Куколка

Глава тринадцатая

— Лизетт, скажи мне, где я и что со мной будет! — взмолилась Бэлль. — Я знаю, ты добрая женщина, пожалуйста, скажи мне правду.

На первый взгляд казалось, что бояться нечего. Комната была светлой и уютной, каждое утро в ней разжигали камин. Лизетт приносила еду и питье трижды в день, на тарелке лежали даже фрукты. Бэлль дали несколько английских книг и вручили новую одежду.

За окном простиралась пахотная земля. Поблизости не было видно ни одного дома, а дверь комнаты Бэлль всегда была заперта.

— Ма шерри, я тебе очень сочувствую, — совершенно искренне ответила француженка. — Но я всего лишь служанка, и мне велено ничего тебе не говорить. Могу сказать одно: ты в деревне под Парижем. Это все.

— Под Парижем?! — удивилась Бэлль.

Лизетт кивнула.

— Не хочу навлекать на тебя неприятности, — сказала Бэлль, — но ты уж точно можешь ответить, будут ли сюда приходить мужчины и насиловать меня?

— Нет, нет, нет, сюда нет. — Лизетт выглядела испуганной от одного предположения. — Этот дом вроде лечебницы для больных женщин.

— Но я уже не больна. И как со мной намерены поступить?

Лизетт оглянулась на дверь, как будто опасаясь, что их могут подслушать.

— Ты никому не должна говорить то, что я тебе сказала. Тебя собираются вскоре отправить в Америку.

— В Америку?! — не веря своим ушам, воскликнула Бэлль. — Но зачем?

Лизетт пожала плечами.

— Эти люди тебя купили, Бэлль, теперь ты их собственность.

Девочка неожиданно почувствовала тошноту. Она прекрасно понимала, что значит «их собственность».

— И что же мне делать? — спросила она.

Лизетт помолчала, глядя на Бэлль, сидящую на невысоком табурете у камина.

— Мне кажется, — наконец произнесла француженка, — лучше тебе делать так, как они хотят.

Бэлль резко вскинула голову. Ее глаза горели негодованием.

— Ты хочешь сказать, что я должна стать проституткой?

Лизетт нахмурилась.

— Есть вещи и пострашнее, ма шерри: голодать, не иметь крыши над головой. Если будешь сопротивляться, тебя накажут. Однажды сюда привезли девушку с отрубленной рукой. Теперь ей ничего не остается, как отдаваться мужчинам в переулках за пару сантимов.

Внутри у Бэлль похолодело от ужасной картины, нарисованной Лизетт.

— И они на это пойдут? — испуганно прошептала она.

— Они способны и не на такое, — ответила Лизетт. — Я сочувствую тебе всем сердцем, но послушай, что я говорю. Если станешь послушной, научишься подыгрывать господам, за тобой будут уже не так пристально наблюдать.

— Не знаю, как ты можешь мне это советовать! — заплакала Бэлль.

— Потому что ты мне нравишься, Бэлль, и я должна научить тебя, как спастись. Когда я была такого же возраста, как ты, меня тоже привезли в бордель. Я знаю, там несладко. Но со временем я привыкла. Завела подруг, снова стала смеяться.

— Ты и сейчас этим занимаешься?

Лизетт покачала головой.

— Больше нет. Я работаю здесь, ухаживаю за больными. У меня есть сынишка.

— Ты замужем?

— Нет, не замужем. Я говорю людям, что мой муж умер.

Бэлль молча обдумывала полученную информацию, пока Лизетт убирала в ее комнате. От одной мысли о том, что к ней приблизится мужчина и станет делать с ней ужасные вещи, ее колотила дрожь, но здравый смысл говорил о том, что большинство женщин не боятся секса, не питают к нему отвращения — тогда не было бы любви и не заключались бы браки. Бэлль не помнила, чтобы кто-нибудь из девушек в борделе у Энни заявлял о том, что ненавидит мужчин; у некоторых даже были любовники, с которыми они встречались в выходной день.

— Как мне научиться выносить то, что делают со мной мужчины? — после продолжительного молчания спросила Бэлль.

Лизетт подошла ближе, опустила руку ей на плечо.

— Когда ты встретишь молодого человека, которого полюбишь, все будет совершенно по-другому. У многих девушек есть свои секреты, как заставить мужчину возбудиться, чтобы все поскорее закончилось. Они с готовностью поделятся ими с тобой. Но уверяю, что так больно, как в первый раз, тебе уже не будет.

На глазах у Бэлль выступили слезы: она почувствовала, что эта француженка по-настоящему волнуется за нее.

— Я так скучаю по маме и по Мог, которая раньше за мной ухаживала, — призналась девочка. — Они, должно быть, очень волнуются за меня. Может, ты поможешь мне сбежать?

На лице Лизетт появилось страдальческое выражение.

— Я хотела бы набраться храбрости и помочь тебе, но тогда они возьмутся за моего Жан-Пьера. Одинокой матери нельзя рисковать, — ответила она. — Но послушай меня, Бэлль, даже если бы тебе удалось бежать, без денег ты домой не доберешься. И еще неизвестно, кого ты встретишь на своем пути, может, людей, которые еще хуже, чем эти.

Бэлль была далеко не глупа и по собственному горькому опыту знала, что любому, кто отважится помочь ей бежать, несдобровать. Было абсолютно понятно то, что Лизетт боялась за жизнь своего сына. К тому же Бэлль понимала: даже если она найдет дорогу к побережью, она не сможет без денег пересечь Ла-Манш.

— Ладно, — ответила девочка со слабой, печальной улыбкой. — Ты была так добра ко мне, и я не хотела бы навлечь беду на твою голову. Но почему меня увозят в Америку? Это так далеко!

Лизетт пожала плечами.

— Не знаю. Возможно, англичанки там в большой цене. Но ты будешь среди людей, которые говорят на твоем родном языке — и это хорошо.

Бэлль кивнула.

— Если ты не станешь унывать, будешь сама доброта и кротость с окружающими, ты обязательно найдешь их слабые стороны и воспользуешься ими в своих целях, — добавила Лизетт.

