Куколка

Глава тридцать пятая

— Обещаешь писать мне и как можно скорее приехать в Англию? — спрашивала Бэлль Этьена.

Они стояли на платформе Северного вокзала, у поезда, идущего до Кале. Ной уже погрузил их багаж, дав им возможность попрощаться без посторонних глаз.

На вокзале было многолюдно и шумно: гудели паровозы, грохотали тележки с багажом, люди пытались перекричать весь этот шум. Но Бэлль не замечала никого, кроме Этьена. Он держал ее за руки и не сводил с нее глаз.

Она старалась навсегда запомнить его лицо: голубые глаза, которые могли быть холодными, как Атлантический океан, а могли лучиться теплом и весельем Нового Орлеана, когда он смотрел на нее; угловатые скулы; изгиб пухлых губ. Бэлль хотелось сорвать с Этьена шляпу и взъерошить ему волосы, потому что ей нравился тот озорной, мальчишеский вид, который бывал у него спросонья.

Бэлль пришлось оставаться в лечебнице дольше, нежели она ожидала, поскольку у нее поднялась температура и появилась общая слабость. Врач сказал, что это последствия потрясения, но она полагала, что виной всему была боязнь забеременеть от Паскаля. К счастью, через пару дней у нее начались месячные, и Бэлль быстро пошла на поправку. Шрам на животе зажил, но девушка старалась не смотреть на него. Ей не хотелось вспоминать о том, что сделал с ней Паскаль.

Но окончательно Бэлль поправилась только благодаря визитам Этьена. Он приносил ей печенье, фрукты, другие угощения, садился у ее кровати и пересказывал то, что прочел в свежих газетах. Она поймала себя на том, что рассказывает ему смешные случаи из жизни в борделе Марты, а он поведал ей о злодеях, которых когда-то знал. В конце концов Этьен рассказал ей о пожаре, о том, как опустился после трагедии, но охотнее он говорил о своих планах на будущее, о жизни на небольшой ферме. Он заставил Бэлль вновь вернуться к мечте о собственном шляпном магазине.

Однако чаще всего они болтали о всяких пустяках: о том, что они когда-то вместе видели в Нью-Йорке, о книгах, которые прочли, о местах, где мечтали побывать. С Этьеном было так легко, он не задавал ненужных вопросов, не спрашивал, о чем она думает. И никогда даже намеком не дал понять, что скучает в ее компании.

Бэлль наконец смогла полюбоваться весенним Парижем — как только ей позволили вернуться в «Мирабо», Этьен повел ее на прогулку.

Все время, что она пребывала в Париже, здесь было серо и по-зимнему уныло, но сейчас деревья купались в бело-розовом цвете, а клумбы с цветущими красными и желтыми тюльпанами грелись в солнечных лучах. Было приятно видеть людей, гуляющих по зеленым бульварам. Парижане сбросили свои тяжелые зимние одежды. Дамы облачились в элегантные платья пастельных тонов и красивые весенние шляпки. Даже джентльмены надели светлые костюмы.

Этьен и Бэлль наслаждались прогулкой по Булонскому лесу. Они прокатились на лодке по Сене, затем посетили Версаль и поднялись на Эйфелеву башню. Создавалось впечатление, что у них свидание, как и у остальных влюбленных вокруг.

Но Бэлль отлично понимала, что после того, что она пережила, ей даже надеяться не стоит на какие-то романтические отношения. Она слышала, как хихикают и визжат на платформе Эйфелевой башни девушки. Бэлль заметила, как их спутники крепко придерживают их за талию, когда они смотрят на открывающуюся под ними панораму Парижа. Она могла бы смеяться так же беззаботно, как они, и Этьен мог бы так же поддерживать ее за талию, но весь груз того, что они узнали о неприглядной стороне жизни, не оставил места наивной романтике.

— Я напишу тебе, но предупреждаю, что пишу по-английски плохо, — сказал Этьен. — Но мне не стоит приезжать в Англию. Я всегда буду напоминать тебе о прошлом, а это тебе ни к чему.

