в чем не провинился! Кен всегда старался быть сознательным гражданином и хорошим другом, а в награду за свои хлопоты получил только насмешки и преследования. Эрик был мертв, за его убийство в тюрьме сидел невинный человек, и это никого не заботило — очевидно, включая самого заключенного. Мир скатывался к безумию.

Энди Фэллон был единственным, кто хотел докопаться до правды о происшедшем с Эриком, и теперь он тоже мертв. Кену повезло, что он до сих пор жив. Возможно, даже хорошо, что его считают психом, повсюду видящим заговоры… Только одна Лиска казалась искренне заинтересованной в выяснении истины. Так где же она, черт возьми?

Лиска согласилась встретиться с ним в кафе в половине одиннадцатого, после его первого шоу. Он должен снова быть на сцене в половине двенадцатого. Кен взглянул на изящные часы, которые носил поверх белой лайковой перчатки, и выпустил тонкую струйку сигаретного дыма. Без пяти одиннадцать. Чтобы добраться до клуба, нужно идти пять минут по морозу, а ведь еще нужно успеть подвести губы помадой…

Кен жалел, что не договорился встретиться с Лиской за кулисами, но он не хотел, чтобы их подслушивали. А автостоянка позади клуба “Мальчики будут девочками” служила для быстрого секс-бизнеса — даже при таком холоде. Кену не хотелось, чтобы Лиска слышала, как парню в соседней машине делают минет, пока он будет рассказывать ей об организованном преследовании геев в полицейском департаменте Миннеаполиса. Достаточно плохо уже то, что он встретится с ней в сценическом костюме.

Кен надеялся, что Лиска сможет разглядеть его сущность сквозь грим и косметику, но он знал, что люди обычно выносят суждения на основании стереотипов. Большинство людей в этом кафе, глядя на него, сидящего в женской одежде, наверняка считали его трансвеститом или транссексуалом (для среднего гетеросексуала эти термины взаимозаменяемы), хотя он не являлся ни тем, ни другим.

В действительности Кен был нормальным геем с исключительным голосом и талантом к имитированию. Он был серьезным актером, выполнявшим нелепую работу, потому что за нее хорошо платили. Ему нравилось играть в пул и носить джинсы. У него была немецкая овчарка, которую он никогда не наряжал в костюмы. Он предпочитал стейк пирогу с сыром и терпеть не мог Бетт Мидлер [9].

Большинство людей значительно сложнее стереотипов.

Потягивая кофе, Кен бросил взгляд на наблюдавшего за ним пожилого мужчину. Чтобы соответствовать своему облику, он скривил губы и послал старому пердуну воздушный поцелуй.

Одетый как Мэрилин Монро, Кен чувствовал себя в безопасности под платиновым париком и толстым слоем макияжа. Он проскользнул в кафе через черный ход и занял задний угловой столик, чтобы не бросаться в глаза другим посетителям. Их было немного — холодным зимним вечером после работы люди предпочитали сидеть дома. Это вполне устраивало Кена — общественное место, где почти нет общества.

Теперь ему не хватало только Лиски.

Он продолжал потягивать кофе, наблюдая за дверью.

Лиска выругалась, затормозив на очередной красный свет. Она опаздывала и была сердита: как раз сегодня вечером ей не удалось найти приходящую няню, которая могла бы остаться допоздна. Лиска полтора часа просидела на телефоне, звоня каждому, чье имя приходило в голову, и все без толку. Кайл в это время жаловался, что она обещала помочь ему с математикой, а Ар-Джей выразил свое неудовольствие, расставив на обеденном столе солдатиков и затем драматическим жестом смахнув их на пол.

В итоге Лиска позвонила Стиву, хотя для нее было пыткой просить его о помощи — особенно в том, что касалось мальчиков. Ведь считалось, что она полагается только на себя. Больше всего ее злило то, что в аналогичных обстоятельствах Стив не моргнув глазом поступил бы точно так же. Он даже не стал бы тратить время на звонки приходящим няням, не чувствуя себя при этом плохим отцом.

Горячий ком обжигал ее горло, в глазах блестели слезы. Стива она поймала в спортзале, и он сразу же начал ныть, что его оторвали от тренировки. Впрочем, она не сомневалась, что Стив спокойно доделал все упражнения и даже не отказался от душа, так как к ней он добрался бог знает когда. В результате она опаздывала.

