Леди на одну ночь (СИ)

10. Завидный жених

Вечером тетушка замучила их расспросами. Каков Андрей Николаевич был в разговоре? Говорил ли что-нибудь о намерении открыть тут магазин? И видел ли их кто из знакомых в компании Кузнецова?

— Такое знакомство тебе, Кирюша, очень бы на пользу пошло. Пока вы катались, я к Далмацким на чай сходила. Очень они хорошо об Андрее Николаевиче отзываются. Правда, сами они тоже только на маскараде с ним познакомились, но знают его друзей. И батюшку его тоже знали. Кузнецов большими капиталами заправляет. А сейчас, поговаривают, и вовсе промышленником стать думает. Между прочим, он у самого губернатора на обеде был. А это много значит.

Шура слушала тетушку с большим интересом, а Кирилл — со скучающим видом. Он понимал, куда клонит тетушка, но предпочитал делать вид, что не понимает. Работать он не любил и еще надеялся поправить свое финансовое положение выгодной женитьбой.

— Далмацкая мне по секрету сказала, что, не задумываясь, отдала бы за Кузнецова свою Софи.

Кирилл хмыкнул:

— Так за чем же дело стало? Ах, понимаю — к Кузнецову уже выстроилась очередь из невест. Он может позволить себе выбирать.

Таисия Павловна хихикнула:

— Да если бы так! Тут дело хуже — он помолвлен! Невеста — англичанка, и папаша у нее, как сказала Далмацкая, заводами и фабриками там владеет. От такой ему отказываться не резон.

А вот это слушать Шуре почему-то было неприятно. Они будто обвинили Андрея Николаевича в корысти. А может, он вовсе и не по расчету женится, а по любви. Бывает же и так. Она надеялась, что бывает.

— Да, тетушка! — спохватился Кирилл. — Мы же с Шурой самого главного вам не сказали! Кузнецов нас в круиз на пароходе пригласил! Целых три дня на реке!

Это брата радовало больше всего. Он никогда еще не ездил на пароходе. А если тетушка права насчет капиталов Кузнецова, то можно было не сомневаться, что общество будет самое приличное. Каюта первого класса, белоснежные чайки за кормой, отличное питание (а то тетушкина кухарка разнообразием блюд похвастаться не могла). А еще — прелестные барышни из хороших семейств в соседних каютах. И возможность завязать полезные знакомства.

— Кого пригласил? — аж растерялась Таисия Павловна. — Тебя?

Шура не стала растягивать паузу.

— Он и вас пригласил, тетушка, и меня! Это так любезно с его стороны! Только прилично ли принимать такое приглашение?

Ей очень хотелось поехать. Прогулка на пароходе была ее давней мечтой. Она тоже, как и Андрей Николаевич в детстве, часто гуляла по набережной и с затаенной тоской провожала убегающие от города корабли.

— Что же тут неприличного? — удивилась тетушка. — Вот кабы он вас одних пригласил, я бы тебя не отпустила. А так всё чинно-благородно. Правда, стара я уже для таких развлечений. Да и укачивает меня на реке. Но чего ради вас не сделаешь?

Этой ночью Шура тоже долго не спала. Но на сей раз от воспоминаний приятных. Всё то время, что они были на прогулке, Кузнецов был таким обходительным, что лучшего и представить себе было нельзя. Он не кичился своим положением и с самым серьезным видом выслушивал те глупости, что Кирилл иногда изрекал. Сама же она по-прежнему больше молчала, хотя Андрей Николаевич охотно интересовался ее мнением.

Ей больше нравилось слушать его самого. Он много где бывал и умел рассказать об этом так интересно! Ах, он решительно нравился ей — не как мужчина, а как человек. Хотя и его мужское обаяние отрицать было невозможно. Она уже попала во власть его чар, и это пугало ее. Поэтому известие о том, что он помолвлен, не расстроило, а скорее обрадовало ее. И во время путешествия на пароходе она на всякий случай решила держаться от него подальше.

11. На пароходе

Пароход был замечательный — белоснежный, двухпалубный. Их каюты находились на верхней.

