Куколка

Глава двадцать седьмая

Улицы вокруг Лионского вокзала в Париже были тускло освещены и переполнены людьми, которые, казалось, куда-то спешили. В Париже было грязно, шумно и плохо пахло — намного хуже, чем в Марселе. Бэлль пугалась каждого мужского взгляда, обращенного на нее. В довершение ко всему заметно похолодало и стал накрапывать дождь. Куда ни взгляни, повсюду стояли гостиницы, но было неясно, какая из них хорошая, плохая, дорогая, дешевая, надежная или опасная — все были в одинаковой степени обветшалыми. Бэлль прекрасно осознавала, что ее вечернее платье под пальто и легкие туфли — не слишком подходящее одеяние для долгих и утомительных прогулок по городским улицам. К тому же она проголодалась и умирала от жажды.

Она представляла себе Париж совсем иначе: с широкими, засаженными деревьями бульварами, величественными зданиями, витиеватыми фонтанами, прекрасными магазинами и стильными ресторанами. На самом деле все было серым и угрюмым, и в ее душе вновь ожили воспоминания о том, что именно в этом городе ее изнасиловали пять человек.

Как она могла думать, что здесь ее ждет что-то хорошее?

Бэлль подошла к ресторану, остановилась, заглянула в окно. Заведение было таким же безрадостным, как и все вокруг, но народу была тьма. Большинство посетителей напоминали чиновников, поэтому девушка решила, что здесь не слишком дорого, но вкусно кормят.

Она подсела за столик к двум девушкам, которые едва ли были старше, чем она сама. Они были аккуратно, но просто одеты, волосы были убраны с лица. Бэлль улыбнулась незнакомкам и поздоровалась. Они ответили на приветствие и вернулись к своей беседе.

Бэлль не смогла прочитать меню, поэтому, когда к ней подошла официантка, чтобы принять заказ, она указала на тарелки соседок, на которых лежало что-то, напоминавшее говяжье рагу.

— S’il vous plaît[13], — улыбнулась она. Официантка нахмурилась. — Je ne parle bien français[14], — добавила Бэлль, преисполненная гордости оттого, что запомнила эту фразу.

Когда официантка отошла, одна из девушек поинтересовалась у Бэлль, не англичанка ли она. Бэлль кивнула.

— Первый раз во Франции? — спросила девушка.

— Oui[15], — ответила Бэлль с облегчением, поскольку девушка говорила по-английски, пусть и не очень хорошо. — Я напугана, потому что не знаю, какую гостиницу выбрать.

Девушки переглянулись, потом вновь залопотали по-французски.

— Хочешь чистенькую, но недорогую гостиницу? — уточнила первая, у которой волосы были темнее.

Бэлль кивнула.

Обе девушки еще раз посоветовались, а потом темноволосая достала из сумочки блокнот, вырвала страничку и что-то написала карандашом.

— Вот эта хорошая, — заверила она, передавая листок Бэлль. — Не бойся.

Она написала адрес гостиницы «Мирабо» на улице Парротт и нарисовала от руки карту, чтобы показать: это место находится прямо на соседней улице. Девушка улыбнулась Бэлль.

— Bonne chance![16] — пожелала она.

Гостиница «Мирабо» выглядела такой же обветшалой, как и все вокруг. Если бы не облупившаяся вывеска, раскачивающаяся над входной дверью, Бэлль ее даже не заметила бы, поскольку гостиница находилась между булочной и обувной мастерской. На улице было очень холодно, да и ноги болели, поэтому Бэлль поднялась по трем ступенькам, толкнула входную дверь и вошла.

Сразу за дверью был небольшой вестибюль с конторкой портье. Пару минут Бэлль стояла, оглядываясь, потом позвонила в колокольчик на столе. В вестибюле и на лестнице, которая вела наверх, стены были оклеены темно-красными обоями, отчего помещение казалось уютным, а большая коллекция картин, развешанных на стенах, служила отличным украшением. На всех полотнах были изображены сельские пейзажи: мужчина, который косит кукурузу; человек, едущий домой на телеге, груженной сеном; пастух с отарой овец. Их явно писала одна и та же рука, и Бэлль было интересно, не хозяин ли гостиницы автор этих работ.

Из двери рядом с лестницей вышла худощавая сгорбленная женщина. У нее было такое выражение лица, которое, по-видимому, должно было сойти за улыбку. Бэлль спросила, есть ли свободная комната, и подняла один палец, чтобы показать, что ей нужен одноместный номер. Женщина кивнула и назвала цену — пятьдесят сантимов.

Бэлль сумма показалась вполне приемлемой, поэтому она согласилась. Ей протянули ключ с брелком — пятнадцатисантиметровым куском металла. Потом женщина жестом пригласила следовать за ней и провела постоялицу на четвертый этаж.