Зажегся зеленый свет, и Лиска, ловко обойдя “Кадиллак”, выехала в правый ряд. Она не знала, как долго Ибсен будет ее ждать. Он явно был актером до мозга костей и разыгрывал из себя капризного информатора, отказываясь сообщить сведения по телефону и настаивая на личной встрече. Ей хотелось надеяться, что Ибсен действительно в состоянии рассказать нечто важное. Но в теперешнем настроении Лиска была более склонна думать, что он окажется таким, как его охарактеризовал Данджен, и что она зря тратит вечер и рискует своей карьерой.

И все-таки, несмотря на скептицизм, Лиска чувствовала, что копается не в мертвом деле, а в гнезде с живыми осами и что Кен Ибсен, чокнутый он или нет, обладает серьезной информацией. Если он подождет еще пять минут, она, возможно, узнает, какова его роль в этой драме.

Лиска не пришла. Кен повторял это себе каждые две минуты из последних десяти. В промежутках он рисовал на салфетке карикатуру на самого себя в костюме и писал отрывочные фразы.

Может быть, Лиска ему не поверила? Может быть, она говорила с этой змеей Дейвидом Дандженом и он настроил ее против него? Данджен — марионетка полицейского начальства. Они используют его как приманку. На самом деле полицейский департамент Миннеаполиса не испытывает к своим сотрудникам-геям ничего, кроме презрения. Эрик говорил то же самое. Они выделили специального человека, который должен был заниматься гомосексуальными связями среди и сотрудников, но все это только для отвода глаз, для демонстрации терпимого отношения к геям. Департаменту было наплевать на преследования, которым подвергался Эрик. Там только поощрялась атмосфера ненависти, приведшая к его гибели. “Департамент должен держать ответ в суде за смерть Эрика Кэртиса!” — написал Кен на салфетке.

Если бы только суд признал за ним право подать иск. Он не был родственником Эрика. Они не были женаты — закон запрещал однополые браки (что, по его мнению, было антиконституционно). Какой-нибудь коп-неандерталец может колошматить людей дубинкой за их сексуальные предпочтения, а двое влюбленных не имеют права выражать публично свои чувства! Впрочем, едва ли он и Эрик были влюблены друг в друга. Они были просто друзьями — даже скорее знакомыми, которые со временем могли бы стать друзьями. Кто знает, кем они могли бы стать?

Над дверью кафе звякнул колокольчик, и Кен оторвал от салфетки взгляд с надеждой, которой не было суждено сбыться. Новым посетителем оказался неопрятного вида парень в старой армейской куртке.

Было уже восемнадцать минут двенадцатого, а Лиска не пришла…

Отложив тлеющую сигарету, Кен сунул в карман длинного пальто под леопарда исписанную салфетку и направился к задней двери.

Не то чтобы ему нравилось ходить ночью по лабиринту переулков, где бродили пьяницы, наркоманы и бомжи, старающиеся не попадаться на глаза полиции. Но полицейские неоднократно останавливали и его самого, когда он шел по улице в сценическом костюме. Эти идиоты любого мужчину в светлом парике и платье принимали за проститутку. К тому же его настойчивое стремление выяснить правду о смерти Эрика не снискало ему друзей среди патрульных.

В переулке было темно и жутко. Здания по обеим сторонам создавали зловещий бетонный каньон. Сплошной мрак нарушали только тусклые лампочки над задними дверями, за которыми занимались тем или иным сомнительным бизнесом. Каждый подъезд, каждый мусорный ящик служил потенциальным укрытием для двуногого хищника.

Словно в ответ на его мысли впереди, футах в тридцати, за мусорным ящиком внезапно замаячила темная фигура. Алый кончик сигареты светился в темноте, как злобный глаз.

Поскользнувшись на льду, Кен ухватился за выступ дома и выругался, почувствовав, что с пальца слетел фальшивый ноготь. Придется выступать в перчатках. Черт бы побрал эту Лиску!

Фигура в переулке не шевелилась. Позади нее находилось заведение, где клиентам делали татуировки, попутно заражая их СПИДом и гепатитом через грязные иглы.

Кен сунул руку в карман и нащупал газовый баллончик, продолжая двигаться дальше. До клуба оставалось два квартала.

С каждым шагом Кен задерживал дыхание. Он ежедневно бегал трусцой, чтобы сохранять форму, и ходил на высоких каблуках лучше многих женщин, но перспектива пробежки в подобной обуви не вызывала у него энтузиазма.