И название у парохода было отличным — «Гоголь». Шура обожала его «Вечера».

И каюты были роскошными, с бархатными занавесками и отделкой из карельской березы. А музыкальный салон и библиотека и вовсе сразили Шуру наповал.

Поначалу она волновалась, что публика в круизе будет слишком аристократичная, и с ними вовсе никто разговаривать не пожелает, но опасения оказались напрасными. На верхней палубе размещались купцы посостоятельней — в основном, первой гильдии. На нижней — попроще.

Таисия Павловна почти со всеми была знакома, и потому и утром, и днем, и вечером и сама тетушка, и Шура были окружены вниманием и заботой.

— Не изволите ли еще пирога с морошкой, Шурочка? — предлагала Дарья Елизаровна из соседней каюты. — Очень уж морошка хороша.

— А может, Шура, вам варенья малинового положить? — склонялась к ней Наталья Семеновна из каюты напротив. — Вам больше кушать нужно, вы вон какая худенькая.

При столь тесном общении с тетушкиными знакомыми у Шуры даже не было возможности поговорить с Кузнецовым. Они лишь переглядывались за обедом и ужином. И только после утренней трапезы на следующий день они встретились на палубе.

Шура гуляла одна. Тетушка после чая прилегла отдохнуть, а Кирилл и вовсе еще не просыпался.

— Вы не будете возражать, Александра Сергеевна, если я составлю вам компанию?

Она не слышала, как он подошел, и вздрогнула.

Он расстроился:

— Ну, вот, я вас напугал.

— Что вы, Андрей Николаевич, ничуть! Я просто задумалась.

Он сразу полюбопытствовал:

— О чем?

Она растерянно улыбнулась:

— Да так сразу и не скажешь… Впрочем, это неважно. Вы простите, Андрей Николаевич, что мы так толком вас и не поблагодарили за такое восхитительное путешествие!

Ей так хотелось рассказать ему о своем восторге! О том, как нравится ей смотреть из окна каюты на проплывающие берега. Или кормить чаек с палубы.

Нет, не рассказала, постеснялась.

— Ну, что вы, Александра Сергеевна, стоит ли это благодарности! Я, право же, всего лишь хотел сделать что-то приятное людям, которые так тепло приняли меня здесь, — он протянул ей завернутую в бумагу книгу. — Это пьесы Бернарда Шоу. Надеюсь, вы прочтете их с удовольствием.

Это напомнило ей бал-маскарад у Далмацких, и она покраснела.

— Спасибо, я очень вам признательна, — благодарность получилась какой-то стандартной, фальшивой, но никаких других слов подобрать она не смогла.

— Скоро будет пристань, — сообщил Кузнецов и заскользил взглядом по берегу. — Холмогоры. Там очень красивый Спасо-Преображенский собор. Мы остановимся на несколько часов.

— Да, — торопливо ответила она. — Это было бы хорошо.

Встречать пароход собралась, наверно, добрая половина села. Мужики степенно стояли на пристани — бородатые, в подвязанных кушаками рубахах. Женщины толпились на угоре. А босоногие ребятишки бегали по песку.

Кирилл недовольно буркнул: «Цирк, что ли, им приехал?» и ушел в каюту. А вот Шура интерес местных жителей вполне понимала — даже пароходы бывают здесь редко, чем еще себя развлечь?

Она сошла на берег с Кузнецовым — брат остался на пароходе, и тетушка тоже не пожелала совершить променад. К ним тут же бросились торговцы ягодами и рыбой (огромные стерлядки болтались на длинных палках). Андрей Николаевич засмеялся:

— Да отступитесь! Куда нам?

Они сходили в собор, постояли в молчании под его высокими сводами, поставили свечи.

Гулять по селу под любопытными взглядами Шуре не хотелось, и они направились обратно к пристани.

— А вы знаете, что именно отсюда почти двести лет назад Ломоносов отправился покорять Москву? — спросил Кузнецов.

Шура едва не обиделась. Конечно, знает! Если бы она была мужчиной, то тоже поехала бы в первопрестольную или в столицу.