Хозяйка открыла дверь, и Бэлль вошла.

Номер был небольшой, и мебель, и ковер были старыми, но пахло здесь чистотой.

— Благодарю вас, — сказала Бэлль. — Отлично. — Она слишком устала, чтобы пытаться сказать это по-французски.

Женщина смерила ее пристальным взглядом.

— Никаких посетителей, — произнесла она по-английски. — Деньги за две ночи вперед. Прошу вас, один франк.

Бэлль вспыхнула, решив, что хозяйка сразу догадалась, кто она такая. Но когда девушка доставала кошелек, она поняла, что женщина отнеслась к ней с подозрением, потому что при ней не было багажа.

— У меня украли вещи, — солгала Бэлль. — Завтра же я куплю себе новую одежду.

Хозяйка кивнула, но ее лицо оставалось непроницаемым.

— Petit déjeuner de sept à neuf[17].

Бэлль поняла только, что речь идет о завтраке.

— В котором часу? — переспросила она, поднимая пальцы.

— С семи до девяти, — отрезала хозяйка. — Salle de bain dans le couloir[18]. — И она вышла, закрыв за собой дверь.

Бэлль присела на кровать. Матрас был твердый и явно комковатый, но девушка сдержала слезы и стала вспоминать, какой вкусной была еда. Она поздравила себя с тем, что нашла комнату, и напомнила себе, что утро вечера мудренее.

Бэлль проснулась от звука голосов в коридоре. Она встала на коленях на кровати и немного отдернула занавески. Небо начинало светлеть, поэтому девушка догадалась, что сейчас где-то половина восьмого, но кроме домов напротив, которые походили на здания на этой стороне улицы, как близнецы, ничего видно не было.

Она хорошо выспалась. Кровать оказалась на удивление удобной, простыни пахли лавандой, а стеганое одеяло и пледы были очень теплыми. Бэлль накинула пальто прямо на рубашку, в которой спала, взяла тоненькое полотенце, которое лежало сложенным в кресле, и пошла искать ванную.

Ванная оказалась очень чистой, хотя и холодной, и вода тоже была холодная. Бэлль сняла рубашку, залезла в ванну и помылась. Она жалела, что у нее нет зубной щетки — изо рта доносился неприятный запах.

Через четверть часа Бэлль спустилась в столовую. К ее удивлению, столовая оказалась теплой красивой комнатой, выкрашенной в желтый цвет. На шести столах лежали скатерти в синюю клетку. Весело пылал камин. Бэлль заняла свободный столик и поплотнее запахнула пальто, чтобы не было видно ее вечернего платья. В столовой завтракали еще две пары и одинокий мужчина, который читал газету. Он посмотрел на Бэлль и улыбнулся краешком губ.

Вскоре после того, как Бэлль устроилась за столом, хозяйка вошла в столовую с подносом. На нем и был завтрак — кувшин с кофе, молочник, несколько круассанов в корзинке, масло и варенье. Женщина была не такой старой, как показалось Бэлль вчера, ей было лет тридцать, но она совершенно не заботилась о своей внешности. Черное поношенное платье походило на балахон, а волосы были собраны в такой тугой пучок, что казалось, голова выкрашена в тусклый каштановый цвет. Шея была обмотана черно-белым клетчатым шарфом, который выглядел очень необычно, как будто женщина что-то скрывала. Вчера вечером она тоже куталась в шарф, но он был однотонного черного цвета, и это не так бросалось в глаза.

В хозяйке гостиницы не было ничего указывающего на то, что у них с Бэлль есть что-то общее, но девушке захотелось подружиться с ней, чтобы узнать, кто написал эти картины в вестибюле.

Когда хозяйка поставила завтрак на стол, Бэлль улыбнулась ей.

— Как вас зовут? — спросила она.

Женщина ответила полуулыбкой — это был большой шаг вперед.

— Габриэль Эррисон, — представилась она.

— А я Бэлль Купер, — сказала Бэлль. — Вы не могли бы посоветовать мне, где можно купить поношенную одежду?

Лицо Габриэль едва заметно потеплело.

— Я поищу для вас маленькую карту, — пообещала она. — Рядом есть хороший магазин.

Входя в магазинчик мадам Шанталь, Бэлль испытывала тревогу. Мадам Эррисон не походила на женщину, которая разбирается в одежде, поэтому девушка ожидала, что магазин, который она порекомендовала, будет похож на комиссионный магазин в Севен-Дайлс. Там пахло плесенью, пóтом, и, что хуже всего, вещи, сваленные грудой, обычно были такими поношенными, что лишь отчаянно нуждавшийся человек мог их купить. Но, к удивлению Бэлль, в этом магазинчике вещи аккуратно висели на вешалках, и пахло здесь только свежесваренным кофе.