Кен чувствовал на себе взгляд призрачной фигуры и ожидал, что ее глаза вот-вот вспыхнут красным светом, как у волка. Поравнявшись с дверью салона татуировок, он стиснул баллончик потной, несмотря на мороз, рукой, готовый в любой момент пуститься бегом. Сердце бешено колотилось, ударяясь о накладные груди.

Господи, неужели ему суждено умереть в женском наряде? Его мысленному взору представились фотографы и ухмыляющиеся копы. Пожалуй, если его не убьют этим вечером, стоит сделать татуировку: “Я не трансвестит”.

Призрак выбросил сигарету — янтарный кончик описал дугу в темноте — и внезапно рванулся вперед. Кен побежал, слыша за спиной хриплый смех. Правая лодыжка подвернулась, и он растянулся на земле. Боль ударила сразу несколькими молотками — в оба колена, в локоть, в бедро, в подбородок. Крик отозвался слабым эхом, истаивающим среди кирпича и бетона.

Уцепившись за край мусорного ящика, Кен с трудом поднялся на ноги и заставил себя обернуться. Все еще смеясь, призрак скрылся в салоне татуировок. Черт бы побрал этого придурка!

Тяжело дыша, Кен прислонился к ящику. Холодный воздух царапал ему горло, как сухой лед. Проклятая Лиска! Надо будет послать ей счет за химчистку.

Прихрамывая, Кен снова зашагал по переулку. Он растянул лодыжку и потерял один каблук; белая перчатка покрылась пятнами крови и грязи, когда он провел рукой по рту и подбородку. Если придется накладывать швы, у его босса случится приступ бешенства. Два квартала казались куда большим расстоянием, чем в начале вечера. Все равно, теперь он уже не сможет выступать.

Вот и конец переулка. У обочины стояла одинокая машина, кто-то копался в багажнике. Кена внезапно охватило ужасное предчувствие. В следующий момент незнакомец выпрямился; в руке он сжимал металлический колесный бандаж, лампа освещала лицо в лыжной маске.

Кен Ибсен застыл как вкопанный, потом медленно повернулся, намереваясь пойти назад. В конце концов, это меньшее из двух зол. Но назад пути не было: еще одна темная безликая фигура преграждала путь к спасению, держа в руке какой-то предмет.

Оба силуэта приближались, и Кен ощущал исходящее от них зло. Страх ударил его, как молния, — он с криком выхватил из кармана газовый боллончик и нажал кнопку. Человек с железным ободом сделал быстрое движение — и сломанная рука Кена безвольно повисла. Баллончик упал на мостовую.

Кен хотел бежать, но следующий удар ободом раздробил ему колено. Он хотел позвать на помощь, но последовал еще один удар, и он почувствовал, что его челюсть раскрошилась и зубы посыпались изо рта, словно леденцы.

“Я не хочу умереть в женском наряде!” — мелькнуло у него в голове, и все провалилось во мрак.

Лиска остановила “Сатурн” в четверти квартала от кафе, где Ибсен назначил ей встречу. Она здорово опоздала. Черт бы побрал Стива с его нерасторопностью!

Немногочисленные посетители сидели группами по два или по три человека, поглощенные разговором. Когда Лиска вошла, никто даже не взглянул на нее. Она направилась прямо к бару, где единственный находящийся в поле зрения официант погрузился в учебник, толстый, как справочник “Желтые страницы”.

— Что вы изучаете? — осведомилась Лиска, вынимая из сумки значок.

Бармен устремил на нее взгляд сквозь модные очки. У него были печальные карие глаза и худое лицо с а тонкими чертами, которые художники всегда приписывали Иисусу Христу.

— Я изучаю медицину. Отец истратил кучу денег, чтобы отправить меня в медшколу, но пока что я научился готовить отличный капуччино. — Он посмотрел на значок. — Вы пришли арестовать меня за то, что я прикидываюсь студентом-медиком?

— Нет. Я должна была здесь встретиться кое с кем некоторое время назад. Такой невысокий худощавый парень с платиновыми волосами.

Студент покачал головой:

— Такого не видел. Тут сидел трансвестит, наряженный как Мэрилин Монро. Похоже, он кого-то ждал, но ушел. Надеюсь, у вас не с ним свидание?

— Нет. Давно ушел этот трансвестит?

— Минут десять-пятнадцать назад. Он работает в клубе “Мальчики будут девочками”. Они иногда приходят сюда между выступлениями.

