Куколка

Глава девятая

После разговора с Джимми и Гартом Ной Бейлис остаток дня провел за расспросами соседей. Девушки в борделе Энни не оправдали его ожиданий; они не знали ничего о Кенте и даже не смогли толком его описать. Но сходились они в одном: это неприветливый, жестокий человек, которому ничего не стоит поднять руку на женщину.

Куда бы Ной ни обращался, повсюду утверждали, что человек по прозвищу Ястреб владеет недвижимостью возле Бетнал-Грин и зданием здесь, в Севен-Дайлс, которое называют Основанием. Все собеседники Ноя заметно нервничали, когда делились даже такими крохами информации, а некоторые прямо предостерегали его, чтобы он не искал себе неприятностей.

Позже, около пяти вечера, Ной заглянул в редакцию «Геральд» на Флит-стрит, перекинулся словечком с помощником главного редактора, Эрни Гринсливом. Ной всегда восхищался этим худощавым, скорее даже костлявым человеком с буйной шевелюрой, его увлеченностью журналистскими расследованиями. Больше всего Эрни нравилось докапываться до постыдной правды, и чем отвратительнее и страшнее была эта правда, чем известнее действующие персонажи, тем сильнее чесались у него руки.

Ной вкратце описал ему историю убийства Милли и исчезновения Бэлль и спросил совета, куда ему обратиться за информацией.

— Я слышал кое-что об этом человеке, — ответил Эрни, ероша свои и без того непослушные волосы. — Пару лет назад ходили слухи, будто он связан с торговлей проститутками. Но куда бы я ни совался, я терпел неудачу на каждом шагу своего расследования. Это может означать, что слухи беспочвенны, либо же у него есть приятели в самых высоких кругах, либо же он слишком умен и не оставляет никаких следов. Но я о нем порасспрашиваю, посмотрим, возможно, мне удастся что-нибудь узнать.

— У тебя нет связей в полиции, чтобы выснить, насколько тщательно проводится расследование? — спросил Ной. — В конце концов, это убийство, а теперь и похищение человека, которое может привести ко второму убийству. Как ни крути, от тяжкого преступления невозможно просто отмахнуться, несмотря на то что жертвой стала проститутка.

— Следует признать, что одна из величайших проблем этой страны — некомпетентность полиции, — вздохнул Эрни. — И на этом фоне пышно цветет коррупция. Теперь появилась дактилоскопия, благодаря которой, казалось бы, количество обвинительных приговоров должно было возрасти вдвое, но пока этого не происходит. Посмотрю, что можно сделать, а ты продолжай разговаривать с жителями Севен-Дайлс.

В семь часов вечера, когда Ной вошел в «Баранью голову», Джимми показалось, что он выглядит уставшим и подавленным.

— Не везет? — спросил юноша.

— Пока я узнал только, что убийца как-то связан с трущобами в Бетнал-Грин и Основанием. Оба места — настоящий ад на земле. Это, по крайней мере, доказывает то, что ему плевать на людские страдания.

«Основанием» называли ужасный многоквартирный дом в Севен-Дайлс. Это страшное место одновременно пугало и притягивало Джимми. Поговаривали, что там в каждой из многочисленных комнат спят по двенадцать человек, а из удобств — только кран на каждом этаже и уборная, представляющая собой серьезную угрозу для здоровья. Джимми всегда удивлялся, почему это место получило такое странное название, но, похоже, никто этого не знал. Дядя Гарт предположил, что когда-то кто-то сказал: «оно прогнило до основания», а потом последнее слово так и закрепилось.

Джимми не понимал, как люди вообще могут жить в таком ужасном месте. Человек не должен мириться с подобными условиями, будь он хоть нищим, брошенным стариком, пьяницей, больным или слабоумным. А еще среди обитателей трущоб встречалось довольно много преступников и детей, которые сбежали из дому или которых выгнали. Они попрошайничали на улицах, рылись в мусорных баках, «шарили» по карманам. Это место было рассадником болезней.