Невысокая седая женщина в черном платье с норковым воротником и манжетами подошла к ней и поздоровалась по-французски. Бэлль решила, что она интересуется, что ищет покупательница. Бэлль спросила, говорит ли мадам по-английски, но ответом было качание головы. Поэтому Бэлль сняла пальто, показала на свое кружевное платье и жестом дала понять, что кто-то сбежал с ее чемоданом. Удивительно, но женщина, похоже, ее поняла. Она кивнула и указала на вешалку с повседневными платьями.

Бэлль посмотрела на предложенные наряды. Тут были хорошие простые платья, но ей необходимо было что-то более стильное, если она намеревалась подцепить богачей.

Вероятно, хозяйка заметила отсутствие энтузиазма у покупательницы, когда та рассматривала вешалки с одеждой. Она что-то сказала Бэлль и показала ей костюм-двойку.

Костюм был бледно-голубого цвета, с синей вышивкой на обтягивающем фигуру жакете. Он выглядел очень дорого и гораздо больше соответствовал тому, что искала Бэлль. Но цвет был неудачным. Бэлль улыбнулась. Хозяйка поняла, что посетительнице понравилось, и указала на пурпурное платье, потом на светло-красное и опять на костюм.

Хозяйка кивнула. Порывшись в вещах, через минуту она достала красный костюм с черной отделкой из тесьмы на груди, который выглядел довольно стильно, а потом пурпурный с черными бархатными манжетами и воротником.

Бэлль приложила к себе красный костюм и взглянула в зеркало. Он должен отлично сидеть на ее фигуре — стильный и модный, несколько экстравагантный, и цвет действительно ей шел.

Хозяйка провела девушку в примерочную, расположенную в глубине магазина. Она указала на шелковый ярлык на жакете, где было написано «Renee», и Бэлль догадалась: она пытается сказать, что костюм особенный, а не сшитый у обычной модистки. По качеству ткани, швам и даже крою костюма Бэлль видела, что он когда-то принадлежал богатой женщине. Она едва могла дождаться, когда его примерит.

Хозяйка магазина что-то щебетала по-французски у примерочной, и Бэлль была уверена, что она завышает цену, утверждая, что костюм принадлежал такой же красивой девушке, как ее покупательница.

Как только Бэлль застегнула юбку на талии, она поняла, что хозяйка костюма была одного с ней роста и комплекции, поскольку юбка идеально подходила ей по длине (всего пару сантиметров не хватало до пола) и облегала бедра, как вторая кожа. Девушка задержала дыхание, когда надевала жакет, побаиваясь, что он окажется мал, но, как и юбка, жакет сидел на ней как влитой.

— Magnifique! Il est fait pour vous[19], — закаркала хозяйка магазина, когда Бэлль вышла из примерочной. Девушка решила, что это означает, что костюм сидит хорошо.

Он идеально ей подходил. Благодаря крою ее талия казалась тоньше. Цвет костюма контрастировал с ее темными волосами, а тесьма делала его еще и стильным.

— Combien?[20] — спросила Бэлль. Это было еще одно слово, которое она выучила у мадам Албертин, когда ходила с ней на рынок.

— Vingt francs[21], — ответила хозяйка и дважды показала по десять пальцев.

Бэлль судорожно сглотнула. Она понимала, что двадцать франков — справедливая цена за такой красивый костюм, но подобная трата пробьет огромную дыру в ее бюджете. Ей была необходима хорошая одежда, чтобы заработать больше денег, но если ее план не сработает, что тогда? Кроме того, ей нужна смена белья, повседневное платье и новая пара обуви.

Хозяйка магазина вопросительно смотрела на нее. Бэлль указала на свои туфли, подняла подол, чтобы показать, что у нее нет нижней юбки, и наконец коснулась одного из повседневных платьев. Девушка достала из ридикюля двадцать пять франков и помахала ими перед хозяйкой.

Та поняла, что пытается сказать Бэлль, но это явно пришлось ей не по нраву. Хозяйка магазина что-то пробормотала, закатила глаза и с гневным видом стала расхаживать туда-сюда. Но Бэлль стояла на своем и выглядела подавленной. В конце концов женщина успокоилась. Она направилась вглубь магазина, где стояли туфли, и вернулась с несколькими парами. Вся обувь была в отличном состоянии. Аккуратные черные ботинки на пуговицах идеально подошли Бэлль; они были на невысоком каблучке и смотрелись очень элегантно.

Следом хозяйка магазина достала легкое серое шерстяное платье. Лиф спереди застегивался на пуговицы, с одной стороны имелась аппликация из темно-серых цветов. Бэлль платье понравилось, потому что оно было теплым и подходило практически для любого случая. Она дала понять, что хочет его примерить. Хозяйка полезла в корзину, достала несколько нижних юбок, панталоны и рубашку и сунула их Бэлль, как будто говоря, что она может сама выбрать то, что хочет.