Бэлль испуганно смотрела на него. Она поняла по тому, как дрогнул его голос: его сердце говорило совсем другое.

— Но ты нужен мне! — взмолилась она. Ей на глаза навернулись слезы. — Ты хочешь, чтобы я тебя забыла?

— Ты должна попытаться это сделать, малышка, — сказал Этьен. — И я тоже, потому что знаю: я не тот, кто тебе нужен.

Проводник свистнул в свисток, предупреждая об отправлении поезда. Ной из окна купе крикнул Бэлль, чтобы она поторопилась.

— Ты должна ехать. В Англии тебя ждет семья, — произнес Этьен.

Бэлль хотела топнуть ногой и отказаться ехать до тех пор, пока он не признается, что любит ее, и не пообещает, что через пару недель они будут вместе. Но по печальным глазам Этьена она видела, что он никогда этого не скажет, потому что думает, что поступает правильно, отпуская ее.

— Тогда скажи мне что-нибудь на прощание по-французски, — попросила она, встала на цыпочки и поцеловала его в губы.

Он обхватил ее лицо ладонями и с невероятной нежностью ответил на поцелуй.

— Je défie les incendies, les inondations, et meme l’enfer pour être avec vous[37], — прошептал он, выпуская девушку из объятий. — Твой поезд. Поезжай!

Бэлль направилась к входу в вагон, где стоял и неистово махал ей Ной. Она в последний раз обернулась и посмотрела на Этьена.

— Au revoir, mon héros[38], — сказала Бэлль и заметила, как в его глазах блеснули слезы.

— Бэлль, заходи скорее! — закричал Ной, когда проводник стал махать флажком.

Этьену пришлось подсадить Бэлль на подножку, потому что поезд уже тронулся. Она выглянула из окна и послала ему воздушный поцелуй. Он бежал рядом с поездом, что-то говорил, но она не слышала его слов. Клубы дыма скрывали его лицо.

Девушка махала рукой до тех пор, пока Этьен не превратился в точку на горизонте, и только тогда присоединилась к Ною.

Ной нашел пустое купе. Когда Бэлль вошла, он со смехом рассказал ей, как повсюду разбросал их вещи, чтобы никто к ним не подсел. Но потом заметил, что она плачет, и протянул ей свой носовой платок.

Бэлль промокнула глаза, вытерла пятнышки сажи со щек.

— Когда я выглядываю в окно, у меня начинают течь слезы, — призналась она, чтобы как-то объяснить свое состояние.

— У меня тоже иногда слезятся глаза, особенно когда я прощаюсь с теми, кто мне дорог, — с грустной улыбкой произнес Ной.

Бэлль пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не расплакаться и не признаться Ною, что она любит Этьена и не знает, как сможет вернуться в Лондон без него. Однако Ной пребывал в радостном возбуждении, предвкушая соединение семьи. Было бы нечестно разочаровывать его, заставлять волноваться, учитывая расстояние, которое он преодолел, чтобы найти ее. Жестоко было бы так обойтись с Энни, Мог и Джимми, которые, скорее всего, изо всех сил готовятся к ее возвращению.

Не стоило забывать и о Габриэль. Бэлль видела, как женщина радовалась сегодня утром, когда они прощались — она возлагала такие надежды на скорейшее возвращение Бэлль в Англию.

Бэлль была многим ей обязана; откровенно говоря, если бы не Габриэль, ее тело, скорее всего, выловили бы из Сены и оно упокоилось бы на веки вечные в неглубокой могиле. Однако Бэлль чувствовала к этой женщине, которая так мало говорила, но так много делала, не только благодарность. Габриэль доказала ей, что у каждого человека есть шанс начать новую, лучшую жизнь. Она рассказала Бэлль о тех днях, когда работала проституткой, о мужчине, который перерезал ей горло, о Лизетт, которая выходила ее. Габриэль постигло большое горе, когда умер художник, которого она любила. Она призналась, что и сама свела бы счеты с жизнью, если бы не забота об Анри.