— Что вы имеете в виду под словами «как-то связан»? — переспросил Джимми. — Этот человек — хозяин квартир? Или просто собирает арендную плату?

— Этого я не знаю, — признался Ной. — Я попросил приятеля из газеты навести справки.

Ной просидел в пабе за разговорами до половины девятого, а потом отправился домой.

Джимми пошел помогать Одноногому Альфу мыть посуду. Альф потерял ногу в 1853 году, во время Крымской войны, когда был еще совсем зеленым юнцом, и его сразу же комиссовали из армии. Всю свою сознательную жизнь он побирался и выполнял различные поручения любого, кто его позовет.

Альф обитал в Основании. Старику было уже лет восемьдесят, и он жил в одной комнате еще с несколькими такими же, как он, бедолагами. Если бы не доброта владельцев пабов, таких как Гарт, которые позволяли инвалиду помыть несколько стаканов и подмести пол в обмен на горячую еду и пару шиллингов, старик бы не выжил.

— Ты знаешь человека по прозвищу Ястреб? — спросил Джимми, протирая вымытые Альфом стаканы.

— Ага, а также о том, какой он мерзавец, — ответил Альф, оглядываясь через плечо, как будто этот человек мог стоять у него за спиной. — Ты же не собираешься иметь с ним дело, сынок?

— А почему ты его боишься? — удивился Джимми.

Альф скривился.

— Когда тебе будет столько лет, сколько мне, любой сможет вышвырнуть тебя на улицу, просто потому что ты ему не понравился. Разве тут не станешь опасаться?

— Он владелец дома? — уточнил Джимми, надеясь, что Альф расскажет ему больше.

— Не знаю, на самом ли деле он хозяин дома, но это явно он посылает этих гнусных ублюдков, которые приходят за арендной платой. У него повсюду «стукачи». Если хочешь кому-то помочь и вносишь за него деньги — не успеешь оглянуться, как тебе поднимают арендную плату. Однажды я не заплатил, и Ястреб пригрозил: если на следующий день я не принесу ему в контору деньги, то окажусь на улице.

— И ты принес? — спросил Джимми.

Альф был таким худым и хилым, что, казалось, его ветром сдует. Обычно от него дурно пахло, но, когда живешь в отвратительном месте, от вони не избавиться. Альф был хорошим человеком, честным и открытым.

— Да, принес. — Старик закатил глаза. — Он сидел, задрав ноги на стол, командовал. Но сам ни дня не работал.

— И где находится его контора? — поинтересовался Джимми.

Джимми едва смог скрыть радость, когда узнал, что контора Кента расположена на Лонг-Акра, в Малберри-Билдингз. Юноша понимал, что дядя не одобрит того, что он тайком залез в контору, пусть даже и в контору убийцы, поэтому дождался, когда паб закроется на ночь и Гарт ляжет спать, а сам выбрался через черный ход.

Улица Лонг-Акра проходила неподалеку от рынка Ковент-Гарден. На ней располагались в основном конторы и небольшие предприятия, а не жилые дома. Поскольку на рынке ночью жизнь била ключом и здесь работало много молодых парней, Джимми чувствовал себя уверенно — он не вызовет подозрений своим появлением в окрестностях Ковент-Гарден.

Он без труда нашел Малберри-Билдингз, а когда посмотрел на вывеску на доме, обнаружил, что арендаторы — большей частью печатники и торговцы печатной продукцией. Юноша надеялся, что помещения не слишком рьяно охраняются, поскольку вряд ли являются лакомой добычей для грабителей; он обошел здание и направился к черному ходу, пытаясь отыскать лазейку.

Джимми не мог поверить своей удаче, когда на первом этаже обнаружил чуть приоткрытое окно. Но, к сожалению, оказавшись внутри типографии, он столкнулся с тем, что дверь, ведущая в коридор, заперта. Юноша это предусмотрел — он взял с собой связку дядиных ключей. Он перепробовал их все, но дверь не открывалась, поэтому ему пришлось выбраться назад через окно и попробовать попасть в здание в другом месте.