Девочка вспомнила, как Мог утверждала, что Энни способна нащупать у человека слабые места, а потом сыграть на них. Тогда она не совсем поняла эти слова, но сейчас они приобрели для нее новый смысл.

— Меня отправляет в Америку мадам Сондхайм?

— Нет, — покачала головой Лизетт. — Она продала тебя, когда ты заболела. Мадам Сондхайм заработала уже достаточно денег, и у нее не было ни малейшего желания держать тебя у себя в борделе.

Бэлль старалась не расплакаться от ужасной мысли о том, что ее передают из рук в руки, как кусок вырезки на рынке Смитфилд.

— Мои новые хозяева еще хуже? — спросила она.

— Твой новый хозяин заплатил за твое пребывание в этой лечебнице. Он следит за тем, чтобы у тебя была вкусная еда, мягкая постель, чтобы ты поправилась. Ты для них ценный товар. Тебя никто не обидит, если ты не станешь выпускать коготки.

Бэлль была слишком напугана, чтобы продолжать расспросы. Она поверить не могла, что у кого-то, кто купил больную девушку, изнасилованную несколькими мужчинами, и потом отправил ее в Америку заниматься проституцией, могут быть благочестивые намерения.

Бэлль опустила голову и заплакала.

Лизетт положила руку ей на плечо.

— В этом доме я выходила много таких, как ты, но сразу видно, что ты сильна духом. И к тому же красавица и, мне кажется, умница. Воспользуйся своим умом. Поговори с другими девушками, поучись у них и жди своего часа.

И Лизетт быстро покинула комнату, оставив рыдающую Бэлль одну.

Бэлль уже потеряла счет времени с того дня, как ее похитили на улице. Она помнила, что это произошло четырнадцатого января. Девушка намеревалась спросить у Лизетт, какой теперь день, но не спросила, потому что боялась, что, узнав, сколько времени прошло, сможет поверить в то, что больше никогда не увидит маму и Мог.

Ей настолько не хватало Лондона, что даже сердце щемило. Не хватало Мог, аромата свежей выпечки в кухне, приятной мысли о том, что ночью она подоткнет ей одеяло и поцелует, осознания того, что она всегда будет ее любить. Не хватало мамы. Возможно, Энни и не была такой же ласковой, как Мог, но иногда одаривала дочь улыбкой, когда испытывала чувство гордости за Бэлль. Девочке не хватало маминого звенящего смеха, который, как хорошо знала Бэлль, звучал так редко, и тем не менее она слышала его чаще других, потому что умела рассмешить Энни.

Но Бэлль не хватало не только близких людей, ей не хватало шума толпы, знакомых запахов. Возможно, Париж и красивый город, но он чужой для нее. Бэлль хотелось снова оказаться с Джимми на цветочном рынке или пробежать по набережной, скользя по льду. В тот день, когда юноша обнял ее, желая успокоить, она почувствовала к нему нечто особенное — Бэлль не сомневалась, что он стал бы ее возлюбленным, если бы ее не похитили.

И это было ужаснее всего. Ее лишили самых простых радостей: поцелуев с возлюбленным, мечтаний о собственном шляпном магазинчике, о замужестве, о детях. Все это перечеркнули, этому никогда не бывать. Никогда больше она не встретит парня, который смотрел бы на нее, как Джимми — особым, немного наивным взглядом, говорящим о том, что она — девушка его мечты.

Стоя у окна и глядя на падающий на поля снег, на сгущающиеся сумерки, Бэлль поняла, что со дня ее похищения прошло уже около месяца. Следовательно, на дворе конец февраля.

Она подозревала, что именно снегопад мешает отправить ее в Америку.

На следующий день после разговора с Лизетт Бэлль проснулась и увидела, что за окном валит снег. Уже три дня стояли морозы, и сугробы не таяли. Теперь опять начался снегопад — по дорогам, скорее всего, не проехать.

Возможно, Бэлль должна была радоваться тому, что поездка откладывается, но она не испытывала особого восторга. Запертая в четырех стенах, она чувствовала себя как в тюрьме — пусть даже и в уютной, но тюрьме. Бэлль хотелось куда-нибудь уехать — по крайней мере, по дороге у нее появится шанс сбежать. Ехать намного лучше, чем смотреть в окно на замерзающие поля и гадать, что ждет ее в будущем.

Переезд оказался неожиданным и пугающим. Еще минуту назад Бэлль крепко спала — и вот ее уже будит женщина, которую она раньше никогда не видела, и велит одеваться. За окном темно, хоть глаз выколи, а женщина постоянно твердит: «Vite, vite»[7] — и запихивает в сумку смену белья Бэлль и ее ночную сорочку.

На долю секунды девочке показалось, что такая спешка вызвана тем, что женщина пришла ее спасти, но надежда на это вскоре растаяла как дым. Когда женщина потянула Бэлль вниз по лестнице, в вестибюль вышла экономка, которая иногда заглядывала к ней в комнату с Лизетт, и протянула корзину, где, по всей видимости, лежала провизия на дорогу.

При выходе из дома на Бэлль надели темно-коричневую шубку, вязаные рукавички и капор, отороченный мехом кролика. Капор полностью закрывал ей уши. Вещи пахли плесенью и выглядели старыми, но на улице было так холодно, что Бэлль была рада теплой одежде.

В стоящем на улице экипаже их ждал мужчина, и хотя он обращался к спутнице Бэлль по-французски и помог ей забраться в экипаж, девочке он не сказал ни слова и даже не представился. Было слишком темно, чтобы Бэлль могла его рассмотреть, но ей показалось, что он среднего возраста, с седой бородой.

За время долгого пути ее спутники обменялись всего несколькими словами. Бэлль продолжала кутаться в шубу. Колени она прикрыла грубым одеялом, но из-за холода заснуть не смогла.

Когда рассвело, женщина открыла корзинку с провизией и протянула Бэлль большой ломоть хлеба и сыр. Она что-то отрывисто произнесла, и хотя Бэлль не понимала по-французски, она решила, что это приказ есть, поскольку позже кормить ее никто не станет.

