Когда я вернулся, Аля так и сидела с парализованным выражением лица за столом.
— Так, — сурово начал я, — взяла бокал вина и выпила. Потом поешь. И хватит думать.
— Богдан, что твой друг имел ввиду? — тихо заговорила она, не спуская с меня обеспокоенного взгляда. — Кто тебя пытается убить? Почему?
— Ты меня слышала вообще? — Я уперся ладонями по обе стороны от Али и навис над ней. — Друг мой не в себе, а я приказал тебе перестать думать сегодня.
В груди клокотала злость. На Капу, что приперся и раздергал нас после всего, на Алину за непослушание и на себя самого за неотесанность и грубость. Но я слишком устал от всего.
— Ты собираешься и дальше мне приказывать, когда мне думать, а когда — нет? — Курочка отыскала в себе пружинку и начала ее угрожающе закручивать.
— Пока что — да, собираюсь. А там посмотрим, как себя вести будешь.
— Нет, меня такие отношения не устраивают. — Она попыталась вскочить, но я не отступил, и у нее вышло лишь влететь мне в грудь и шлепнуться обратно на стул.
— Ладно, тогда обойдемся без отношений, — пожал я плечами. — Но от этого моя риторика не изменится. Ты пьешь, ешь и идешь спать.
— Ты — невозможный, Богдан! Неужели так сложно быть человеком?
— Ты даже не представляешь, насколько это иногда сложно! — угрожающе понизил я голос, склоняясь к самому ее лицу.
— Отвези меня домой, — холодно отчеканила она, глядя мне бесстрашно в глаза. — Мне больше не нужна твоя помощь. И в обществе твоем я оставаться не желаю!
— Не отвезу, — собрал я остатки спокойствия. — Так ты будешь есть?
— Так ты теперь спрашиваешь?
— У тебя есть две минуты.
— А не то что? — усмехнулась презрительно она.
— Останешься голодной.
— Перестань, Богдан! — насупилась она, как дикая зверушка.
Вот-вот прыгнет в лицо.
— Аля, у тебя — не тот взгляд, которым можно мне угрожать.
— Ты забыл, что я могу угрожать не только взглядом.
И она вдруг зарядил мне в печень так, что меня потом прошибло. Только вместо того, чтобы вмазать по роже и завершить маневр, подскочила и закудахтала, тряся руками:
— Чёрт, Богдан, прости! Прости, пожалуйста! Я не хотела…
Я выпрямился перед ней, закипая изнутри так, что чуть пар из ушей не пошел. Конечно, я виноват. Но я не могу вот так вот сразу сесть с женщиной и рассказать ей обо всех своих проблемах с законом и бывшими друзьями. Это если не брать во внимание, что сначала ей надо поведать самое важное — она среди оборотней, а я — медведь, который хочет ее…
…Прибить в данный момент.
— Богдан, — выставила Аля руку на мой шаг в ее сторону, — не надо!
Но, видя, что я не собираюсь тормозить, развернулась и припустила по гостиной. Я бросился за ней. Ну а что поделать? Медовый месяц — он такой.
Я сцапал ее на лестнице, и она с визгом рухнула мне на плечо. Джинсы я с нее стянул ещё на ступеньках, след горящей ладони на ягодице оставил перед тем, как спустить на кровать.
Алинка зашипела и перевернулась на четвереньки, как кошка на раскаленной крыше, но я схватил ее за ноги и дернул к краю кровати.
Да, все это было неправильно, но гремучая смесь из медового месяца и строптивой боевой курочки на фоне беготни по лесу от киллеров — не то, что располагает к вдумчивым решениям. Сейчас мне надо ее вырубить, чтобы не могла бегать и драться.
— Тихо, — рыкнул я ей в затылок, обхватив за шею, и прикусил метку на шее.
О, да, вот это — правильная реакция! Алина всхлипнула и вжалась задницей в мои бедра, а я расслабил пальцы на ее шее, чтобы не оставить синяков. Горячая штучка — ничего не скажешь. Такая кого хочешь с ума сведет. Но неужели я не могу без этого читерства с меткой?
Я подхватил ее под руки и втянул на кровать. На мою попытку стянуть с нее трусы Алинка запищала, но я уже не обращал внимания. Чёрт, она благоухала, как фиалка в прошлогодней листве! Я изошел слюной, пока добирался до ее нервной цветоножки, или что там… Чуть лепестки не ободрал! Всю задницу искусал, но Аля продолжала ерзать.
— Богдан, не надо… не… — шептала она, загнанно дыша, и я снова прикусил ее нежную кожу на ягодице и вошел в нее пальцами.
Недотрога какая…
Надо было все же влить в нее вина хотя бы без ужина. На трезвую это была вообще какая-то задача со звездочкой, а, скорее, с пулей в голове и шилом в попе! Вчера она просила всего и сразу, а тут вдруг превратилась в девственницу. Но ненадолго. Я напомнил ей о вчерашнем — довел до дрожи и заставил довериться полностью. И девочка моя расслабилась и наконец раскрылась, обнимая мои бедра ногами.
Я навис над ней и посмотрел ей в глаза. Мне хотелось видеть, как будет дрожать ее взгляд, когда я заполню ее собой. Жажда ее подчинения била в голову едва ли не сильнее желания близости. Мне нравилось ее сопротивление. И как сдается — тоже. Алина закусила губы и зажмурилась, когда я вошел в нее, но все ее тело говорило мне «да». И я не стал переспрашивать.
Усталость как рукой сняло. Я устроил ей такую страсть, что под нами разве что простыни не полыхали, и то лишь потому, что взмокли насквозь. Но я продолжал выжимать эту девочку досуха, сводя с ума оргазмами. Она подчинилась мне настолько, что я решал, как она будет себя чувствовать в следующую секунду — дам ли я ей передышку или снова разгоню ее до пика.
Когда силы покинули, я упал с Алиной на кровать и прижал к себе надежнее на случай, если у нее они ещё остались. Но минуты не прошло, как Алина засопела в моих руках, а спустя вздох отрубился и я сам.