Спустя час Бэлль, ликуя, вышла из магазина в сером платье и новых ботинках. Белье, которое она выбрала, красный костюм, ее вечернее платье и туфли были завернуты в коричневую бумагу. Все вещи обошлись ей в двадцать пять франков, но она чувствовала вину перед хозяйкой магазина.

Дальше по улице Бэлль увидела магазин, где продавались перья, бусы, веера и цветы для шляп. Некоторое время она смотрела на витрину, напоминая себе, что по возвращении в Англию собирается стать шляпницей. Эти мысли придали ей решимости. Она не просто заработает достаточно денег, чтобы вернуться домой, но и отложит на черный день, чтобы вернуться домой с высоко поднятой головой.

Вместе с зубной щеткой и крошечной баночкой крема для лица Бэлль купила шляпку, украшенную черным мехом, — больше всего подходившую под ее пальто и похожую на ту, что она оставила в Марселе. Вчера без шляпки она казалась себе полуодетой.

Когда Бэлль вернулась, мадам Эррисон сидела в вестибюле.

— Нашли что-нибудь? — поинтересовалась она.

Бэлль так радовалась своим покупкам, что была счастлива ими похвастаться, и когда показывала свои приобретения хозяйке, чувствовала, что та подобрела. Мадам Эррисон приложила красный костюм к плечам Бэлль и улыбнулась.

— Этот цвет вам идет, — сказала она. — Мне кажется, он принесет вам удачу.

— Merci, madame[22], — поблагодарила Бэлль и была вознаграждена улыбкой, которая осветила лицо женщины, сделав ее на десять лет моложе.

Все, что Бэлль знала о работе в гостиницах, она почерпнула у одной из девушек в Новом Орлеане, которая уверяла, что жила так в Нью-Йорке несколько месяцев и заработала кучу денег. Но каким бы отличным ни был план, Бэлль очень пугала эта перспектива. Воображение рисовало ей, как жандармы заламывают ей руки за спину и сажают за решетку. В Париже явно были тысячи проституток, которые стояли на улице, работали в борделях и гостиницах. Бэлль хотелось познакомиться с кем-то из них, чтобы узнать, как все это происходит.

На второй день пребывания в Париже Бэлль купила карту и отправилась на разведку на Елисейские поля, предположив, что именно там расположены самые лучшие гостиницы. Некоторые оказались сомнительными на вид, от других она отмахнулась из-за бдительного швейцара, и Бэлль почувствовала, что никогда не сможет здесь реализовать свой план. Остальные гостиницы с виду казались опрятными, но, глядя на входящих и выходящих оттуда людей, Бэлль увидела, что их постояльцы — простые люди, а ей необходима была гостиница, где останавливаются богачи.

В конце концов она обратилась к портье с вопросом о гостиницах, сделав вид, что ищет номер для своей матери и тетушки. Тот протянул ей список из четырех гостиниц, потом добавил еще отель «Ритц» на Вандомской площади. И хмыкнул со словами:

— Vouz devez être très riche pour y rester.

Бэлль была практически уверена: он сказал, что нужно быть очень богатым, чтобы там остановиться, поэтому тут же почувствовала, что именно туда ей и нужно.

Вандомская площадь была большой и почти круглой, поскольку здания по углам стояли наискось и их двери выходили на площадь. Бэлль тут же поняла, что это особое место, поскольку красивые симметричные здания были, вероятно, лет на двести старше, чем дома на широких бульварах, где она прогуливалась, и высотой всего лишь в четыре этажа, а не в шесть, что казалось характерным для этого города. В центре мощеной площади стояла огромная бронзовая колонна, и когда, задрав голову, Бэлль размышляла о том, Наполеон ли стоит наверху, она услышала, как какой-то англичанин в сюртуке и цилиндре объяснял своей жене, что статуя вылита из сотен пушек, которые Наполеон захватил во время сражений. Пока Бэлль разглядывала статую, пара направилась в один из многочисленных ювелирных магазинов. Любому при взгляде на изделия, выставленные в витринах этих магазинов, было понятно, что они не для простых людей: сверкающие бриллиантовые ожерелья, кольца с огромными сапфирами и такие восхитительные рубины, что даже дух захватывало.

«Ритц» ничем не выделялся на этой площади. Бэлль не сразу заметила скромную золотую вывеску над дверью. Она вспомнила, как Мог рассказывала, что самые лучшие гостиницы в Лондоне те, которые отличаются сдержанным достоинством. «Ритц» явно мог этим похвастаться. Бэлль надеялась, что из-за дороговизны и величия мало кто из проституток рискнет попытать здесь счастья. Бэлль не знала, мудрый ли это план, но Марта всегда говорила, что ее «воспитанницы» должны метить высоко.