— Возможно, мы больше никогда не встретимся, — сказала она, обнимая Бэлль. — Разумеется, тебе всегда здесь рады, но я понимаю, что в Париже для тебя слишком много ужасных воспоминаний, чтобы тебе захотелось сюда вернуться. Однако ты в своем сердце увозишь мою любовь и мои надежды на осуществление твоей мечты. Ты сделала для меня больше, чем кто бы то ни было.

Поезд набрал скорость. Назад дороги не было. Бэлль сосредоточилась на беседе с Ноем, чтобы отогнать мысли о слезах Этьена.

— А Лизетт приедет в Англию? — спросила она.

За минувшую неделю Ной дважды встречался с этой женщиной, но мало что рассказывал об этих свиданиях.

— Сказала, что с радостью, но побаивается.

— Наверное, потому, что не воспринимает тебя всерьез, — сказала Бэлль. — Женщине с ребенком нужна уверенность в завтрашнем дне. Ты должен вселить в нее эту уверенность, забросав письмами о преимуществах Лондона. Напиши ей, что она ничего тебе не должна, однако упомяни, что с нетерпением ждешь возможности поближе познакомиться с ее сыном. Это должно сработать.

Ной улыбнулся.

— Легко тебе говорить! Мы с Лизетт провели вместе слишком мало времени, чтобы я смог доказать ей, что на меня можно положиться, что я серьезный человек.

— На тебя достаточно лишь взглянуть… — заверила его Бэлль. Она стала относиться к Ною как к брату; ей нравились его открытость, его энтузиазм. Нравилось, что он ничего не скрывает и ничего не усложняет. — В случае чего я буду рядом, чтобы поговорить по душам. Тебе будет кому поплакаться в жилетку. А еще есть Мог — она встретит Лизетт с распростертыми объятиями в благодарность за то, что она была так добра со мной.

— А как насчет вас с Джимми? — многозначительно спросил Ной. — Судя по телеграмме, которую он прислал в Париж, он считает минуты до вашей встречи.

Бэлль нахмурилась. Она тоже понимала, что Джимми слишком многого ожидает от этой встречи, и, учитывая ее чувства к Этьену, ему было о чем волноваться.

— Ты должен пообещать мне, что не станешь рассказывать Джимми об Этьене. Позволь мне найти деликатный способ остудить его пыл.

— Дай Джимми шанс! — взмолился Ной. — Насколько я могу судить, Этьен — это тигр: сильный, храбрый, дерзкий, но очень опасный. Джимми, возможно, больше похож на домашнего кота, но он умный, преданный, гордый и верный — он горы свернул, чтобы найти тебя. Не закрывай для него свое сердце, пока не увидишь его и не узнаешь поближе.

— Не буду, — пообещала Бэлль.

Она откинулась на сиденье и закрыла глаза, делая вид, что ее клонит в сон. Ей хотелось запомнить слова, которые Этьен сказал ей на прощание по-французски.

Первую часть фразы она поняла, но конец перевести не могла. Скорость, с которой он выпалил эти слова, свидетельствовала о том, что это было именно то, что она хотела от него услышать. Однако не является ли это доказательством того, что он не может забыть свою жену?

Сама Бэлль никогда не забудет того потрясения и той радости, которую она испытала, когда в дом Паскаля вломился Этьен. Даже в самых смелых мечтах она не предполагала, что он станет ее спасителем. Что она вообще увидит его снова. Но потом, когда в комнату вбежал Филипп и они с Этьеном стали связывать Паскаля, Бэлль окончательно решила, что это сон. Затем она неожиданно оказалась на больничной койке, врач дал ей снотворное, и девушка подумала, что сошла с ума и ей все привиделось.

В последующие дни именно Этьен вывел ее из шокового состояния, развеял ее отчаяние и душевные муки. Как только Ной сообщил Бэлль о том, что случилось с женой и детьми Этьена, она поняла, почему он стал единственным человеком, который помог ей пережить весь этот кошмар.

Девушка не могла не надеяться на то, что Этьен испытывает к ней глубокие чувства. Но, возможно, это был способ смягчить пережитое ею горе. Этьен уж точно не сказал ничего, чтобы дать ей надежду.