По водосточной трубе Джимми взобрался на второй этаж и увидел приоткрытую фрамугу, до которой легко мог дотянуться. Он добрался до карниза, засунул руку во фрамугу и открыл окно пошире.

Джимми оказался в помещении, напоминающем кладовую. Когда он зажег припасенную в кармане свечу, то увидел повсюду сотни коробок с отпечатанными и сложенными в стопки листами. Юноша пробрался между этими коробками к двери — к его радости, она была не заперта.

За дверью была узкая лестничная клетка, сюда же выходили еще пять дверей. Джимми прошелся вдоль площадки и увидел на одной из дверей, расположенной в конце, в передней части здания, маленькую табличку. Подняв свечу повыше, он прочел: «Директор Кент».

Оказалось, что дверь заперта, и Джимми опять пришлось подбирать ключи на связке. К его разочарованию, ни один из них снова не подошел. Но когда юноша уже готов был сдаться и покинуть здание, он нагнулся за свечкой, которую поставил на пол, и заметил коврик у порога. Джимми вспомнил, что мама всегда оставляла для него ключ под половиком. Юноша отогнул коврик и, к своему изумлению и восторгу, увидел ключ.

Оказавшись внутри, Джимми испугался. На окнах не было занавесок, и любой патрульный мгновенно бы заподозрил неладное, завидев лучик света в закрытой конторе. Но тут нечего было искать — в комнате стоял только большой письменный стол, два стула и деревянная картотека, сродни той, в которой его дядя в пабе хранил все бумаги.

В ящиках стола не нашлось ничего, кроме ручек, карандашей, книги прихода и расхода и еще каких-то блокнотов, хотя и исписанных, но ничего не говорящих Джимми. Все внимание он обратил на картотеку.

Тут в ящиках тоже было мало интересного: пара папок с документами, бутылка виски и не что иное, как кастет с четырьмя отверстиями для пальцев. Джимми примерил остроконечную железную «игрушку» и понял, что кастет явно предназначался для взрослого мужчины с большими кулаками. Парнишку передернуло: какие ужасные увечья можно нанести этим кастетом по лицу противника!

Джимми вытащил папки, поднес их к стоящей на столе свече и быстро перелистал. В основном это были жалобы из различных источников на удручающее состояние Основания. Многие из писем были двадцати-тридцатилетней давности и адресованы господину Ф. Уольдеграву. Джимми решил, что это и есть настоящий владелец здания, хотя в папке имелись такие же жалобы, датированные недавними числами и адресованные уже Кенту. Здесь же лежало значительное количество бумаг, в которых речь шла о недвижимости на Бетнал-Грин, опять жалобы — большей частью на засилье крыс, санитарное состояние и перенаселенность зданий.

Но потом юноша нашел письмо от адвоката с Чансери-лейн, датированное прошлым годом, которое не имело никакого отношения к Основанию, а касалось покупки дома в Чаринге, графстве Кент. Письмо было адресовано господину Ф. Дж. Уольдеграву.

Джимми спрятал письмо в карман. Оно пришло слишком давно, чтобы его могли хватиться, а юноше необходимо было изучить его внимательнее. Поскольку Джимми больше ничего интересного в конторе не заметил, он решил вернуться домой.

Он выбрался из здания не тем путем, которым вошел: спустился по лестнице и вышел через парадную дверь. Она, к счастью, запиралась на новый тип замков, для которых не нужно иметь ключ, чтобы выйти. Дверь захлопнулась за его спиной.

На следующий день Джимми улизнул из паба в восемь утра, несмотря на то что заснул почти в три часа ночи. Его дядя редко вставал раньше десяти, и Джимми надеялся встретиться с Ноем Бейлисом и вернуться домой задолго до его пробуждения.