Когда Бэлль вернулась в «Мирабо», чтобы переодеться, она была очень уставшей, поскольку прошла, руководствуясь картой, много километров. Девушка понимала, что вскоре ей придется научиться пользоваться городским транспортом — в конце концов, люди в Лондоне все время ездят на метро, а здесь, во Франции, оно не должно слишком уж отличаться. Бэлль лишь однажды ездила на метро с мамой, и ей показалось, что там все очень запутано.

Тем не менее прогулка пошла ей на пользу: она увидела Триумфальную арку, величественную Эйфелеву башню, которая, как ей говорили в школе, является самым высоким зданием на земле. Еще Бэлль побродила по местам, которые были такими же убогими и пугающими, как кварталы в Лондоне. Она заверила себя, что будет понемногу исследовать город и сможет его полюбить. Зайдет в шляпные магазины, посмотрит на шляпки, чтобы понять, что сейчас носят, и вообще, всесторонне исследует французскую моду. Но прежде всего она должна сделать решительный шаг и вечером снова наведаться в «Ритц».

Бэлль почти не нервничала, когда в половине восьмого вечера вернулась на Вандомскую площадь. Она знала, что отлично выглядит — с зачесанными кверху волосами, в красном костюме, — но у нее дрожали коленки из-за дерзости ее намерений и вероятности того, что ее могут вышвырнуть из «Ритца».

Днем девушка решила, что Вандомская площадь выглядит довольно впечатляюще. Но увидев ее при свете газовых фонарей, с десятками частных экипажей (у некоторых из них были даже гербы на дверцах), с блестящими автомобилями, Бэлль растерялась. Мерцающий свет висящей в вестибюле хрустальной люстры, проникающий через стекла в блестящих дубовых дверях, зимний сад, который Бэлль заметила мельком, когда проходила мимо, свидетельствовали о том, что в этой гостинице останавливаются известные постояльцы, возможно, даже особы королевской крови.

Бэлль собралась с духом, вздернула подбородок и решительно направилась к двери. Ей было страшно, но отступать она не собиралась. Богатым мужчинам всегда нужны женщины.

— Bonsoir, mademoiselle[23], — улыбнулся швейцар в ливрее, открывая перед ней дверь.

Бэлль старалась вести себя так, как будто уже не раз бывала в подобных местах. Перед ней простирался длинный широкий коридор, отделанный белым мрамором, и лежал самый толстый и роскошный ковер кобальтового цвета — ей еще никогда не доводилось видеть такой красоты. Стояли здесь и мраморные статуи. Было множество диковинных цветов, люстры сверкали, а деревянные двери блестели, как зеркала. Наверное, так выглядел Версаль во времена Людовика Четырнадцатого.

К счастью, Бэлль окружали десятки людей, поэтому ей было не так тревожно. Кто-то регистрировался у стойки портье, остальные направлялись к выходу или шли на ужин. Все женщины были очень элегантно одеты; многие небрежно кутались в шубы, которые, как догадалась Бэлль, стоили сотни фунтов. Она видела носильщиков, кативших тележки, доверху груженные кожаными чемоданами — пронзительное напоминание о фанерном чемоданчике, который она оставила в Марселе. От подобной роскоши у Бэлль кружилась голова, и она ужасно завидовала людям, которые знают только такую жизнь. Однако, приглядевшись к женщинам повнимательнее, Бэлль заметила, что ни одна из них не была красавицей, а некоторые и вовсе ничего из себя не представляли.

Двое мужчин средних лет стояли и о чем-то беседовали. Краешком глаза Бэлль заметила, что они прервали разговор и посмотрели в ее сторону. Она полуобернулась, тряхнула головой и призывно улыбнулась, а затем стыдливо потупила взгляд.

Бэлль понимала, что приставать к мужчине прямо в фойе неприлично, но она и не собиралась так делать. Ей рассказывали, что гостиничные консьержи могут предоставить постояльцам девушку за приличное вознаграждение, и Бэлль верила, что здешние консьержи ничем не отличаются от других, разве что они более проницательны, чем их коллеги в менее дорогих гостиницах.

Девушка остановилась рядом с украшенным позолотой столом в форме полумесяца и стала оглядываться, как будто в ожидании знакомого. Она заметила взгляд еще одного мужчины и улыбнулась ему, потом опустила глаза. Даже из-под полуопущенных ресниц она видела, что он рассматривает ее и ему очень нравится то, что он видит.

Она тут же мысленно возвратилась к Марте. В Новом Орлеане Бэлль всегда чувствовала себя всесильной, когда мужчины входили и одаривали ее взглядом, который говорил об их вожделении. Она опять ощутила знакомое состояние и перестала бояться. Ей было очень хорошо.