— Трансвестит… — отвернувшись, пробормотала Лиска. — Только этого не хватало.

Ее информатор явился одетым как Мэрилин Монро! Пришлось напомнить себе, что проповедники и банкиры редко становятся полицейскими осведомителями, если они не тайные извращенцы и не воры.

— Он ушел через заднюю дверь, — сказал студент. — Пойдемте, я вам покажу.

Он повел ее через зал, мимо туалетов, к задней двери, продолжая болтать на ходу:

— Вы знаете кого-нибудь в окружном морге? — спросил он. — Пожалуй, патологоанатомия мне подойдет лучше всего. По крайней мере, никто не будет жаловаться на небрежное лечение.

— Конечно, знаю, — ответила Лиска. — Неплоха работа, если вы сможете выдержать запах.

Она открыла дверь и выглянула наружу. Темный переулок был мокрым и грязным. “Для полноты картины не хватает только крыс и оборванных детей”, — подумала Лиска и тут же увидела в тридцати футах от себя бомжа, который стоял в маленькой полоске света и разглядывал что-то на мостовой. Бомж уставился на нее, как койот, пойманный, когда он склонился над добычей, и разрывающийся между стремлением пуститься наутек и нежеланием бросить найденное сокровище. Лиска подошла ближе, и он слегка отодвинулся, позволив ей разглядеть кое-какие детали его находки — женскую туфлю, босую ногу, светлые волосы…

— Эй, ты! — крикнула Лиска, выхватив оружие. — Полиция! Отойди от тела! — Лиска обернулась к студенту: — Позвоните 911. Сообщите о нападении и вызовите полицию и “Скорую помощь”.

Койот бросился бежать. Лиска с криком погналась за ним, понимая, что если он вооружен, то может повернуться и выстрелить в нее. Бомж спотыкался, теряя драгоценные секунды. Лиска настигла его и повалила наземь, прижав колено к спине и ухватив левой рукой за воротник и грязные волосы — правая была занята револьвером.

— Ты арестован! Не двигаться!

— Я ничего не сделал!

От него разило дешевой выпивкой и нечистотами. Он попытался встать, но Лиска легонько ударила его по затылку рукояткой револьвера.

— Я сказала: не двигаться!

— Но я ничего не сделал!

— Если бы мне платили доллар за каждого придурка, который это говорит, у меня уже был бы особняк со слугами.

— Спросите у Бино! Это были другие парни!

— Заткнись! Другие парни…

Лиска бросила взгляд через плечо на жертву. Она не могла разглядеть ни лица, ни признаков дыхания.

— Оставайся на месте, — велела она бомжу, надев на него наручники. — Не вставай и не шевелись.

— Но я этого не делал… — захныкал он.

— Еще раз повторишь это, и я тебя пристрелю! Сказано тебе, заткнись!

Лиска подошла к жертве.

— С вами все в порядке, мэм? — Глупый вопрос, рассчитанный только на то, чтобы получить какой-нибудь отклик — хотя бы стон или вздох.

Присев на корточки рядом с телом, Лиска просунула руку под спутанные светлые волосы, пытаясь нащупать пульс на шее. Сначала она подумала, что смотрит жертве в затылок, но потом с ужасом поняла, что это кровавое месиво когда-то было лицом. Внезапно по неподвижному телу пробежала судорога, а в том месте, где раньше находился рот, появились алые пузырьки.

— Господи! — прошептала Лиска, нащупав дрожащими пальцами едва ощутимый пульс. Другой рукой она осторожно отодвинула локоны. Это оказался парик, под которым находились короткие платиновые волосы, испачканные кровью.

Кен Ибсен.

Он лежал на земле, как выброшенная тряпичная кукла, с неестественно изогнутыми конечностями. В одной руке был зажат клочок бумаги — салфетка. Лиска извлекла ее из стиснутых пальцев и поднесла к свету. Какие-то рисунки и отрывочные фразы. Возможно, Кен Ибсен таким образом коротал время, поджидая ее. Внимание Лиски привлекли слова “…ответ в суде за его смерть”.

Прибежал запыхавшийся студент:

— Они уже едут. Почти сразу же неподалеку завыла сирена.

— Я принес фонарик, — сказал студент, направив луч в лицо жертвы.

Фонарик со стуком упал на мостовую. Студент отвернулся, содрогаясь в приступах рвоты. Очевидно, карьера патологоанатома начала казаться ему менее привлекательной.