Андрей Николаевич, кажется, понял.

— Александра Сергеевна, простите, если мой вопрос покажется вам бестактным, но о чем вы мечтаете сейчас? Не именно в эту секунду, а вообще.

Она даже растерялась от того, что он пытался вызвать ее на откровенность. Нет, она не стеснялась своих мечтаний. Но обсуждать их с малознакомым человеком (с мужчиной!) она была не готова. Пусть даже и с человеком, к которому чувствовала странную, необъяснимую симпатию.

Но промолчать было бы невежливо.

— Я хотела бы учиться в университете, — выдохнула она и зажмурилась, боясь увидеть улыбку на его губах или услышать смех.

Но Кузнецов и не думал над ней смеяться.

— Похвальное желание. Хотя реализовать его в провинции, наверно, затруднительно.

Она кивнула:

— Тетушка считает это глупостью. Женщине ни к чему о таком даже думать. Даже мою учебу в гимназии она полагала необязательной. А я хотела бы быть учительницей! Хотя бы вот в такой вот сельской школе!

Они как раз проходили мимо одноэтажной деревянной избы, с крыльца которой россыпью сбегали ребятишки с тряпичными котомками.

На пристани они не сразу смогли пройти к трапу на пароход. Там собралась большая толпа, осаждавшая стоявших у трапа матросов.

— Люди добрые, смилуйтесь! — плакал невысокий худой мужичонка с заплатанной одежонке. — Одну ночь токмо и проехать-то! Я никакой работы не боюсь. Если нать, и палубы помою, и дров с берега натаскаю.

Не сразу, но Шура поняла — мужик направлялся по обету в Сию, в монастырь. А пароход был той самой оказией, на которую он рассчитывал. Вот только денег у него было так мало, что даже на билет в трюм не хватило.

Мужик валялся на дощатом полу пристани, хватая за ноги матросов, а те отпихивали его — чтобы не мешал проходить на пароход пассажирам.

— Мил-человек, сжалься над стариком, — увещевал он теперь уже помощника капитана, который вышел на нижнюю палубу, чтобы выяснить причину волнений. — Сын тяжко болен, обещался я.

Андрей Николаевич пропустил Шуру вперед, чтобы мужик ненароком не задел ее, не испугал. Она поднялась по трапу, но в каюту не пошла, осталась на палубе.

Мужик шмыгал носом, но уже молчал, только смотрел на матросов с такой тоской, что сжималось сердце!

— Жалко его, — прошептала она. — Как еще он сможет до монастыря добраться? Пешком — это несколько дней пути. Да и не дойдет он.

Кузнецов тоже оглянулся на мужика, вздохнул:

— Каждого, Александра Сергеевна, не нажалеешься.

Она прошептала:

— Каждого, может, и нет. А всё равно жалко.

Она мысленно ругала себя за то, что не взяла в поездку те скромные сбережения, что были у нее самой — вот бы они пришлись кстати. А у тетушки, знала, на такие дела просить бесполезно. Таисия Павловна если и одаряла кого из нищих, то только по праздникам.

Андрей Николаевич вздохнул еще раз:

— Ну, что же с вами, Александра Сергеевна, поделаешь!

И подошел к помощнику капитана. О чем они говорили, Шура не слышала, но только через пять минут мужичонке разрешили подняться по трапу на палубу. Он кланялся всем в ноги и благодарил, благодарил. У Шуры от слёз аж в горле запершило.

— Ах, Андрей Николаевич, не знаю, как вас и благодарить! — расплакалась она, когда Кузнецов к ней вернулся. — Вы такой добрый!

Он усмехнулся:

— Это только ради вас, Александра Сергеевна. Это вы добрая! Да и не стоило мне это почти ничего.

Она замотала головой:

— Легко быть доброй за чужой счет. Нет, и не спорьте. И не жалейте, что что-то хорошее совершили. Вам Андрей Николаевич, дано много, но с вас и спросится больше. А этот мужичок помолится за вас в монастыре, вам и зачтется.