На улице было очень холодно, и Джимми почти всю дорогу бежал, чтобы согреться. Миссис Дюма, хозяйка дома, в котором жил Ной, казалось, очень удивилась такому раннему посетителю, но сообщила, что ее жилец завтракает, и предложила Джимми выпить с ним чашечку чая.

— Вчера я залез в гнездо к Ястребу, — прошептал Джимми, обращаясь к Ною, как только его проводили в столовую и миссис Дюма скрылась в кухне. — И нашел вот это, — продолжал он, передавая письмо.

— Но оно адресовано некоему господину Уольдеграву, — протянул Ной, изучая содержание письма.

— Мне кажется, это настоящее имя Ястреба, — взволнованно сказал юноша, стараясь говорить как можно тише, поскольку в дальнем конце стола сидел еще один жилец. — Понимаете, я обнаружил там очень старые письма-жалобы, адресованные господину Ф. Дж. Уольдеграву, а более поздние адресованы Кенту. Во всех речь идет об Основании. Поэтому я решил, что Уольдеграв и есть его настоящая фамилия, а совсем не Кент. А более ранние жалобы адресованы его отцу или кому-то из родственников. Ястреб не слишком напрягал воображение, когда выбирал себе прозвище, правда? — ухмыльнулся парнишка. — Похоже, он живет в Кенте! Интересно, зачем ему понадобилось называться вымышленным именем?

Ной улыбнулся.

— Чтобы проворачивать темные делишки. Может быть, мне назваться господином Уорреном Стритом, потому что я живу неподалеку от этой улицы?

— А я мог бы стать господином Рэмсхедом[5], — засмеялся Джимми. — Но взгляните, у нас есть его адрес: Пиа Три коттедж, Хай-стрит, Чаринг. Возможно, он там держит Бэлль.

— Почему-то мне не верится, что все так просто, — задумчиво проговорил Ной. — Ястреб не повез бы ее в такое место, о котором легко узнать. Хотя, возможно, я и ошибаюсь. Но мы должны сообщить в полицию, где он живет. Они могут это проверить.

Ной взглянул на юное, взволнованное, исполненное надежды лицо Джимми и пожалел, что не может заверить паренька в том, что полиция сделает все, чтобы найти Бэлль. Однако опыт общения с людьми с Боу-стрит не вселял надежды. Честно говоря, дело об исчезновении девочки велось спустя рукава. Вся соль в том, что полиция считала исчезновение дочери шлюхи ерундой.

Но и это не все. Когда Ной принялся настаивать на том, что Бэлль похитил человек по кличке Ястреб, полицейский сержант сделал вид, что это имя ни о чем ему не говорит. Однако обманщик из него оказался никудышный, поскольку он стал прятать глаза и нахохлился, как обычно поступает человек, которому есть что скрывать. Практически каждый взрослый в Севен-Дайлс слышал о Ястребе, даже если и не встречался с ним лично. Немыслимо, чтобы полицейский ничего о нем не знал.

В сложившихся обстоятельствах сообщить в полицейский участок сведения о том, где живет этот человек, означало бы заведомо провалить все дело. Если Кент дает взятки сержанту, как подозревал Ной, последний предупредит преступника, и в результате Джимми с дядей могут стать жертвами наемных убийц.

— Думаю, сперва мы должны поговорить с твоим дядей, заручиться его поддержкой, — ответил Ной, давая себе время все хорошенько обдумать. — Но мы не станем сообщать ему о том, что ты забирался в контору Ястреба. Лучше скажем, что это сделал я.

— Вы сможете сегодня прийти в паб? — спросил Джимми с надеждой.

— Но не сейчас, — остудил его пыл Ной, потом кивнул на миссис Дюма, которая несла им свежий чай и тосты. — Если Гарт согласится со мной побеседовать, я приду часов в шесть.