В этой части Франции снега лежало меньше и местность была более холмистая, чем там, откуда они приехали, но места казались такими же безлюдными, только время от времени виднелись отдельно стоящие домики. Бэлль заметила знак развилки и увидела дорогу, ведущую в Брест. Она припоминала, что видела это название на карте Франции, и была уверена, что город находится слева, у моря. Бэлль предположила, что оттуда они поплывут на корабле.

Она старалась не поддаваться панике перед предстоящим долгим морским путешествием посреди зимы и стала мечтать о том, что встретит на корабле доброго моряка, который согласится ей помочь — если не бежать, то по крайней мере отправить весточку маме и Мог. Бэлль с благодарностью приняла еще один кусок хлеба с сыром и улыбнулась спутникам в надежде заслужить их доверие, но они не ответили на ее улыбку.

Экипаж остановился в порту. Дверцу открыл высокий мужчина с холодными голубыми глазами, в черном пальто и мягкой фетровой шляпе. Несколько секунд он смотрел на Бэлль как будто в замешательстве, потом перевел взгляд на ее сопровождающих.

— Je ne savais pas qu’elle était aussi jeune[8], — сказал он.

Бэлль из всего сказанного поняла только одно слово — «jeune» (его иногда использовала Лизетт, и Бэлль знала, что оно означает), поэтому предположила, что мужчина выказывает удивление, поскольку не ожидал, что ей так мало лет.

Сопровождающие что-то пробормотали в ответ и пожали плечами, как будто это их не касалось.

— Ты поплывешь со мной на корабле, — сказал мужчина Бэлль на английском языке с легким французским акцентом. Он протянул ей руку и помог выбраться из экипажа. — Меня зовут Этьен Каррера. Во время нашего морского путешествия ты будешь называть меня дядюшка Этьен. Всем, кто будет спрашивать, я скажу, что ты дочь моего брата, выросла в Англии, а сейчас я везу тебя к своей сестре, потому что твоя мать умерла. Ты поняла меня?

— Да, дядюшка Этьен, — дерзко ответила Бэлль в надежде обезоружить его, поскольку выглядел он довольно зловеще.

— Хочу предупредить, прежде чем мы двинемся дальше, — произнес он, схватив девочку за руку и сжав ее, словно тисками. Его голубые холодные глаза сверлили ее насквозь. — Если начнешь шуметь, попытаешься заручиться чьей-нибудь поддержкой, чтобы сбежать, или огорчишь меня чем-нибудь еще, я тебя убью.

Бэлль похолодела — она знала, что он не шутит.

Оказалось, что пароход сначала поплывет в Ирландию, в Корк, чтобы взять еще пассажиров и заправиться, а потом направится через Атлантику в Нью-Йорк.

Этьен провел Бэлль по лестнице, ведущей с палубы, потом по короткому коридору и еще по одному лестничному пролету и подвел к их каюте.

— Сюда, — отрывисто бросил он, открывая дверь.

Бэлль вошла в крошечную каюту: от узкой койки до иллюминатора было не больше полуметра. Под иллюминатором находился умывальник и узкая полка, над полкой — зеркало. В изножье койки была прибита пара крючков для одежды, а под нижней койкой стояла тумбочка для всякой мелочи.

Бэлль испугалась — не тесноты, а того, что ей придется делить каюту с Этьеном.

— Не бойся, я тебя не трону, — успокоил он ее, как будто прочитав ее мысли. — Мое дело — доставить тебя на место, а не «дегустировать» товар. Можешь занять верхнюю койку и задернуть занавеску, чтобы отгородиться от меня. Я буду приходить сюда только для того, чтобы отвести тебя поесть, прогуляться на свежем воздухе и, разумеется, поспать самому.

Он снял с плеча ее и свою сумки. Свою Этьен положил на нижнюю койку, а сумку Бэлль протянул ей.

— Я уйду, а ты устраивайся. Мы скоро отплываем. Я вернусь за тобой, когда мы отчалим.

И он вышел из каюты, не забыв запереть за собой дверь.

Через два дня, когда корабль отплыл из Корка с огромным количеством пассажиров, Бэлль стояла на палубе и смотрела на то, как берег Ирландии становится все меньше и меньше. Наконец она больше не могла его разглядеть. Бэлль пришла в голову удивительная мысль: за эти несколько недель она проделала путь гораздо длиннее, чем ее мать и Мог за всю их жизнь.

Она уже не так сильно боялась будущего. Бэлль было скучно и одиноко, она была разочарована тем, что ее держат взаперти. Но страха не было. Этьен вел себя очень достойно: если ей хотелось в туалет, он не заставлял ее ждать, пока ему будет удобно ее сопроводить, а сразу же вел по коридору и ожидал снаружи. Он выходил из каюты, чтобы девочка могла помыться и переодеться. Он даже интересовался ее самочувствием, спрашивал, не голодна ли она, и принес для нее пару книг.

Но говорил он мало — ни слова о себе или о ее будущем. В столовой, если к нему обращались, Этьен отвечал, но сам разговор не завязывал. Бэлль догадалась: он боится, что она может обратиться к кому-нибудь за помощью, и она, конечно же, искала подходящую кандидатуру.

Они ехали вторым классом, как и все пассажиры, каюты которых располагались на одном уровне с их каютой. На корабле было еще двенадцать пассажиров, ехавших первым классом, — их каюты находились на верхней палубе. Эти пассажиры завтракали, обедали и ужинали в отдельной столовой, где еда, вероятно, была намного вкуснее.

В Корке на пароход взошло еще около сотни пассажиров третьего класса. Они расположились в недрах корабля, и Бэлль слышала, как один из капитанов кратко объяснил им, что они могут появляться только на определенной части палубы и только в определенное время. Девочка лишь мельком успела увидеть пассажиров третьего класса, когда они садились в Корке, и по их изношенной одежде и обуви поняла, что это бедняки. Она вспомнила, как в школе им рассказывали о первых эмигрантах-ирландцах, которые ехали в Америку. В пути они терпели жуткие неудобства. Бэлль надеялась, что с этими бедолагами будут обращаться не так скверно.