В последние дни пребывания Бэлль в Париже, когда он гулял с ней по городу, не было даже намека на то, что он питает к ней какие-то чувства, кроме дружеской симпатии. Этьен ни разу не поцеловал ее, как тогда на корабле, плывущем в Новый Орлеан.

Трезво рассудив, Бэлль поняла, что ее чувства к Этьену, возможно, тоже ошибочны. Она возвела его на пьедестал, потому что он ее спас; кроме того, он единственный мужчина, который не думал о ее прошлом. И это утешало.

Тем не менее Бэлль знала: Паскаль внушил ей такой ужас, что она уже никогда не сможет безоглядно отдаться мужчине.

Бессмысленно думать, что слезы Этьена были свидетельством его любви. Он продолжал скорбеть по своей семье. Ее же преследовал кошмар, который она пережила у Паскаля. Они помогли друг другу в трудный час, и, возможно, этим их отношения исчерпывались.

На следующий день ранним вечером Бэлль с Ноем шагали по главному вестибюлю вокзала Чаринг-Кросс. Они переночевали в Кале, потому что Ной посчитал, что Бэлль слишком слаба, чтобы за один день преодолеть такой неблизкий путь.

С парома она впервые любовалась белыми утесам Дувра. Интересно, у скольких англичан сжималось горло при виде этого зрелища, которое означало, что они вот-вот будут дома?

Когда поезд пыхтел среди кентских пейзажей, Бэлль дивилась сочной зелени и вдруг поняла, что никогда раньше не бывала в сельской местности. Казалось невероятным, что она побывала в Америке и во Франции, но никогда до сих пор не видела пасущуюся корову или овцу.

Они стали приближаться к Лондону, и сердце Бэлль бешено заколотилось, но когда поезд прогрохотал по Хангерфордскому мосту и она увидела Темзу, серебрящуюся в лучах солнца, купол собора Святого Павла, Биг Бен, здание парламента, девушка не смогла от волнения усидеть на месте.

Стрэнд был таким же многолюдным, как и прежде, но Бэлль заметила, что появилось больше автомобилей. Ной в поезде признался ей, что тоже хочет купить себе автомобиль. Он полагал, что через пару лет машины станут более востребованными, чем лошади. Когда Бэлль и Ной прошли по Стрэнду, а потом пересекли дорогу, которая проходила через Ковент Гарден, Бэлль все ускоряла и ускоряла шаг.

— Не спеши, — стонал Ной, неся в каждой руке по чемодану. — Я за тобой не успеваю.

Бэлль его почти не слышала. Она вновь оказалась на своей территории, в «стране чудес».

— Все кажется меньше, чем прежде, — задыхаясь, произнесла она. — Пивные запомнились мне большими, улицы широкими, а на самом деле все маленькое. Даже люди, кажется, съежились и стали вести себя тише.

Ной в ответ только смеялся. Для него все выглядело, звучало и пахло, как обычно: мерзко и скучно. Сточные канавы и лошадиный навоз на мостовых источали зловоние. Нищие, пьяницы и чумазые дети попрошайничали, а уличные торговцы на все лады расхваливали свой товар — все было точно так же, как и в тот день, когда он уехал из Англии.

Увидев «Баранью голову», Бэлль побежала. Люди останавливались и таращились на нее, и Ной решил, что удивляться тут нечему — в сером платье с белыми полосками и в изысканной серой шляпке она была похожа на парижанку, а не на девушку из Севен-Дайлс.

У дверей паба Бэлль замешкалась и оглянулась на Ноя, ища поддержки.

— Давай, иди, — подбодрил он ее.

Бэлль толкнула дверь. Сердце девушки билось так сильно, что ей казалось, любой прохожий может услышать его стук.

В нос ей ударил запах пива и сигарет. Бэлль заметила, как посетители посмотрели в ее сторону, и на секунду ей захотелось повернуть назад.

Но потом она услышала, как Мог окликнула ее по имени — это был звук абсолютного счастья, — и слезы так неожиданно хлынули из глаз, что Бэлль мгновенно ослепла.