— В этом положитесь на меня, — сказал Джимми. Он взял тост, намазал его маслом, пока миссис Дюма разливала чай. Юноша не стал ждать, пока чай остынет, жадно выпил его, потом встал, сжимая тост в руке. — Мне пора возвращаться. А если он уже лишил ее жизни, Ной?

Ной взглянул в лицо убитого горем юноши. Его сердце заныло от сострадания.

— Я все же думаю, что если бы он собирался это сделать, то убил бы ее сразу же в темном переулке, — ответил он с таким убеждением, на которое только был способен. — Джимми, ты совершил очень смелый поступок, когда добыл это письмо.

После ухода паренька Ной уже без удовольствия заканчивал завтрак. Он не кривил душой, когда говорил, что не верит, будто Бэлль уже убили, но не мог заставить себя сказать Джимми ужасную правду о том, что, как он подозревает, ждет девочку. Как не мог высказать свои подозрения о том, почему полиция не спешит помогать в поисках Кента и наказывать его за оба преступления: убийство Милли и похищение Бэлль.

Иногда, еще до знакомства с Милли, до Ноя доходили новости о тяжких преступлениях, когда подозреваемых неожиданно выпускали из-под ареста и снимали с них все обвинения. Существовали неопровержимые доказательства подкупа полицейских и запугивания свидетелей преступления. Ной написал по данной теме материал, который Эрни Гринслив назвал «роскошным», но когда понес его господину Уилсону, главному редактору, тот сказал, что не может его напечатать, потому что это чревато скандалом.

Ной возразил, что широкая общественность имеет право знать о продажности полиции, но редактор напомнил, что на его место найдется масса молодых рьяных журналистов. Ною пришлось отступить. Он знал, что, если попытается продать историю в одну из «желтых» газет, в «Геральде» ему больше не работать.

Позже этим же утром Ноя послали на Ковент-Гарден на встречу с оптовым торговцем фруктами. Речь шла о занятной истории. Тарантул вылез из ящика с бананами и заполз на одного из работников — тучного мужчину средних лет. Паука на плече работника заметила сотрудница-женщина, которая едва не лишилась чувств от страха. Как только бедняга понял, кто на нем сидит, он застыл от ужаса, но одиннадцатилетний паренек, который перебивался случайными заработками, бесстрашно шагнул вперед со стаканом и картонкой и снял тарантула с плеча бедняги.

Несчастный работник потерял сознание и упал прямо на пол, когда парнишка на радостях решил похвастаться своим трофеем. В конце концов паука поместили в банку с крышкой и отправили депешу в лондонский зоопарк, чтобы за ним приехал арахнолог.

Все это произошло ранним утром, но к тому времени, как история достигла Флит-стрит и Ноя командировали опросить очевидцев, паука уже увезли, а потерпевший выпил столько коньяка, что мало что соображал. Однако парнишка в любом случае оказался героем. Он искренне обрадовался, узнав, что его имя попадет в газеты.

Поскольку Ной находился неподалеку от борделя Энни Купер, он решил побеседовать с ней, а потом вернуться на Флит-стрит. Вчера у них состоялась короткая беседа, равно как и со всеми остальными обитательницами борделя, но сейчас благодаря Джимми Ною было что рассказать — он надеялся, что, узнав вновь открывшиеся обстоятельства, она поведает о том, о чем, возможно, ранее молчала.

Ной подошел к борделю с черного хода и постучал. Дверь открыла мисс Дейвис. Она была в испачканном мукой фартуке.

— Доброе утро, мисс Дейвис, — учтиво поздоровался Ной. — Прошу прощения, что так рано пришлось вас побеспокоить, но я кое-что узнал о человеке по имени Кент. Я хотел бы поделиться этой информацией с мисс Купер.

— Зовите меня Мог, — попросила женщина, впуская его в дом. — Никто не обращается ко мне «мисс Дейвис». Боюсь, Энни сейчас не в лучшей форме.