Практически сразу же, как только Бэлль оказалась запертой в каюте, у нее созрел план. Осознав, что Этьен не будет терпеть непослушание и дерзость, она решила смягчить его сердце с помощью обаяния. Каждый раз, как он возвращался в каюту, она тепло приветствовала его, интересовалась, не холодно ли на палубе, кого он там встретил и так далее. Бэлль заправляла его постель, складывала его вещи и, насколько позволяла ситуация, пыталась относиться к нему, как к родному дяде.

Девочка почувствовала, что ее старания не напрасны — Этьен стал чаще заглядывать в каюту и предлагать прогуляться по палубе, посидеть в удобных шезлонгах на верхней палубе и полюбоваться морем.

Бэлль отвернулась от иллюминатора, когда услышала, как входит Этьен.

— Привет. Пришел меня освободить? — улыбнулась она.

— Надвигается шторм, — сообщил он. — Некоторых пассажиров уже укачало. Когда море неспокойно, лучше находиться на свежем воздухе. Хочешь, пойдем в гостиную, расположенную на верхней палубе?

Бэлль отметила про себя, что Этьен — красивый мужчина. Вначале его холодные голубые глаза могли показаться пугающими, как и его угрозы, но у него был красиво очерченный нос, пухлые губы и гладкая кожа, чистая и золотистая, как будто он недавно загорал. Как ни странно, он не носил ни усов, ни бороды — и Бэлль это нравилось. И волосы у него были красивые; она привыкла видеть мужчин с жиденькими волосами, которые те еще и мазали бриолином, а жители Севен-Дайлс вообще редко мылись и стриглись. Волосы у Этьена были чистые, густые и светлые — Мог наверняка бы сказала, что их приятно расчесывать.

Сегодня утром Бэлль подглядывала за Этьеном из-за шторки. Она видела, как он, раздевшись по пояс, умывался и брился. Ее поразило то, что у Этьена было сильное, мускулистое, как у боксера, тело. Он оказался моложе, чем ей показалось вначале — теперь Бэлль дала бы ему не больше тридцати двух лет. Все вместе — и его относительная молодость, и красота — позволяло ей надеяться на то, что она сможет склонить Этьена на свою сторону.

— Было бы отлично, дядюшка, — усмехнулась Бэлль. — Возможно, мы могли бы выпить по чашечке чая.

Этьен заказал чай с пирожными, и когда они сели у окна, чтобы смотреть на море, Бэлль заметила трех красиво одетых молодых женщин. Им было не больше двадцати трех — двадцати четырех лет. Скорее всего, они сели в Корке, поскольку раньше она их не видела. Две не представляли из себя ничего особенного, но третья была настоящая красавица с огненно-рыжими вьющимися волосами.

— Вон та рыжеволосая отлично бы тебе подошла, — произнесла Бэлль. — Она просто ослепительна.

— А с чего это ты решила, что мне нужна девушка? — с легкой улыбкой на губах спросил Этьен.

— Всем мужчинам нужна девушка, разве нет? — парировала Бэлль.

— А может быть, у меня уже есть жена, — сказал он.

Бэлль покачала головой.

— Не думаю.

— Почему?

Бэлль хотелось ответить, что ни одна женщина не потерпела бы мужа, который отвозит юных девушек в бордель, но подобный упрек, вероятнее всего, разозлил бы Этьена.

— Ты выглядишь одиноким, — ответила она.

Впервые он засмеялся, а его глаза едва заметно потеплели.

— Ты смешная девчонка, умная не по годам. А как выглядит одинокий человек?

— Как будто рядом с ним нет никого, о ком нужно заботиться, — объяснила девочка и подумала о Джимми, о том, как засияло его лицо, когда она сказала, что хочет быть его другом. Знает ли он, что ее похитили, волнуется ли за нее?

— Временами я действительно чувствую себя одиноким, но так бывает со всеми, — сказал Этьен.

— Дома, в Англии, осталась женщина, которая заботилась обо мне, когда я была маленькой. Она говорила, что иногда одиночество необходимо, благодаря ему начинаешь ценить то, что имеешь, — продолжала Бэлль. — Раньше я ничего не ценила, до тех пор, пока меня не похитили на улице и не увезли. Сейчас я мечтаю только о том, чтобы вернуться домой, и от этого мне становится еще более одиноко.

— Тебя похитили на улице? — Этьен нахмурился. Он казался удивленным.

Бэлль думала, что он знает всю ее подноготную, о том, каким образом она оказалась во Франции. Когда она поняла, что он ни о чем не ведает, у нее забрезжила надежда на то, что она сможет вызвать у него сочувствие и заручиться его поддержкой.

— Да, я стала свидетельницей убийства. Человек, который его совершил, отвез меня во Францию. Там он продал меня в бордель, где меня насиловали несколько мужчин, пока я не слегла. Как выяснилось, хозяйка этого борделя тоже продала меня, а мои новые хозяева, на которых ты, скорее всего, работаешь, меня выходили.

Этьен выглядел потрясенным.

— Не нужно делать вид, будто ты ничего этого не знал. Ты просто не можешь не знать, через что мне довелось пройти и что ждет меня в будущем, — с сарказмом продолжала Бэлль.

— Я никогда ни о чем не спрашиваю, просто выполняю то, что мне велят, — ответил Этьен. — Но раньше меня никогда не просили сопровождать девушек. Ты первая.

— Ты полагаешь, что можно принуждать девушку заниматься подобными вещами?

— Нет, нет, разумеется, нет, — поспешно ответил он. — Но это мое личное мнение. Понимаешь, мне многое приходится делать. Я бы с удовольствием отказался, но это моя работа. У меня нет выбора. Мне поручили это задание потому, что я хорошо знаю Америку.

— Неужели тебе не стыдно совершать низкие поступки за деньги?