Кузнецов смотрел на нее с улыбкой, и она смутилась, замолчала. А на душе было хорошо-хорошо!

12. Благородный мужчина

Дерюгин встретил его с распростертыми объятиями.

— Как прошло путешествие?

Андрей начал рассказывать о погоде, о тех местах, где приставал пароход, о пассажирах. Аркадий нетерпеливо прервал:

— Да я вовсе не об этом спрашивал! Как твоя прелестная нимфа? Надеюсь, я не ошибся, и Шурочка уже твоя?

Кузнецов поморщился:

— Ты вульгарен, Аркаша!

Друг не стал спорить:

— Да, возможно, это так. Но вопрос, тем не менее, остается. Ты сумел затащить мадемуазель Астахову в постель?

Темные глаза Андрея гневно сузились.

— Перестань болтать вздор, если не хочешь, чтобы мы поссорились. Надеюсь, ты не думаешь, что я бы стал ее к чему-то принуждать?

Дерюгин замахал руками:

— Конечно, нет! Я знаю, насколько ты галантен с дамами. Но разве ты позвал ее в поездку не для того, чтобы воспользоваться ситуацией? Белый пароход, прогулки по палубе под луной. Что может быть более романтичным?

Кузнецов усмехнулся:

— Да на пароходе и шагу нельзя ступить, не нарвавшись на любопытные взгляды других пассажиров. Мы, действительно, гуляли вечерами по палубе, а однажды, в моросящий дождь, когда кроме нас на променад никто не отважился, я даже осмелился взять ее за руку. Но рассчитывать на что-то большее на пароходе было бы безумием! Если бы Александра Сергеевна только подошла к моей каюте, это бы тут же заметили. Нет, я не настолько жесток, чтобы рисковать ее репутацией. Сам я на мнение общества внимание обращать не привык, но для женщины это может быть важно.

— Друг мой, я тобой восхищаюсь! Если бы я всерьез увлекся женщиной, я бы не смог так трезво рассуждать.

Андрей с комфортом устроился на мягком диване и с удовольствием выпил бокал вина.

— Мадемуазель Астахова — удивительная девушка! Она не только красива, но еще и умна, а подобное сочетание встречается столь редко! Добавив же к этому доброту, мы получаем настоящий бриллиант. Право же, если бы я встретил ее пару лет назад, я бы всерьез испугался за свою свободу.

Дерюгин крякнул от удивления:

— Не думал, что ты способен на серьезные чувства. Мне казалось, женщины для тебя — не более, чем развлечения.

Кузнецов вздохнул:

— Да я и сам от себя подобного не ожидал. Впрочем, это не важно. Ты знаешь, что я помолвлен и намерен связать себя узами брака с девушкой, которая позволит мне попасть в тот слой британского общества, который называют сливками. Ее отец — известный фабрикант. Не так давно я купил крупные пакеты акций его предприятий. Но, по мнению чопорных англичан, это не сделало из русского выскочки настоящего промышленника. Нет, чтобы стать там своим, мне нужно жениться на одной из них. К тому же, Агнесса еще и привлекательна.

Аркадий добавил вина в бокалы.

— Надеюсь, ты покажешь британцам, чего стоят русские. Но, честно тебе скажу, я бы не смог жениться на иностранке. Очень уж они там, — он чуть споткнулся на недавно узнанном слове, — эмансипированные.

— Ты забываешь, — ухмыльнулся Кузнецов, — что я сам немного иностранец.

Хмель уже ударил им в головы, и у Дерюгина еще больше развязался язык.

— Андрей, ты извини, но мы немного отвлеклись от темы. Мне интересно, как ты собираешься встречаться с мадемуазель Астаховой сейчас, если она постоянно находится при тетушке?

Кузнецов покачал головой:

— Во-первых, несколько раз в неделю она ходит в публичную библиотеку. А я, между прочим, тоже люблю читать.

— Ха-ха! — зашёлся смехом Аркадий. — Если ты постеснялся ухаживать за ней на пароходе, то не думаю, что в библиотеке это будет уместнее. Там собирается столь почтенная публика, что тебя просто не поймут.