Судя по покрасневшим глазам Мог, она и сама немало плакала, но, несмотря ни на что, сказала, что только что заварила чай, и предложила чашечку Ною. Она как раз раскатывала тесто на пирог, и дразнящие ароматы тушеного мяса наполняли кухню. Мог усадила гостя у печки и поинтересовалась, не голоден ли он.

Сидя в теплой кухне рядом с суетящейся Мог, Ной понимал, почему Бэлль абсолютно не подозревала, чем занимается ее мать. Полуподвал был полностью отделен от остальной части дома. Это было уютное местечко, а Мог — очень добрая женщина. В прошлый раз она показала Ною спальню Бэлль, где на полке сидели старые куклы, стояли книги и игры. Кровать была застелена цветным одеялом, и, несмотря на то что комната была темной (всего одно крошечное окошко), она была красивой и свидетельствовала о том, что ее маленькую обитательницу любили, заботились о ней.

— Энни не из тех, кто показывает свои чувства, — сказала Мог и предложила Ною к чаю сдобную, посыпанную сахаром булочку. — Но исчезновение Бэлль так сильно подействовало на нее, что я начинаю за нее бояться. Ей необходимо с кем-то об этом поговорить, и если у вас есть новости, возможно, это поможет ей открыться.

Оставив Ноя допивать чай, Мог поднялась по лестнице, чтобы поговорить с Энни. Через несколько минут она вернулась и сообщила, что его ждут, он может подниматься.

Энни сидела в комнате, которая располагалась за гостиной — Милли называла ее «кабинетом». На самом деле эта комната служила Энни спальней, но поскольку имела Г-образную форму, кровать находилась в дальнем углу за ширмой. Сразу же было понятно, что комната принадлежит женщине. У камина стоял розовый бархатный диван. Маленький круглый столик, стулья и письменный стол Энни — все было из роскошного черного лакированного дерева, расписанного вручную розовыми и зелеными цветами. На стенах висело несколько картин, все романтического содержания: на них был изображен либо солдат, прогуливающийся с девушкой по полю, либо женщина, ждущая на берегу возлюбленного-моряка.

Милли рассказывала, что они с Энни часто по вечерам пили чай у камина, и признавалась: если бы у нее был свой дом, она хотела бы иметь такую же комнату. Сейчас Ной понимал почему. Комната была теплой, уютной — это указывало на то, что Энни не такая жесткая, холодная, суровая, какой хочет казаться.

Но мисс Купер, которая сейчас сидела у камина, была совершенно не похожа на ту элегантную, надменную женщину, которую он встречал ранее, когда захаживал сюда к Милли. Энни едва повернула голову, чтобы поздороваться с ним. Еще вчера ей удавалось держаться в своей обычной холодной и равнодушной манере и вообще шикарно выглядеть. Если бы Мог не предупредила Ноя о том, что Энни обезумела от горя после исчезновения дочери, сам бы он ни за что об этом не догадался, поскольку она не выказывала никаких чувств.

Сегодня перед ним сидела совершенно другая женщина. С посеревшим лицом, костлявая, как будто она неожиданно похудела. Глаза Энни запали и казались безжизненными. Строгое черное платье с высоким воротником и рукавами фонариком необычайно старило ее, а волосы, которые до сегодняшнего дня Ной видел всегда в искусно уложенной прическе, сейчас были небрежно убраны с лица. В темно-русых локонах проглядывала седина.

— Простите за беспокойство, — сказал Ной, — но я подумал, вы обязаны знать о том, что я кое-что выяснил о Кенте.

В глазах Энни, когда она взглянула на него, мелькнула призрачная надежда.

— В таком случае я у вас в долгу, — произнесла она, но ее голос был безжизненным и невыразительным, как будто слова давались ей с трудом.

— Заслуга не только моя, но и Джимми, племянника Гарта Франклина из «Бараньей головы». Он, как и я, страстно желает найти Бэлль и отдать это чудовище Кента под суд за убийство Милли.