Минуту Этьен пристально смотрел на нее, потом улыбнулся.

— Ты была такой невозмутимой, и я решил, что тебе по крайней мере восемнадцать, но теперь вижу, что у тебя до сих пор наивный взгляд ребенка. Кем работает твой отец? Уверен, что и ему приходится делать то, что ему не по душе.

— Я не знаю, кто мой отец, — откровенно ответила Бэлль. — Но я понимаю, на что ты намекаешь, ведь я выросла в борделе. Моя мама — хозяйка борделя. Кто-то скажет, что это ужасно, но мне известно, что она никому не причиняет вреда и ни одну из девушек, которые у нее работают, не принуждает к этому силой.

Этьен был так поражен ее историей, что она стала откровенничать дальше. Бэлль рассказала о том, что даже не подозревала, чем именно занимается ее мать, до той злополучной ночи, когда убили Милли.

— Мама не хотела, чтобы я становилась проституткой, — закончила Бэлль. — Они с Мог мечтали о том, что я стану уважаемой женщиной. Они, наверное, с ума сходят, не зная, где я и что со мной произошло.

— Я же тебя пальцем не тронул, верно? — произнес Этьен, как будто благодаря этому его роль в этом деле становилась менее постыдной. — Как и у твоей мамы, у меня выбор невелик. Я всегда стараюсь не прибегать к силе. Ты умная девочка, Бэлль. Я знаю, что ты пытаешься завоевать мое доверие, а это всегда разумнее всего в подобных обстоятельствах. Но как бы я тебе ни сочувствовал, я обязан выполнить приказ, иначе меня покалечат или убьют.

Он произнес это таким обыденным тоном, что Бэлль сразу поняла: он говорит правду.

Ночью разразился настоящий шторм. Корабль бросало из стороны в сторону, словно ветку в полноводной реке. Бэлль чувствовала себя хорошо, несмотря на то что несколько раз едва не свалилась с койки, а каюту, казалось, вертело, как сумасшедшую ярмарочную карусель.

Но у Этьена дела обстояли совершенно иначе. Когда Бэлль услышала его стоны, она спрыгнула с койки и достала ведро из тумбочки под его койкой. За короткий промежуток времени Этьена стошнило несколько раз, пока рвать стало нечем — в желудке осталась одна желчь.

Бэлль наконец-то представилась возможность покинуть каюту без сопровождения Этьена, но она настолько встревожилась из-за своего попутчика, что после того, как опорожнила ведро, отправилась искать стюарда. Она хотела попросить его, чтобы он пригласил к ним в каюту корабельного врача.

Врач так и не пришел. На борту оказалось так много больных пассажиров, что он сосредоточился только на самых слабых: на детях и стариках. Поэтому сиделкой Этьена довелось стать Бэлль. Она подносила ему ведро, когда его тошнило, обтирала его лицо влажной тряпочкой, поила, меняла простыни на постели, когда они становились мокрыми от пота. Самой ей едва удавалось сомкнуть глаза, да и ела она очень мало, потому что не хотела оставлять Этьена дольше, чем на пару минут.

Но на четвертые сутки к вечеру корабль перестало так сильно крутить и подбрасывать на волнах, и Этьену стало намного лучше. Бэлль отправилась в столовую, жадно проглотила огромную порцию еды и взяла немного супа и хлеба для Этьена.

— Ты очень добра, — проговорил он слабым голосом, когда Бэлль помогла ему сесть и подложила под спину подушку.

— Просто мне повезло — я не страдаю морской болезнью, — ответила она, поднося ложку супа ему ко рту, словно Этьен был ребенком. — Практически все пассажиры слегли. В столовой ни души.

— И ты воспользовалась возможностью и позвала на помощь? — спросил Этьен, хватая ее за руку.

Он все еще был необычайно бледен, но зеленоватый оттенок кожи исчез. Бэлль взглянула на его руку, которая сжимала ее запястье, и нахмурилась. Он тут же убрал руку и извинился.

— Так-то лучше, — строго сказала девочка. — Нет, я не позвала на помощь. Я была слишком занята, выхаживая тебя.

Этьен заметно успокоился, и Бэлль пришло в голову, что ей следовало солгать, сказать, что она обратилась к стюарду или к кому-нибудь еще.

— Тогда мне лучше побыстрее взять себя в руки, пока ты не уплыла на спасательной шлюпке, — улыбнулся Этьен. — Ты первоклассная сиделка. У тебя крепкий желудок и железная воля. И ты добрая девочка.

Бэлль улыбнулась. Она обрадовалась, что ему стало намного лучше. Но в то же время она была озадачена тем, что ее вообще волнует его состояние, ведь по всему выходит, что он ее враг.

— Поешь, тебе нужно набраться сил, чтобы опять запугивать меня. Я оставлю мысли о побеге до твоего выздоровления, — пообещала Бэлль.

Через несколько дней море успокоилось и корабль наконец зажил своей обычной жизнью. Этьен очень быстро пошел на поправку, к нему вернулся аппетит. Но его отношение к Бэлль изменилось: он стал гораздо мягче, и вместо того, чтобы надолго запирать ее в каюте, предлагал ей сыграть в карты или другие настольные игры в комнате отдыха, чтобы скоротать время.

— А что это за город Нью-Йорк, куда ты меня везешь? — спросила девочка, когда они играли в шахматы.

— Мы едем не в Нью-Йорк, а в Новый Орлеан.

— Но это же на другом конце Америки, разве нет? — удивилась она.

Этьен кивнул.

— На Дальнем Юге. Там гораздо теплее.

— Но как мы туда доберемся?

— На другом корабле.

Этьен стал рассказывать о том, что Новый Орлеан не похож ни на один другой город Америки, постольку там легализована проституция и ни на секунду не замолкает музыка, не прекращаются танцы и азартные игры. Он объяснил, что там живут французские креолы и много чернокожих. После гражданской войны и отмены рабства они осели в этом городе. Армия Союза уничтожила большинство огромных хлопковых и табачных плантаций на Юге, и рабочим, лишившимся средств к существованию, пришлось подыскивать себе другую работу.