Невысокая женщина в серо-розовом платье, которая пробиралась через переполненный зал, совершенно не походила на ту Мог, которая ее вырастила.

— Бэлль, моя красавица! — воскликнула она. Туман перед глазами рассеялся, и Бэлль увидела, что Мог тоже плачет и протягивает руки, чтобы заключить ее в объятия.

Раздались радостные возгласы — человек пятьдесят мужчин шумно приветствовали девушку. Мог обвила ее руками и прижала к себе так крепко, что все тревоги тут же улетучились.

— Дай я на тебя погляжу! — приговаривала Мог.

Повисла тишина. Все лица обратились к двум держащимся за руки женщинам, которые плакали и смеялись одновременно, разглядывая друг друга.

— Добро пожаловать домой, дорогая! — крикнул кто-то из посетителей.

Все затопали ногами. Началось всеобщее ликование.

Бэлль никого не узнавала, хоть и предполагала, что выросла среди этих мужчин. Но она понимала, что на самом деле они радуются за Мог. Женщину, которую она любила всю свою жизнь, полюбили и эти люди.

Тут вперед вышел Гарт. Он тоже изменился. Дядя Джимми был таким же большим, как и прежде, но его рыжие волосы и борода, которые раньше выглядели неухоженными, сейчас были аккуратно подстрижены. На нем была ослепительно белая рубашка, рукава были закатаны. Поверх был надет зеленый жилет с маленькими медными пуговицами. Но больше всего поражала широкая улыбка Гарта; Бэлль знала его с детства, и он всегда выглядел угрюмым.

— Бог мой! Ты стала настоящей красавицей! — воскликнул он. — Как хорошо, что ты вернулась домой! А где же Джимми? Он весь день не находил себе места, постоянно смотрел на часы, выглядывал в дверь. А сейчас куда-то исчез!

— Я здесь, дядя, — раздался голос. Все повернулись и увидели, что Джимми тихонько стоит у окна, где и находился все это время. — Просто я хотел, чтобы Мог первой обняла Бэлль.

Он вырос сантиметров на десять, и его голос стал более низким. Плечи Джимми были такими же широкими, как у дяди, а некогда торчащие волосы морковного цвета потемнели и стали длиннее — и эта прическа была ему к лицу.

Бэлль запомнила Джимми худощавым веснушчатым подростком с янтарными глазами, с хорошими манерами, но совершенно уличного вида. Джимми, который стоял перед ней сейчас, был мужчиной: красивым, уверенным в себе, уравновешенным. Только его глаза остались такими же янтарными.

— Он никогда тебя не забывал, — сказал Гарт и с гордостью взглянул на племянника. — Ну же, увалень, иди сюда, обними ее!

Бэлль подумала, что Джимми, которого она знала, съежился бы от такого приказа, но парень, который стоял перед ней, ничуть не смутился. Широко шагая, он преодолел разделяющее их расстояние, подхватил Бэлль на руки и закружил ее.

— Я думал, что этот день никогда не настанет, — признался Джимми, когда она взвизгнула от удивления. — Ты представить себе не можешь, как я рад тебя снова видеть!

Гарт зашел за барную стойку и позвонил в колокольчик.

— Мы все ждали этого дня, — заявил он. Его рокочущий голос разнесся по бару. — Пора отпраздновать возвращение нашей Бэлль, живой и невредимой. Если честно, я знаю ее только по рассказам Мог и Джимми, но с нетерпением ждал, когда она станет членом нашей семьи. Прежде чем я угощу всех посетителей за счет заведения, я хотел бы выразить особую благодарность Ною. Без его помощи и стойкости мы потеряли бы Бэлль навсегда. Ной чужой нам человек, он даже не был знаком с Бэлль до ее похищения. Но Мог попросила его о помощи, и он с готовностью протянул нам руку. Два года он был нашей поддержкой, успокаивал Мог и Джимми, давал советы, писал статьи, изводил полицию и одному Богу известно кого еще. Сейчас он стал для нас как родной. Ной привез домой нашу Бэлль. Так давайте поприветствуем его, как приветствуют героев в Севен-Дайлс, чтобы было слышно даже во Франции!