— Est-ce que je peux vous aider?[24]

Бэлль вздрогнула. Она не заметила, как к ней подошли. Мужчине было лет пятьдесят, он был худощавый, седой, с аккуратно подстриженными усиками и бородкой клинышком. У него были очень маленькие темные глаза. Одет он был в простой черный костюм. По одежде она не могла бы сказать, служащий ли он гостиницы, но чутье подсказывало ей, что он здесь работает.

— Я не говорю по-французски, — ответила Бэлль, хотя и была абсолютно уверена, что он спросил, не нужна ли ей помощь.

— Я говорю по-английски, — сказал мужчина на таком безупречном английском, как будто был ее земляком. — Я месье Паскаль, консьерж. Я поинтересовался, чем могу вам помочь. Вы кого-то ожидаете?

— Да, вероятно, именно вас, — кокетливо ответила Бэлль, хлопая ресницами.

Консьерж едва смог скрыть улыбку. Бэлль догадалась, что он подошел к ней, потому что она показалась ему подозрительной, но не мог с уверенностью сказать: то ли она проститутка, которая ищет клиентов, то ли действительно ждет кого-то из друзей или родственников. Бэлль решила: хорошо, что у него возникли сомнения. Насколько ей было известно, любой консьерж чует проституток за километр, следовательно, ее одежда и поведение выглядят убедительно.

— Вы ожидаете кого-то из постояльцев? — продолжал расспрашивать месье Паскаль.

Бэлль понимала, что должна рискнуть. Была не была! Вполне вероятно, что он вытолкает ее взашей на улицу, но, с другой стороны, может отнестись к ней как к небольшому дополнительному доходу.

— Возможно, — произнесла она, глядя ему прямо в глаза. — Думаю, это зависит от вас.

Бэлль заметила, как дернулся у него кадык. Нервное глотание обычно признак неуверенности, но она приняла молчание месье Паскаля за размышление над тем, что она сказала. Бэлль продолжала смотреть ему прямо в глаза. На ее губах играла уверенная улыбка.

— Мне кажется, нам стоит продолжить разговор в менее людном месте, — наконец произнес он и замолчал.

Бэлль ликовала. Он не стал бы ее никуда приглашать, если бы ее предложение его не заинтересовало, просто проводил бы до дверей и велел покинуть гостиницу, пока он не вызвал жандармов.

— Отлично, — сказала она.

Минут через двадцать Бэлль вышла из гостиницы. Она решила, что из Паскаля выйдет отличный игрок в покер, поскольку он ничем себя не выдал, ничем не скомпрометировал свою должность. Он провел Бэлль в небольшую комнату в глубине длинного коридора. Создавалось впечатление, что постояльцы использовали ее для деловых встреч. Там стоял большой стол и восемь стульев. Паскаль предложил Бэлль присесть, сам сел напротив и без обиняков спросил, чего она хочет. Она ответила, что хотела бы составить компанию одиноким господам, скрасить их пребывание в Париже. В свою очередь он поинтересовался, почему она полагает, что он или любой другой служащий гостиницы захочет принимать участие в подобных авантюрах.

— Чтобы ублажить постояльцев, — сказала Бэлль, стараясь выглядеть как можно более искушенной.

Месье Паскаль промолчал — и Бэлль была еще больше озадачена. У него не было причин заводить ее в эту комнату; эти вопросы он мог бы задать ей и в вестибюле, где столько народу, что их вряд ли могли бы подслушать. Она даже не намекнула на секс, даже не заикнулась об оплате за свои услуги. Если бы Бэлль была более наивной, она могла бы подумать, что он не понимает, к чему она ведет.

Но опыт подсказывал Бэлль, что Паскаль не только прекрасно понимает, что она предлагает, но и сам хотел бы воспользоваться ее услугами. Может быть, его темные глаза ничего не выражали и манеры оставались безупречными, но у него были очень мясистые губы — Бэлль знала, что такие губы указывают на страстную натуру.

— Мне кажется, консьерж мог бы получать еженедельное жалованье, предоставляя гостям нечто особенное, — улыбнулась она. — Разве это не достаточная причина, чтобы принять мое предложение?

— Вы считаете себя особенной? — хмыкнул месье Паскаль.

— Разумеется. Именно поэтому я и пришла туда, где останавливаются особенные люди.

Он минут пять молча разглядывал ее; впрочем, могло пройти всего несколько секунд. Когда консьерж вновь заговорил, его речь была отрывистой.

— Оставьте свой адрес. Если у меня будет что-нибудь для вас, я дам вам знать.

Бэлль на мгновение охватил страх, когда она протягивала ему клочок бумаги с адресом «Мирабо», ведь месье Паскаль может передать его жандармам, и тогда ее арестуют. Но внутреннее чутье подсказывало ей, что он не будет сдавать ее в полицию; он хотел заработать немного денег, только был не готов это признать.