— Новый Орлеан красивый город, — продолжал Этьен с нескрываемым восхищением. — Его построили французы. Там изящные дома, красивые сады и площади… Мне кажется, этот город тебе понравится.

— Возможно… когда-нибудь… когда я смирюсь с тем, что продаю себя, — с сарказмом произнесла Бэлль.

Он ответил ей кривой улыбкой.

— Знаешь, Бэлль, у меня такое чувство, что ты достаточно умна и сможешь убедить своих новых хозяев в том, что тебя намного выгоднее использовать в другой роли.

— В какой роли? — спросила она.

Этьен задумчиво втянул щеки.

— Танцевать, петь, быть лицом заведения, работать гардеробщицей. Не знаю, подумай сама и реши. В борделе у твоей мамы была женщина, которая не спала с мужчинами?

— Была… Мог, я тебе о ней уже рассказывала, — сказала Бэлль. — Мама называла ее служанкой, но на самом деле Мог выполняла обязанности экономки и готовила. По вечерам она работала наверху. Мне кажется, она провожала мужчин в гостиную и наливала им выпить — она никогда не рассказывала мне о своих обязанностях.

— Служанка в борделе обычно присматривает за деньгами и следит за девушками, — объяснил Этьен. — Такая прислуга часто играет в заведении важную роль, ведь она должна уметь выпутаться из любой ситуации, а при необходимости быть решительной. Почему ты считаешь, что Мог не спала с мужчинами? — спросил он, приподняв бровь.

— Знаешь, она не очень красивая, — ответила Бэлль и внезапно почувствовала, что несправедлива к Мог.

Этьен засмеялся, протянул руку и убрал с ее щеки выбившийся локон.

— О тебе такого никто сказать не посмеет! Но у тебя, несомненно, острый ум, Бэлль, и это весомое преимущество перед сотней красивых, но ленивых, злых и глуповатых девушек.

Бэлль уже поняла, что человек, который сейчас является ее хозяином, заплатил за нее очень высокую цену. Одни расходы на путешествие были такими значительными, что ей за всю жизнь за них не расплатиться. Бэлль была сбита с толку. Ей казалось бессмысленным покупать девочку-англичанку, о которой ничего не известно, в то время как в южных штатах Америки есть бесчисленное множество красивых и более сговорчивых девушек.

Но это означало, что из нее рассчитывали извлечь немалую выгоду. Итак, если последовать совету Этьена и предложить свою кандидатуру на другую роль, возможно, это сработает.

Но в качестве кого она может себя предложить? Она умеет петь, но не блестяще; единственный танец, который знала Бэлль — полька, да и ни одним музыкальным инструментом она не владела. Она не могла придумать ничего, что заставило бы людей сесть и смотреть на нее, открыв рот.

После убийства Милли Мог призналась, что покойная была любимицей заведения. Бэлль знала, что Мог и Энни ценят и любят ее больше остальных девушек. Теперь она понимала: это означало, что Милли приносила им денег больше, чем другие. Но в чем разница между тем, как к клиентам относилась Милли, и тем, как относились к ним другие девушки? Бэлль ни за что не хотела бы быть проституткой, но если у нее нет выбора, она бы предпочла стать самой лучшей жрицей любви, чтобы мужчины платили за нее гораздо больше, чем за остальных.

Как, скажите на милость, ей узнать, как стать лучшей? Бэлль казалось, что Этьену известен ответ, но она была слишком застенчивой, чтобы спрашивать у него подобные вещи.

За два дня до того, как корабль должен был причалить в Нью-Йорке, Этьен повел Бэлль на прогулку по палубе. Погода стояла холодная и ветреная, но светило солнце, и было приятно прогуливаться на свежем воздухе, наблюдать за тем, как чайки летают вокруг корабля.

— Два дня мы проведем в Нью-Йорке, а потом на корабле отправимся в Новый Орлеан, — сказал Этьен, когда они склонились над поручнями на носу корабля, любуясь тем, как расступается море, когда пароход прокладывает себе путь. — У тебя есть выбор: либо ты будешь сидеть со мной взаперти в меблированной комнате, либо, если пообещаешь, что не сбежишь, я покажу тебе город.

Бэлль уже поняла, что Этьен человек слова, и ей польстило, что он готов ей поверить.

— Обещаю, что не стану убегать, если ты позволишь мне отослать домой весточку и сообщить о том, что я жива, — ответила она.

Этьен обернулся, облокотившись на поручни. Ветер трепал его светлые волосы, придавая ему мальчишеский вид, отчего он перестал казаться грозным. Этьен целую вечность пристально смотрел на девочку, прежде чем ответить.

— Язык проглотил? — поддразнила его Бэлль.

Он улыбнулся.

— Никогда не понимал этого выражения. Зачем глотать язык? Я решил, что позволю тебе послать домой открытку. В ней ты можешь указать только то, что ты в Нью-Йорке, жива-здорова. Я сам прочту и отправлю ее!

Бэлль шумно обрадовалась. Открытка ей ничем не поможет, но мама и Мог перестанут думать, что она мертва.

— Договорились! — согласилась девочка. — Я не стану убегать.

Наступила ночь. Корабль поплыл по Ист-Ривер, чтобы пришвартоваться в порту Нью-Йорка. Ранее пассажирам объявили, что на землю они сойдут утром; на острове Эллис их ожидает эмиграционный контроль. Бэлль слушала капитана в пол-уха, потому что была уверена: Этьен знает, что делать. Но, складывая вещи в сумку, девочка недоумевала. Как он намеревается решить вопрос с сотрудником эмиграционной службы, который станет задавать им коварные вопросы? Капитан объявил, что, прежде чем пересечь границу Америки, необходимо будет пройти медицинский осмотр и еще какие-то проверки.

Бэлль уже начала готовиться ко сну, когда в каюту вошел Этьен.

— Мы сходим на берег, — коротко сообщил он. — Клади в сумку оставшиеся вещи и поторопись.