Толпа продолжала ликовать, да так громко, что Бэлль с Мог пришлось зажать уши руками. Ной, похоже, смутился, но Джимми и Гарт подхватили его на руки, посадили себе на плечи и присоединились к всеобщему ликованию.

Для Бэлль такой прием был и адом, и раем. Приятно было видеть, что ее возвращение встретили с такой теплотой, она радовалась за Ноя, которому воздали должное, но на самом деле ей больше всего хотелось остаться наедине с Мог и Джимми, посидеть, поговорить, а не сидеть в прокуренном пабе, где шумят посторонние люди.

Ноя поставили на пол. Гарт зашел за стойку, чтобы обслужить посетителей, и неожиданно рядом оказался Джимми. Одной рукой он обнял Мог, другой Бэлль.

— Ступайте в дом, — сказал он. — Вам нужно наверстать целых два года.

Мог поступила именно так, как представляла Бэлль, когда ехала домой, — заварила чай. В кухне шум зала стал не намного тише, но она, кажется, этого не замечала.

— Как странно! — сказала Мог, доставая из жестяной банки фруктовый пирог и выкладывая его на тарелку. — Как только я узнала, что ты возвращаешься, я постоянно думала, что скажу тебе, придумывала вопросы, которые задам, но сейчас, когда ты здесь, все вылетело у меня из головы.

— И у меня тоже, — призналась Бэлль. — Здесь нет ни одной знакомой вещи из нашего старого дома.

— Тебе тут не нравится? — В голосе Мог послышалась такая тревога, что Бэлль не смогла сдержать смех.

— Здесь гораздо, гораздо уютнее, — заверила она.

И говорила она чистую правду. Старая кухня была слишком большой для того, чтобы казаться уютной. В ней всегда царил полумрак, потому что находилась она в полуподвальном помещении.

На улице уже стемнело. Казалось, стены кухни совсем недавно были выкрашены в лимонный цвет. На окнах висели желтые клетчатые занавески, а стол был застелен такой же скатертью. У печи лежал коврик, а на двух креслах были подушки, сшитые из разноцветных лоскутков. В серванте стояло много красивого фарфора. Полки со стеклянными банками, в которых хранилось все, от муки до коричневого сахара и риса, тоже были выкрашены в желтый цвет.

Ко всему этому явно приложила руку Мог. Бэлль помнила, как она украшала старый дом. Мог была прирожденной хозяйкой, но, вероятно, из-за того что Энни не спешила тратить деньги на все, что не видят ее «джентльмены», там уют был не так заметен.

— Когда я первый раз сюда вошла, здесь была настоящая дыра, — призналась Мог. — Мужчины-холостяки такие свиньи!

— Расскажи мне о пожаре, а еще лучше о Гарте. Ной сказал, что вы собираетесь пожениться.

Лед был растоплен, и Мог живо принялась рассказывать о том, как переехала сюда жить, как отмыла этот дом, как в конце концов влюбилась в Гарта и он предложил ей пожениться.

— Мы с ним одно целое, — произнесла она с такой светлой улыбкой, которая свидетельствовала о том, как она счастлива. — Или мне следует сказать, что мы были двумя половинками одного человека, а встретившись, стали единым целым? Гарт оказался вовсе не таким вспыльчивым грубияном, как о нем говорили люди, и я поняла, что я не половая тряпка, которой была раньше. Никогда не думала, что встречу свою любовь. Раньше я считала, что любовь не для таких, как я.

Бэлль ощутила, что ее переполняют чувства. Она спросила, на какой день назначена свадьба.

— Теперь, когда ты дома, мы с Гартом можем пожениться, когда пожелаем, — ответила Мог, наливая Бэлль вторую чашку чая. Она предложила ей подкрепиться, но Бэлль сказала, что не голодна. — Мне кажется, в глубине души я верила, что ты найдешься, поэтому и откладывала свадьбу. Но сейчас мое счастье стало полным. Теперь ты с нами, со своей семьей.