Вечер стоял холодный. Возвращаясь домой, Бэлль вся дрожала. Она жалела о том, что не взяла пальто. Но как бы холодно ей ни было, шагая по улице Пе к бульвару Капуцинов, она разглядывала Париж, который всегда видела в своих мечтах. Бэлль подумала об увешанных драгоценностями и наряженных в дорогие шубы женщинах. Как бы ей хотелось жить так же, как они! Она была практически уверена в том, что месье Паскаль вскоре свяжется с ней и поможет ее мечте осуществиться.

— Un message pour vous, mademoiselle[25], — зазвенел юный голосок.

Было три часа дня. На улице было холодно. Бэлль лежала под стеганым одеялом на кровати и читала английский роман, который обнаружила на полке в столовой. Она едва не заснула, но крик посыльного разбудил ее, и она вскочила с кровати.

Темноволосый мальчуган был тринадцатилетним сыном Габриэль, Анри. Бэлль мельком видела его сегодня утром за завтраком.

— Merci[26], — сказала она, едва не вырвав конверт у него из рук. Но потом вспомнила о хороших манерах, велела ему подождать и достала кошелек. Бэлль дала мальчугану сантим и еще раз поблагодарила его.

Письмо было коротким, но написано по существу. «Месье Гарсия с радостью поужинает с вами в половине седьмого. Потом вы пойдете в театр. Вам следует быть в ресторане в четверть седьмого. Скажете, что у вас встреча с месье Гарсия. Я подойду к вам перед его приходом». И подпись — Эдуар Паскаль.

Несмотря на то что Бэлль вся трепетала, волноваться ей не стоило. Она улыбнулась швейцару и попросила проводить ее в ресторан, где сказала метрдотелю, что столик заказан на имя месье Гарсия. Ей помогли раздеться, проводили за столик в углу и предложили что-нибудь выпить, пока она ждет. Через пару минут вошел Паскаль. Он поприветствовал Бэлль, как будто она была его родственницей, повидаться с которой он заглянул на минутку. Он шепотом сообщил ей, что уже договорился с Гарсия о цене, и тайком протянул конверт, где лежала ее доля — сто франков.

Паскаль неспешно оглядел ее с ног до головы, похвалил черное кружевное вечернее платье и отсутствие косметики на лице. А потом, понизив голос, предупредил Бэлль, что она должна вести себя как настоящая леди — недопустимо, чтобы кто-нибудь догадался, что господин, занимающий такое высокое положение, как Гарсия, платит своей спутнице.

В завершение консьерж сказал, что Гарсия привезет ее после театра сюда, но в половине первого за ней заедет экипаж, который отвезет ее домой. На прощание Паскаль расцеловал Бэлль в обе щеки и прошептал на ухо: если она нарушит договоренность, то сильно об этом пожалеет.

От его слов Бэлль тут же снова начала нервничать. Когда через несколько минут приехал Бернар Гарсия, ее сердце ухнуло вниз — он был коренастым толстяком с редкими волосинками песочного цвета, уложенными поверх лысины. Ему было лет пятьдесят пять, а может, и больше, и даже его дорогой, сшитый на заказ смокинг и золотые часы, выглядывающие из кармашка жилета, не спасали положение.

Месье Гарсия говорил на безупречном английском и смотрел на Бэлль так, как будто был самым счастливым мужчиной на земле, и этим завоевал ее расположение. Они обменялись парой фраз о погоде. Он сообщил, что сегодня днем приехал в Париж на поезде из Болони и ему пришлось принять горячую ванную, чтобы согреться — настолько он замерз. Когда подошел официант с меню, Гарсия поинтересовался у Бэлль, что она будет заказывать.

— Закажите на ваш вкус. Уверена, вы знаете, что здесь готовят лучше всего, — ответила девушка.

Меню было на французском. Бэлль улыбнулась и ласково погладила мужчину по руке, как будто была чрезвычайно рада тому, что ей выпало счастье провести с ним вечер.

Может быть, всему виной было великолепное красное вино, которое заказал Гарсия, или его обходительность, но вскоре Бэлль расслабилась и была действительно рада провести вечер с Бернаром. Несмотря на неказистую внешность, он обладал красивым, низким, мелодичным голосом и умел расположить к себе. Они разговаривали главным образом об Англии, которую он отлично знал. О себе он ничего не рассказывал и ни о чем не спрашивал Бэлль.

После ужина Гарсия повел ее на пьесу «Мадам Сан-Жен» («Мадам Бесцеремонность») Викторьена Сарду. Хотя спутник объяснил Бэлль сюжет пьесы, она не смогла следить за его развитием. Но Бэлль не была разочарована. Ей нравилось сидеть в красном бархатном кресле в ложе и видеть, как многие элегантно одетые люди в театре обращают на нее внимание и задаются вопросом: кто она?