У него опять был напряженный, стальной взгляд, как при их первой встрече в Бресте.

— Как мы сойдем с корабля? — удивилась Бэлль, когда Этьен достал из-под койки свою сумку и сложил в нее оставшиеся вещи. — Он еще не причалил.

— За нами приедут, — ответил Этьен. — Поторопись и перестань задавать вопросы.

Корабль встал на якорь и ждал буксира, который с первыми лучами света затянет его в порт. Когда Бэлль и Этьен вышли из каюты и отправились на верхнюю палубу, стояла тишина. Девочка решила, что большинство пассажиров сейчас собирают вещи или уже легли спать, чтобы встать пораньше. Этьен, держа за руку, отвел ее на левый борт, где их уже ждал унтер-офицер Баркер. Этот человек очень внимательно следил за Бэлль, когда Этьен болел. Сейчас она поняла почему: ему явно заплатили за то, чтобы он помог им миновать эмиграционную службу.

Баркер схватил Бэлль за руку, толкнул ее в лодку и положил на колени сумки. Этьен запрыгнул следом. Он встал, широко расставив ноги, так, что ее ступни оказались у него между ногами, и взялся за веревку. Неожиданно лодка накренилась и Баркер начал ее опускать. Лодку закрутило на холодном ветру, и Бэлль невольно зажмурилась — она боялась, что упадет в воду.

— Не бойся, — шепотом успокоил ее Этьен. — Ты в безопасности. Через секунду мы будем уже на катере.

Он оказался прав — почти мгновенно Бэлль почувствовала удар, когда лодка коснулась катера. Этьен выпрыгнул и помог выбраться Бэлль. Лодку рывком подняли наверх, и не успела Бэлль привыкнуть к покачиванию маленького катера, как он начал отчаливать от большого парохода.

К ним подошел невысокий коренастый человек в непромокаемом плаще.

— В рулевую рубку, — отрывисто бросил он. — Сядьте на пол, подальше от глаз.

Хотя во время шторма Бэлль не мутило, она почувствовала тошноту, когда ее стало швырять из угла в угол в рулевой рубке. И дело было не столько в запахе рыбы и покачивании небольшого судна, сколько в страхе. Она понятия не имела, что ее ждет. Человек у штурвала с ними не разговаривал, даже не повернулся к ним, когда они поспешно спустились в рубку. Наверное, он думал, что разумнее всего делать вид, будто он не замечает их присутствия на борту.

Бэлль было страшно. Если она въехала в страну нелегально, то что будет, если она попытается ее покинуть? Она злилась на себя за то, что не сбежала от Этьена, а послушно следовала его плану побега с корабля. Как она могла быть такой глупой и поверить в то, что он покажет ей достопримечательности Нью-Йорка или разрешит послать домой открытку? Вероятнее всего, он отвезет ее в какое-нибудь ужасное место, еще хуже, чем бордель в Париже! С чего это вдруг она начала ему доверять?

Этьен не разговаривал с ней с той минуты, когда они, сгорбившись, уселись на пол, и так как Бэлль чувствовала, что может навлечь на себя еще бóльшую опасность, если откроет рот, она тоже предпочла сидеть тихо. Минут двадцать пять они просидели на полу, и тут неожиданно яркий свет озарил окна рулевой рубки и Бэлль услышала, как перекрикиваются мужчины.

— Мы подходим к порту. В любую минуту катер может причалить, — прошептал Этьен. — Мы останемся здесь, пока нам не скажут, что можно выходить.

— Куда мы пойдем? — встревоженно прошептала Бэлль в ответ.

— В гостиницу, как я тебе и обещал, — сказал он. — Я не стал говорить тебе о том, как мы попадем в Нью-Йорк, чтобы не пугать заранее.

— А если нас поймают? — прошептала девочка. — Нас не бросят в тюрьму?

Этьен взял ее руки в свои ладони и нежно поцеловал ее пальчики. Его глаза лукаво блеснули.

— Меня никогда не поймают. Дома, во Франции, меня называют Ломбр — Тень.

— Из тебя получился отличный экскурсовод, — сказала Бэлль, когда они сходили по трапу с небольшого судна, которое возило их посмотреть на статую Свободы. — Может быть, тебе стоит заняться этим, вместо того чтобы работать на плохих людей?

Уже стемнело и заметно похолодало, но последние два дня выдались солнечными и безоблачными. Они много гуляли и многое повидали: «Утюг» — первый нью-йоркский небоскреб, Бруклинский мост, Центральный парк… Они ездили маршрутом «Е» — поезд метро возносил их высоко над домами и конторами. Бэлль впервые попробовала хот-дог. Она восторгалась роскошными магазинами на Пятой авеню, но ей довелось повидать и много мрачных, переполненных многоквартирных домов и понять, что здесь, в Америке, еще больше доведенных до отчаяния бедняков, чем у нее на родине.

Этьен сдержал слово: из рыбацкого катера доставил ее целой и невредимой в гостиницу в Нижнем Западном Манхэттене. И, несмотря на то что окрестности в точности напоминали трущобы Севен-Дайлс и определенно не соответствовали представлениям англичан о жизни в Америке, гостиница была уютной и теплой, с паровым отоплением, горячими ваннами и туалетом в доме.

— Мне понравилось водить тебя по городу, — признался Этьен. — Жаль, что у нас нет пары дней в запасе. Я хотел бы показать тебе гораздо больше. Когда я вернусь во Францию, мне придется заниматься тем, чем я привык — выбора нет, но когда мы доберемся до Нового Орлеана, я попытаюсь посодействовать тому, чтобы твоя новая хозяйка как следует о тебе заботилась.

Бэлль схватила Этьена за руку и сжала ее, прекрасно осознавая, что ему на самом деле неловко из-за своей роли в ее похищении. Еще она знала, почему ему приходится через все это проходить, поскольку он наконец поведал ей свою историю.

Этьен родился и вырос в Марселе, но его мать умерла, когда ему было всего шесть лет. Отец начал пить… Впервые Этьен украл от безысходности. Его отец все деньги спускал на выпивку, а кто-то должен был добывать еду, одежду и платить за две комнаты, в которых они жили.