— А как там Энни? — спросила Бэлль. — Ной рассказал, что она сдает комнаты и что вы пошли каждая своей дорогой. Она знает, что я вернулась?

— Ей известно, что ты нашлась. Я ходила к ней, но мы еще не знали, когда ты приедешь домой.

— И?..

— Энни очень обрадовалась, когда узнала, что ты жива и здорова. Но ты же знаешь, какая она. Своих чувств не покажет, никого не похвалит, не посочувствует. Раньше я думала, что это я виновата в том, что она такая. Но если честно, Бэлль, больше я не могу этого терпеть. Если она желает превратиться в озлобленную старуху, ее уже не воскресить. Хватит суетиться вокруг нее, извиняться за ее поведение. Ей известно, где я живу и куда ты приедешь. Посмотрим, когда она объявится.

Бэлль надеялась, что за ее двухлетнее отсутствие мать стала мягче и внимательнее, но, похоже, она ожидала слишком многого.

— А теперь расскажи о себе. — Мог сменила тему. — Начни с самого начала. Расскажи мне все-все. И не пропускай подробностей, которые могут меня расстроить.

Через полтора часа и после еще двух чашек чая и бутерброда с ветчиной Бэлль наконец подошла к кульминации. Глаза Мог превратились в блюдца. Несколько раз за время рассказа она плакала.

— Как тебе удается выглядеть такой свежей и красивой? — спросила она.

— Я десять дней провела в Париже, отъедаясь и ожидая, когда сойдут синяки. Мне помогли добрые люди — Ной, Этьен и Габриэль, — сказала она. — Перед моим отъездом Филипп прислал мне красивую шелковую блузку и французские духи.

— А тебя осматривали? Ну, ты понимаешь… — очень деликатно спросила Мог.

Бэлль улыбнулась. Мог боялась произносить слово «сифилис». Сейчас она выглядела и разговаривала как простая домохозяйка-обывательница. Никто ни за что бы не догадался, что она полжизни провела в борделе.

— Да, когда я находилась в лечебнице. Нет никаких признаков заболевания, но врач предупредил меня, что симптомы проявляются не сразу. Больше я по этой дорожке не пойду!

Мог зарделась, и Бэлль засмеялась.

— Невозможно делать вид, будто я все еще невинная девочка, — сказала она.

— Для меня ты навсегда останешься малышкой, — ответила Мог, и ее губы задрожали. — Даже подумать страшно, что тебе пришлось пережить!

— Все закончилось. Последним испытанием была необходимость рассказать тебе о том, что произошло. Я скопила немного денег и собираюсь открыть шляпный магазин. Первую шляпку я подарю тебе на свадьбу.

В кухню заглянул Джимми.

— Если вы хотите побыть наедине, я уйду, — сказал он.

— Нет, конечно, — произнесла Бэлль. — Входи, садись с нами. В зале много посетителей? Стало гораздо тише.

— Многие побрели домой, — ответил Джимми.

— Гарт сказал, что с минуты на минуту паб закрывается. Ной недавно ушел. Он просил передать вам, что ему необходимо написать письмо.

Услышав эти слова, Бэлль усмехнулась и рассказала Мог и Джимми о Лизетт.

— Надеюсь, она приедет в Англию. Ной по-настоящему увлечен ею. Лизетт заслуживает лучшей жизни. Она очень хорошая, добрая женщина, и к тому же очень красивая.

Она видела, что Джимми тоже не терпится услышать ее историю, но понимала, что сможет рассказать ему далеко не все. Для этого ей понадобится пара дней. Неожиданно Бэлль почувствовала, что лишилась сил, — дорога и волнение полностью измотали ее.

— Можно я пойду спать? — спросила девушка. — Я хотела бы еще посидеть с вами, поболтать, но слишком устала.

— Конечно! — воскликнул Джимми. — Нам с Мог достаточно знать, что ты, живая и здоровая, находишься наверху. Поговорить можно и завтра.