— Мог говорила, что они с Бэлль дружили. Пожалуйста, передайте Джимми, что я признательна ему за помощь.

Ною показалось странным то, что Энни не спросила, откуда Джимми знает ее дочь, и не вскочила с места, чтобы узнать, что за новости он принес. Он решил, что Энни бесчувственная мать.

Ной продолжил объяснять, как он узнал, где сейчас живет этот человек. Он поделился с Энни догадками о том, что у Кента вся полиция в руках.

— Речь не идет о том, чтобы схватить этого человека и заставить его признаться, где Бэлль. Если честно, я не знаю, что делать дальше, — признался Ной. — Но я не верю в то, что он ее убил. Я уверен, он держит ее где-то взаперти.

— Иногда это хуже, чем смерть, — протянула Энни, полуобернувшись к нему на диване. — Я узнала из своих источников, как, думаю, узнали и вы, что Кент занимается поставкой юных девочек.

— Некоторые об этом упоминали, — признался Ной. — Но они обвиняли его в стольких грехах, что я искренне надеюсь, что это преувеличение.

— Это одна из самых прибыльных сторон нашего бизнеса. — Энни вздохнула и взглянула исполненными страдания глазами на Ноя. — Мне противен такой подход. У меня никогда ни одна девушка не работала по принуждению. И все были достаточно взрослыми, чтобы понимать, что делают. Но от одной мысли о том, что мою Бэлль принуждают заниматься проституцией, мне становится невыносимо больно.

Ной заметил, что у нее дрожит верхняя губа и женщина вот-вот потеряет самообладание.

— Мне очень жаль, мисс Купер. — Он взял ее за руку, чтобы успокоить. — Джимми уверяет, что Бэлль смелая и умная девочка. Возможно, ей удастся бежать.

— Я тоже была смелой и умной, эдакая сорвиголова, — дрогнувшим голосом произнесла Энни. — Но меня схватили, заперли и морили голодом. Ни одна девушка — даже без побоев и голодания — какой бы храброй она ни была, не сможет противостоять взрослому возбужденному мужчине.

— Значит, и с вами поступили так же? — как можно мягче спросил Ной. Энни трясло от переживаний, и он не знал, что лучше — попытаться ее разговорить или сменить тему беседы. — Мне очень жаль.

— Я была немного младше Бэлль. Мне так хотелось увидеть Лондон! Я уговорила извозчика подвезти меня, — объяснила она. — Знаете, будучи подростком, не задумываешься о последствиях своих поступков. Я бродила по городу, заглядывала во все витрины. Неожиданно стемнело. Я понятия не имела, как вернуться домой. Я расплакалась. Ко мне подошла женщина и спросила, что произошло. Она была похожа на мать семейства — разве нужно таких бояться? Поэтому я рассказала ей все как есть. Она предложила переночевать у нее, а утром она покажет мне Лондонский Тауэр и договорится, чтобы меня отвезли домой. Что ж, Тауэр я увидела на следующий день, но только через щелочку в ставне, закрывавшей окно старого склада у реки.

— Вас заперли?! — воскликнул Ной.

Энни печально кивнула.

— Вот женщина обещает показать мне достопримечательности — и в следующую секунду я сижу под замком в старом сарае. Я кричала, плакала, но она крикнула в ответ через дверь, что меня никто не услышит. Эта женщина оставила меня там без еды, с одним набитым соломой матрасом и тоненьким одеялом. Ночью было так холодно, что я не смогла заснуть. На следующий день пришел какой-то мужчина, чтобы покормить меня. Я бросилась на него. В ответ он избил меня, забрал еду и одеяло. Три дня я его не видела. К тому моменту я готова была обещать что угодно за кусок хлеба. Заточение, голод и страх — три вещи, способные сломить волю даже самого сильного человека.

Ной был поражен до глубины души.

— Особенно когда ты юн, — согласился он. — Я бы и дня не протянул без еды и теплого одеяла.

Энни кивнула.