К тому времени как мальчику исполнилось четырнадцать, он превратился в опытного воришку. Его целью были крупные гостиницы вдоль Ривьеры, где останавливались очень богатые люди. Этьен охотился за драгоценностями, которые позже сбывал за бесценок в многочисленных маленьких ювелирных лавках, расположенных в узком переулке у порта.

Ему было восемнадцать, когда однажды ночью его поймали на горячем в номере человека, который, как оказалось, стал миллионером благодаря тому, что занимался вымогательством. Этьену предложили выбирать: работать на этого человека, которого он предпочел именовать Жаком, потому что не мог назвать его настоящего имени, или попасть в лапы к жандармам, которые, вне всякого сомнения, обеспечат ему приличный тюремный срок, поскольку он давно уже мозолил им глаза.

Этьен признался Бэлль, что, когда ему предложили работать на Жака, почувствовал себя самым счастливым человеком на земле.

— Я едва мог поверить своему счастью. Жак отослал меня в Лондон, где я брал уроки английского. Я жил в прекрасном месте, которое называется Бейсуортер. Там меня обучали привычкам английских аристократов, чтобы я научился их грабить. Но если в детстве я крал бриллиантовые кольца или серьги с изумрудами, неосмотрительно оставленные на туалетном столике, то теперь должен был обчищать сейфы, где лежали украшения стоимостью в сотни фунтов, или играть на доверии человека, заставляя его расстаться с тысячами фунтов.

Этьен сказал, что пару лет ему было приятно ходить в сшитых на заказ костюмах и шелковых рубашках, останавливаться в лучших гостиницах и к тому же зарабатывать такие деньги, о которых он не мог даже и мечтать. Но стычка с английской полицией заставила его вернуться в Париж и на время затаиться. Затем Этьен приехал домой, в Марсель, и встретил девушку, в которую влюбился. Он хотел жениться на ней. Этьен чувствовал, что пришло время вложить заработанные нечестным путем деньги в легальное дело, пока удача не повернулась к нему спиной.

— Я поделился своими планами с Жаком, и он сказал, что я должен отработать еще пару лет. Когда прошел этот срок, я вернулся в Марсель и женился на Елене. Мы с ее братом, шеф-поваром, открыли ресторан. Но я ошибался, когда думал, что навсегда попрощался с Жаком. Ему не по душе, когда кто-то вырывается из его сетей. Время от времени он посылал мне весточку, что нуждается в моих услугах, и я не мог ему отказать.

— В число этих услуг входило сопровождение девушек, таких как я? — спросила Бэлль.

— Нет, я уже говорил тебе, что никогда раньше не сопровождал девушек. Речь шла о крепких кулаках, — объяснил Этьен. — Бывает, нужно припугнуть кого-то, кто не хочет ходить по струнке или стоит на пути у Жака. Мне часто приходилось быть жестоким, но ты должна понимать, что все эти люди были ворами и гангстерами, поэтому я считал их никем. Однако сейчас я жалею, что, имея ресторан, не отказался работать на этого человека. — Он вздохнул. — Жаку это не понравилось бы, мне бы не поздоровилось, но, послушно выполняя его приказы, я все глубже погружаюсь в трясину.

Бэлль внимательно выслушала Этьена и спросила, есть ли способ как-то выпутаться из сложившейся ситуации.

— Согласившись сопровождать тебя, я еще больше ухудшил свое положение, — угрюмо ответил он. — Мордобой между ворами и бандитами — обычное и понятное большинству дело, но сейчас, когда Жак вовлек меня в нелегальную перевозку юной девушки, он получил еще больше козырей против меня.

— А как к этому относится твоя жена? — спросила Бэлль.

— Она думает, что я помощник бизнесмена, владеющего многочисленными компаниями, и хотя она не любит, когда я уезжаю от нее, ей нравятся дополнительные деньги, которые я приношу в дом. Если говорить откровенно, моему самолюбию всегда льстила роль «здоровяка», который решает споры между представителями преступного мира. Но сейчас я таковым себя не ощущаю — теперь, когда Жак поручил мне эту работу. Нелегально перевозить юных девушек просто мерзко. Я жалею, что принимаю в этом участие, и не хотел бы, чтобы о моем поступке узнали мои жена и дети.

— Наши положения в чем-то похожи, верно? — нахмурилась Бэлль. — Я не могу сбежать от тебя, поскольку боюсь того, что с тобой сделают. И ты не в силах мне помочь, потому что боишься, как бы чего не случилось с твоей женой.

Этьен повернулся к ней и обхватил ладонями ее лицо.

— Бэлль, я бы рискнул, если бы был уверен, что ты будешь в безопасности. Я мог бы сказать Жаку, что тебя задержали в эмиграционной службе, и он бы мне поверил — проверить мои слова он все равно не смог бы. Но что будет с тобой? Тебе либо пришлось бы искать работу здесь со всеми вытекающими последствиями, которые поджидают юную девушку в большом, неспокойном городе. Либо ты обратилась бы к властям и сообщила, что тебя ввезли в страну незаконно. Тебя пришлось бы отправить домой.

Бэлль поняла, что на ее лице, вероятно, отразилась надежда, но Этьен покачал головой.

— Вероятно, тебе это кажется идеальным решением, но тот человек, Кент, о котором ты рассказывала, остался в Англии. От друзей из Нового Орлеана он узнает о случившемся, и ему придется тебя убить, чтобы спасти свою шкуру. Я знаю таких людей. Он похож на Жака.

— А другого пути нет? — спросила Бэлль.

— Ты потрясающе красивая девушка, — печально ответил Этьен. — И это вселяет в меня уверенность в том, что в свое время ты завоюешь Новый Орлеан. Город многолик. Это опасное место, где все продается и покупается, но у него есть душа, и мне кажется, в конечном счете там ты будешь в большей безопасности. У тебя появится возможность выбрать собственную дорогу в жизни.