— Ты прав, — серьезно подтвердил Андрей. — Но есть и другой вариант — от Таисии Павловны я узнал, что через неделю они с племянником едут в провинцию к будущему тестю Кирилла Сергеевича. Едут вдвоем, оставляя Шуру присматривать за хозяйством. И если я приду навестить Таисию Павловну и с сожалением узнаю, что она в отъезде, не думаю, что Александра Сергеевна откажется меня принять.

— Ты хочешь соблазнить ее дома? — Дерюгин неодобрительно зацокал языком. — Не забывай — горничные любят подслушивать. Так ты скомпрометируешь свою красавицу еще сильнее.

Андрей залпом допил вино и отставил бокал:

— А вот сейчас ты говоришь вполне разумные вещи. У Астаховых я буду вести себя как подобает. Но пока тетушка будет в отъезде, Шуре не у кого будет спрашивать разрешения отправиться, к примеру, на прогулку. А если я приглашу ее погулять, когда небо будет затянуто тучами, и мы случайно попадем под дождь неподалеку от моего дома, то разве не должен я как благородный мужчина предложить девушке крышу над головой — чтобы переждать непогоду?

Дерюгин молча аплодировал. Сам он столь сложные схемы реализовывать был решительно не способен. Да этого обычно и не требовалось — его дамы бывали более покладисты.

13. Признание

Узнать, когда Таисия Павловна с племянником отправляются в провинцию, труда не составило — в клубе, где Кирилл был завсегдатаем, об этом были осведомлены все его приятели. Но Кузнецов выждал еще пару дней, чтобы у Шуры не возникло подозрений.

Он приехал к Астаховым на нанятом извозчике и сразу того отпустил. Велел горничной доложить о себе Таисии Павловне.

— А хозяйки нет, — сообщила девушка. — Она уже два дня как уехала.

— Тогда — Кириллу Сергеевичу.

Девушка нацепила на губы дежурную улыбку:

— А его, сударь, тоже нет. Он отбыл вместе с Таисией Павловной. Дома только барышня. Я доложу, если изволите.

Он сделал вид, что задумался. Спустя минуту кивнул:

— Ну, что же, доложите.

Горничная вернулась через пять минут, раскрасневшись от быстрой ходьбы.

— Прошу вас, сударь, пожалуйте! — и проводила его до гостиной. — Александра Сергеевна сейчас к вам выйдет.

Ожидая, он стоял у окна, глядя на голубое небо. Шура вошла в комнату так неслышно, что он вздрогнул, когда она поздоровалась.

— Простите, что побеспокоил, Александра Сергеевна! Если бы я знал, что вы одни, то отложил бы визит.

Она предложила ему сесть в кресло, сама опустилась на диван.

— Да, тетушка с братом уехали на днях. Приедут только через неделю. Я передам, что вы приезжали.

Было заметно, что она чувствует себя неловко, и продолжение визита становилось неприличным. Он поднялся.

— Еще раз прошу прощения. Я не осмелился бы доставлять вам неудобства, но хотел засвидетельствовать свое почтение перед отъездом в Лондон.

Лицо Шуры вытянулось.

— Вы уже уезжаете, Андрей Николаевич?

Она не умела играть и притворяться, и в голосе ее было неприкрытое сожаление.

Он подтвердил — да, уезжаю.

— Дела, знаете ли. Возможно, задержусь еще на несколько дней.

Девушка растерялась:

— Вы простите, что так неловко всё получилось. Я даже чаю вам не предложила.

Он решительно покачал головой:

— Это ни к чему, Александра Сергеевна. Мое длительное присутствие может вас скомпрометировать, а я вовсе этого не желаю. Искренне признателен вам за удовольствие, которое мне доставило общение с вами.

Шура стояла в двух шагах и суетливо теребила кисточку наброшенной на плечи шали.

— Что вы, это я должна вас благодарить. Вы подарили нам столько радости поездкой на пароходе! Это было так удивительно!