— Наконец за мной пришли и отвели на Тули-стрит. Там и сейчас расположен бордель. Впрочем, тогда я не догадывалась, что находится в этом здании. Меня выкупали, вымыли и расчесали мне волосы, надели чистое белье, а потом отвели на этаж ниже, в комнату побольше, с огромной кроватью… Меня чем-то напоили, у меня немного кружилась голова, но когда в комнату вошел мужчина и набросился на меня, мне было так больно, что я закричала. — Она запнулась, в ее глазах стояли слезы. — Ему нравилось, что я кричу, — прошептала Энни. — Ему на самом деле это нравилось.

— Мне очень жаль, — искренне заверил ее Ной. Ему было стыдно, что он сам мужчина и так часто думает о том, чтобы переспать с женщиной.

— Он был не единственным. В ту ночь было еще трое. Женщина, которая меня купала, входила в комнату после каждого насильника и мыла меня. Потом появился следующий. Мне казалось, что я умру — ни один ребенок не в силах вытерпеть такую боль и унижение.

Ной положил руку ей на плечо, и Энни разрыдалась. Он хотел было обнять ее, как обнял бы любую другую женщину с разбитым сердцем, но боялся перейти границы дозволенного.

— Все насильники были теми, кого большинство людей называют «господами», — со злостью выплюнула Энни. — На них была красивая одежда и белье, кольца на пальцах. Возможно, это были адвокаты, доктора, политики, ученые. Интеллигентные люди с деньгами, вероятнее всего, женатые и имеющие детей. Но они получали удовольствие, насилуя девочку, чересчур юную для того, чтобы понимать, что с ней происходит.

Ной не мог говорить — слишком жестокой была нарисованная ею картина.

— И это продолжается, — вновь заговорила Энни. Ее глаза пылали гневом. — Каждый божий день пропадают юные красивые девушки, обычно из трущоб и с темных улиц, потому что у их родителей нет ни денег, ни сил заявить об этом. Но есть среди пропавших много и таких деревенских девчонок, как я. Иногда они заканчивают печально: их убивают, если они становятся бесполезными, или отсылают за границу. Остальные просто раздавлены, они не могут вернуться к прежней достойной жизни — слишком много перенесли. — Она замолчала, чтобы успокоиться. — Вот я и боюсь, что через это довелось пройти Бэлль, — продолжила Энни с болью в голосе. — Ее судьба повторяет мою. И во всем виновата я одна. Я должна была отослать ее в закрытую школу. Почему я этого не сделала?!

— Потому что любили ее, хотели, чтобы она была рядом? — предположил Ной.

— Ваша правда. Но самое печальное в том, что я никогда этого не показывала, — всхлипывала Энни. — Бэлль всегда была ближе к Мог, чем ко мне. Вот последствия преступления, которое совершили много лет назад те насильники — я не умею любить, я пустая, бесчувственная оболочка. Я продолжила заниматься проституцией, потому что считала: для меня открыта только эта дверь.

Ной глубоко вздохнул. Он чувствовал, что раньше Энни никогда никому этого не рассказывала, и задавался вопросом, а не станет ли она презирать себя за то, что была откровенна.

— Я сделаю все возможное, чтобы вернуть Бэлль и увидеть этого ублюдка на виселице, — решительно проговорил Ной. — Кроме того, есть еще Джимми, которому на самом деле не все равно, понимаете? И его дядя поможет, чем сможет. Я пока ничего не предпринял, но будь что будет, а я заставлю свою газету сообщить о том, что полиция покрывает преступников. И, может быть, если мы расскажем людям о чудовищах, которые похищают детей, они возмутятся и призовут к ответу этих мерзавцев.

Энни, казалось, целую вечность смотрела на него полными слез глазами.

— Вы уже помогли, Ной, — наконец произнесла она, вытирая глаза кружевным платком. — Вы позволили мне излить душу. Эта боль так давно сидела во мне, что начала меня отравлять. Спасибо вам.