Это было гораздо лучше, чем работать у Марты, где Бэлль приходилось обслуживать десять-двенадцать мужчин за ночь. Девушка страшилась момента, когда они вернутся в гостиничный номер, потому что чувствовала: Бернар хочет от нее многого. Бэлль надеялась, что он быстро заснет. Но она ошиблась. Когда они вернулись в гостиницу, Бернар заказал для них шампанское и попросил Бэлль в чулках и рубашке сесть на кровать с бокалом шампанского в руке.

Чувствуя, что месье Гарсия из тех мужчин, сексуальные фантазии которых связаны с распутными женщинами, Бэлль с готовностью стала ему подыгрывать. Она извивалась на кровати, позволяя ему как следует ее рассмотреть, а когда он так и не встал с кресла, подошла к нему и уселась прямо на колени, положив одну его руку к себе на грудь, а вторую — между ног. Гарсия краснел все сильнее и сильнее, его темные глаза маслянисто блестели. Он потрогал ее, раздираемый желанием, но так осторожно, как будто раньше не прикасался к женскому телу.

Бэлль расстегнула его штаны и засунула туда руку. К ее удивлению, оказалось, что у него очень маленький член, не больше, чем у мальчика. Он даже не возбудился, и она поняла, что ее план оседлать его не сработает.

— Пойдем со мной в кроватку, — позвала Бэлль, беря его за руку и стягивая с кресла.

Больше всего ее озадачил не крошечный пенис Бернара и не его неумение ласкать женщину, а его молчание. Он так непринужденно общался за ужином на беглом английском, они болтали в антракте в театре и в экипаже, когда возвращались в гостиницу, но, с тех пор как он попросил ее раздеться, Бернар не сказал ни слова. Раньше Бэлль с таким не сталкивалась; она заметила, что мужчины с маленькими пенисами обычно болтают больше остальных. Они не только уверяли, что у них маленький член потому, что они много пьют, но часто именно такие мужчины любили говорить всякие непристойности. Бернар продолжал молчать, даже когда она стала его раздевать.

Через час Бэлль всерьез стала подумывать о том, чтобы вернуть Бернару его сто франков, поблагодарить за ужин и удалиться. Она изо всех сил старалась его возбудить, но ничто — ни поглаживания, ни облизывания, ни посасывание — не срабатывало. Его член оставался таким же вялым, а сам Бернар — таким же молчаливым.

От плотного ужина и вина, которое они пили, а потом от шампанского, которое Гарсия заказал в номер, Бэлль хотелось спать, однако без одежды и одеяла ей было холодно. Наконец она вынуждена была признать, что не сможет заставить его член встать. Девушка села на кровать и прижала Бернара к своей груди, чтобы убаюкать его и признать свое поражение.

Но внезапно он стал сосать ее грудь, как голодный младенец, и когда Бэлль скользнула рукой вниз к его пенису, она с удивлением обнаружила, что он напрягся. Бернар застонал, когда она коснулась его члена, и еще сильнее впился в сосок. Бэлль настолько воодушевилась, что сжала его член крепче. Она подумала, что есть что-то нездоровое в том, что он возбуждается, только если одновременно сосет грудь и мастурбирует, но вздохнула с облегчением, наконец узнав секрет того, как его расшевелить.

Бернар кончил через несколько минут и только тогда вновь обрел дар речи и назвал ее «няня». Когда Бэлль взглянула на него, в глазах мужчины стояли слезы.

Через десять минут он уже крепко спал, прижимаясь лицом к ее груди. Интересно, кем была эта няня? И сколько Бернару было лет, когда у него был подобный опыт? У Бэлль возникло подозрение, что у него никогда не было нормального секса. Она жалела, что не поинтересовалась у него раньше, есть ли у него жена и дети. Она не знала о нем ничего.

Бэлль дождалась четверти первого, выбралась из постели и оделась. Она написала Бернару коротенькую записку, в которой поблагодарила за прекрасный вечер, и оставила ее на подушке. И тихонько вышла из номера.

Сейчас дежурил другой швейцар, не тот, что провожал ее к столику и открывал им двери, когда они вернулись из театра. Если ему и показалось странным, что женщина уезжает домой в одиночестве и так поздно, то виду он не подал. Швейцар помог ей сесть в экипаж и благодарно улыбнулся, когда она вручила ему чаевые — Бэлль решила, что для него это обычное дело.

Когда экипаж катился по пустынным улочкам, Бэлль чувствовала себя счастливой. За одну ночь она заработала больше, чем большинство женщин зарабатывают за месяц, вкусно поужинала, сходила в театр и к тому же дала Бернару то, чего он хотел. Порядочные люди могут счесть такие мысли отвратительными и греховными, но ей было наплевать на их мнение. Что касается Бэлль, она считала, что помочь не вполне адекватному человеку решить его сексуальные проблемы — дело, достойное уважения.