Он поклонился, поцеловал ей руку, и этот поцелуй длился чуть дольше, чем дозволяли правила приличия. Но Шура руку не отняла.

Он выпрямился с явным сожалением. Девушка была совсем рядом, он слышал ее взволнованное дыхание. Хрипло сказал:

— Гоните меня прочь, Александра Сергеевна, а иначе я за себя не ручаюсь.

Она охнула, отступила, взглянула на него со смесью страха и изумления.

— Что вы такое говорите, Андрей Николаевич? Я вас не понимаю!

А он с ума сходил от ее близости, от ярких, манящих, не испорченных помадой губ.

— Неужели вы не видите, Александра Сергеевна? Я думать не могу ни о ком, кроме вас! Я задыхаюсь без вас!

Она отступила еще на шаг, зашептала:

— Полно вам, Андрей Николаевич! Да вы смеетесь надо мной!

Но он никогда еще не был так серьезен. И он не врал. Каждое слово было правдой.

— Вы не свободны, Андрей Николаевич, — справившись с волнением, сурово сказала Астахова. — Я слышала, вы помолвлены. Там, в Лондоне. Разве не так?

Он видел, как ей хочется, чтобы он эту информацию опроверг. Ему и самому хотелось бы того же. Но она была права. И врать он ей сейчас не собирался.

— Да, это так, — подтвердил он. — Я потому и говорю вам, чтобы вы гнали меня прочь, пока я еще не сделал того, о чём потом буду сожалеть.

Лицо девушки сделалось каменным. Пару минут она приводила в порядок дыхание, а потом зазвонила в колокольчик.

— Даша, проводи, пожалуйста, господина Кузнецова.

Он обернулся на пороге:

— Передавайте мой поклон Таисии Павловне и Кириллу Сергеевичу.

Шура стояла неподвижно. Ответила тихо — будто ветерок прошелестел:

— Да, благодарю вас за визит.

Он вышел на улицу с тяжелым сердцем. Он не хотел, но увлекся ею всерьез. Сам не заметил, как это чувство овладело им настолько, что он готов был предложить Шуре отправиться в Лондон вместе с ним. Правда, не в качестве жены. Но какая разница? Он снял бы ей квартиру, завалил мехами и драгоценностями. Разве может она рассчитывать на это здесь, в России?

14. Новая встреча

Она всю ночь не спала. Несколько раз погружалась в чуткий, беспокойный сон, но быстро просыпалась — от боя часов, от цоканья копыт за окном. И думала, думала.

Как он мог позволить себе такое признание? Зачем? Разве не связан он обязательством, не дающим права на такие вольности?

Хотела забыть его слова, но сама же бесконечное количество раз прокручивала их у себя в голове. «Я думать не могу ни о ком, кроме вас! Я задыхаюсь без вас!» Была ли хоть крупица правды в этих фразах? Ей так хотелось, чтобы была!

Нет, она не собиралась ему уступать. Более того, приняла твердое решение прекратить с ним всякое общение. Приедет засвидетельствовать почтение тетушке? Она, Шура, скажется больной и не выйдет к нему. Встретятся на улице? Сухо кивнет и пройдет мимо.

Но думать о том, что он, быть может, действительно влюблен в нее, было на удивление приятно. И хоть любовь эта была запретная, решительно недозволительная, ее самолюбие было польщено. Это было первое признание, услышанное ею, и от того, что сделано оно было не глупым мальчишкой, а умным, много повидавшим в жизни мужчиной, словно придавало ему дополнительный вес.

Она не пыталась обманывать себя в своих чувствах. Она знала, чувствовала, что влюблена, и ругала себя за это.

Она не тешила себя надеждой, что Кузнецов расторгнет ту, заморскую, помолвку, и женится на ней, бесприданнице. Такое бывает только в сказках да в бульварных романах про любовь, которые она иногда брала в публичной библиотеке.

— Что-то вы, барышня, сегодня бледны, — заметила, накрывая стол для завтрака, Даша. — А всё потому, что с утра до ночи с книжками своими взаперти сидите. Вышли бы на улочку. Тепло, солнышко — самое то для прогулки. А не хотите без дела гулять — до галантерейной лавки сходите. Таисия Павловна атласной ленты для шляпки купить велела.

Она и сама чувствовала, что засиделась дома. Взятые на прошлой неделе в библиотеке книжки были уже прочитаны, а сейчас ей особенно нужно было погрузиться в новую романтическую историю, которая созвучна была бы ее собственным чувствам.

В галантерее она купила не только ленту, но и пуговицы для нового платья, и гребенку. Потом зашла в библиотеку обменять книги.

Седой библиотекарь порекомендовал взять роман Александра Амфитеатрова «Марья Лусьева».

— Очень прогрессивный роман, барышня! Не пожалеете.

Она полистала книжку. Приключения барышни обедневшего дворянского рода, которую обманом увлекают на скользкий путь любви.

Невольно вздрогнула. Бывают же такие совпадения.

Если бы Таисия Павловна была дома, взять книгу столь вольного содержания она бы не решилась. А так взяла.

Потом долго гуляла по набережной. Неожиданно забрела далеко от дома и сама того не заметила. Опустилась на скамейку, раскрыла книгу.

— Простите, Александра Сергеевна, я вам не помешаю?

Она захлопнула книгу так поспешно, что едва не уронила ее с колен. Одна только мысль, что Кузнецов видел, какой роман она читает, привела ее в трепет.

А он добавил грустно:

— Ну, вот, я вас, кажется, напугал.

Она вскочила, прижала книгу к груди.

— Нет-нет, Андрей Николаевич, всё в порядке. Я просто немного задумалась.

Она едва осмелилась поднять на него взгляд.

Кузнецов был серьезен, даже грустен. Шура впервые заметила морщинки на его лице.

— Я хотел извиниться перед вами, Александра Сергеевна, за тот бред, что наговорил вам при нашей прошлой встрече. Если бы вы знали, как я ругал себя за то, что не сумел сдержаться.

Она даже не нашла, что сказать в ответ.

— Вы не хотите со мной разговаривать? — расстроился он. — Ну, что же, я вполне могу это понять. Не смею вас больше беспокоить.

Он развернулся, чтобы уйти.

А ее сердце рвалось на части. Быть может, они больше никогда не увидятся. Стоит ли расставаться врагами?

— Андрей Николаевич, подождите! — кажется, ее голос дрогнул. — Я не сержусь на вас. И желаю вам хорошего пути и всяческих благ. И будет лучше, если мы с вами не будем вспоминать о прошлом разговоре. Я рада, что вы сожалеете о сказанных словах, и готова тотчас же о них забыть.

Она знала, что не забудет их никогда, но была довольна, что смогла так спокойно и разумно сказать об этом.

Кузнецов поклонился на расстоянии.

— Вы очень добры ко мне, Александра Сергеевна. Поверьте, я это ценю.

Тема была исчерпана, и они пару минут стояли в неловком молчании.

— Давайте я позову извозчика, чтобы отвезти вас домой. Вы выглядите усталой. К тому же, собирается дождь.

Она взглянула на небо и с изумлением заметила темные, грозовые тучи.

— Нет, благодарю вас, я пойду пешком.

Это не было простым упрямством. Она не хотела давать ему ни малейшего повода для продолжения знакомства.

Она сделала всего лишь несколько шагов, когда грянул гром и хлынул ливень. Она охнула, метнулась к ближайшему дереву, с ужасом заметив, как намокла книга. За считанные минуты насквозь промокло и платье. А когда небо надвое рассекла яркая вспышка молнии, Шура не удержалась — вскрикнула. Она боялась грозы.

Между плотно затянувшими небо тучами не было ни малейшего просвета. На тропинке мигом появились лужи.

Мысль об извозчике уже не казалась неприемлемой. Но разве найдешь экипаж в такой дождь?

— Александра Сергеевна, вот, возьмите, — Кузнецов набросил ей на плечи свой сюртук, оставшись в одной белоснежной рубашке.

Отказаться у нее уже не было сил. Стало чуточку теплее, но она продолжала дрожать.

— Позвольте мне предложить вам свой кров — пока не уляжется непогода. Мой дом совсем рядом, прямо на Набережной.

Она замотала головой. Даже страх перед грозой не заставил бы ее принять его предложение. Как можно незамужней девушке оказаться в доме неженатого мужчины?

— Вы замерзли, Александра Сергеевна, — настаивал он. — Гроза кончится не скоро. Вы промокли насквозь. Вы заболеете! Послушайте, я понимаю — ситуация весьма щекотливая. Но я только сопровожу вас до своего дома, где вы сможете обсохнуть, согреться, выпить горячего чаю. Сам же я отправлюсь в клуб. Я и минуты не пробуду с вами под одной крышей — если вас беспокоит именно это.

Но она не намерена была позволять ему себя уговорить.

— Благодарю, Андрей Николаевич, вы очень любезны, но я не могу воспользоваться вашим приглашением. Я сейчас же отправляюсь домой.

Он усмехнулся:

— Пешком? В грозу? В таком виде?

Она взглянула на свое платье и едва не расплакалась. Тонкая ткань намокла и неприлично облепила ее фигуру, а подол был выпачкан в грязи. Туфли были полны воды.

— Если вы откажетесь, я понесу вас на руках, — пригрозил Кузнецов. — Я не позволю вам простудиться.

Она испуганно кивнула.

— Хорошо, благодарю вас. Но, может быть, когда мы доберемся до вашего дома, ваш слуга попытается найти извозчика?

— Он приложит для этого все силы, — пообещал Кузнецов и протянул ей руку.

Осторожно поддерживая под локоток, он помогал ей идти по скользкой тропинке. И отстранился, когда они вышли на вымощенную булыжником мостовую.

До его дома они добрались и в самом деле быстро. Двухэтажный каменный особняк передними окнами смотрел прямо на реку. Впрочем, оценить его внешний вид Шура была не в состоянии.

— Прошу вас, проходите, — Кузнецов распахнул входную дверь раньше, чем на звук колокольчика выскочил лакей.

Шура переступила порог и с радостью ощутила тепло прихожей.

— Степан, принеси барышне плед, затопи печь в гостиной и организуй нам чаю. Да побыстрее!

Когда слуга испарился, Кузнецов добавил:

— Не волнуйтесь, Александра Сергеевна, я сам отправлюсь искать извозчика — как только пойму, что вы более ни в чём не нуждаетесь.

— Сами? — пролепетала она. — Нет-нет, зачем же? Вы тоже промокли и замерзли.

— Хорошо, — благодарно улыбнулся он в ответ на ее заботу, — я отправлю за извозчиком Степана, как только он принесет чай.

Он проводил ее в гостиную, где уже топилась облицованная изразцами печь. Кресла и диван обиты были светлым шелком, и Шура не решилась присесть на них в своей мокрой одежде.

— Александра Сергеевна, дорогая, не церемоньтесь! — Кузнецов едва не силком усадил ее в кресло.

Она всё еще дрожала. И даже горячий чай не сумел ее согреть.

Она встала, подошла к печи, приложила ладони к уже теплым плиткам.

— Укройтесь хотя бы пледом, — уже переодевшийся в сухое Кузнецов набросил шерстяную накидку ей на плечи. — Я предложил бы вам переодеться, но, боюсь, у меня в доме не найдется женской одежды.

Он стоял за ее спиной совсем близко. Она чувствовала приятный запах его парфюма, слышала его тяжелое дыхание.

История повторялась. Только теперь Шура уже не могла подозвать колокольчиком Дашу.

— Александра Сергеевна! Шура!

Он впервые назвал ее просто по имени, и она от неожиданности даже не возмутилась. Развернулась, прислонившись к печи спиной, взглянула на него изумленно.

— Я люблю вас, Шура! — выдохнул он. — Я знаю, я обещал не говорить более об этом, но, боюсь, не в состоянии сдержать свое слово.

А потом он обнял ее так стремительно, что она не успела ни уклониться, ни закричать. Она почувствовала его губы на своих губах.