Летние ночи

Глава 14

Я прихожу к Шепардам раньше Сэм, меня распирает от счастья из-за дополнительного времени наедине с Дэном. Я не видела его целые сутки, потому что ночь понедельника мы посвятили полноценному сну.

К сожалению, он в хреновом настроении и едва замечает мое присутствие, когда я прихожу. Все его внимание сфокусировано на какой-то видеоигре, в которую он играет.

Я подползаю ближе к нему, но он продолжает играть и я не могу распознать исходящие от него флюиды. Я почти уверена, что он зол на меня, но не пойму, в чем причина.

Когда я уже готова спросить его, что не так, влетают Тэг и Сэм, смеющиеся над чем-то, да так сильно, что Сэм сгибается пополам.

Сэм падает на диван рядом со мной.

— Эй, малыш, можешь принести мне чего-нибудь попить?

Мы с Тэгом каменеем, ожидая, что Дэнни поинтересуется, почему Сэм назвала Тэга «малыш».

Дэн слишком поглощен стрельбой в кого-то на экране, чтобы заметить это, но я, на всякий случай, поднимаюсь, будто Сэм просила об этом меня. Я незаметно машу Тэгу, чтобы он сел, что он незамедлительно и делает.

— Принеси и мне что-нибудь, — просит меня Тэг, поудобнее устраиваясь в кресле.

Я раздаю всем пиво и снова сажусь на диван.

Длинные, накаченные ноги Тэга вытянуты вперед, так что он толкает меня ступней:

— Сэм рассказала нам о воскресенье.

Я дарю своей лучшей подруге колкий взгляд. Она пожимает плечами, не заботясь о том, что я могу переживать об этом.

— Похоже, он порядочный парень.

— Так и есть, — Сэм делает глоток пива. — Чему я очень рада. Если Ханне приходится покинуть нас, по крайней мере, я буду знать, что парень достойный. Он даже собирается сделать гостевую комнату, так что я смогу там оставаться.

Дэнни тянется за своим пивом и ставит его на место, затем поднимается и уходит на кухню. Там он начинает копаться в холодильнике.

— Правда? — Тэг выглядит удивленным. — Это здорово.

— Ага, — соглашается Сэм. — Когда я встречусь с ним в следующий раз, то по-настоящему надавлю на него с комнатой для шитья… — Дэнни чем-то гремит, это отвлекает мое внимание, — …моя лучшая подруга заслуживает личное помещение для своих потрясающих дизайнов.

Перегнувшись через стойку, сжав кулаки и сведя брови вместе, Дэн практически рычит:

— Ты имеешь в виду, что она, возможно, могла бы открыть гребаный интернет-магазин?

Сэм поднимает руку вверх в его направлении.

— Именно! — объявляет она и опускает руку на бедро. — Идея великолепная, и Джош, похоже, полностью с ней согласится.

Дэн еще больше злится и возвращается к грохотанию какими-то вещами, будто что-то ищет в каждом ящике и шкафу, создавая при этом довольно много шума.

Тэг обращается к нему:

— Мужик, ты в порядке?

— Чертовски потрясающе.

Сэм и Тэг смотрят друг на друга, будто спрашивают: «Что не так с ним?».

Я залпом проглатываю содовую, чтобы избежать участия в разговоре. Хотела бы я, чтобы они просто все поняли. Я копаюсь в мозгах в поисках другой темы для разговора.

— Как продвигается новая работа?

Они до сих пор работают над тем садом для женщины; когда они закончат, он будет выглядеть, как тропический лес. Место, где у меня впервые был оргазм.

— Выглядит великолепно! — хвастается с гордостью Тэг. Ему и следует гордиться, я видела их работы, и они всегда получаются поразительными. Между телом Тэга, которое создано для тяжелой работы, и привычной щепетильностью Дэна в работе, они составляют звездную пару.

Дэн игнорирует разговор и, топая, направляется в сторону коридора.

— Мне нужно принять душ!

Он не возвращается даже когда заканчивает, предпочтя одиночество нашей компании. Я притворяюсь, что мне нужно уйти пораньше, чтобы тут же прокрасться в комнату Дэна.

В ней на полную мощь играет группа Sublime, пока он, растянувшись на кровати, кидает мяч в стену и ловит его руками.

Я стою, теребя кончик своей косы, не уверенная, что сказать, и сомневаясь, должна ли вообще была приходить к нему.

Молчание убивает меня, особенно, когда я знаю, что он знает, что я здесь, и просто игнорирует меня, пока играет со своим бейсбольным мячом.

Я должна что-то сказать.

— Мне жаль, что тебе пришлось это слушать.

Он продолжает бросать мяч, игнорируя меня.

— Пожалуйста, скажи что-нибудь, — умоляю я.

— Ты врала мне, — говорит Дэн, наблюдая, как мяч практически ударяет в потолок, прежде чем упасть вниз, и ловит его обеими руками.

Сейчас уже мне нечего сказать. Я знаю, что он не захочет выслушивать мои извинения. На его месте я бы тоже не захотела быть обманутой тем, кто заботится о тебе, это по-настоящему дерьмово.

— Ты хоть понимаешь, каково мне было, когда Сэм сказала это слово «бойфренд»? — он произносит это слово так, будто это самое мерзкое, что он когда-либо говорил.

— Плохо, — предполагаю я мягко.

Дэн ловит мяч и, наконец, смотрит мне в глаза.

— Да. Плохо, — он поднимается, в его глазах полыхает злость. — Ты хоть представляешь, насколько это было отстойно, что я был вынужден слушать ее рассказы об этом на протяжении всего вчерашнего вечера?

Я отрицательно качаю головой.

— Ты знаешь, каково это, понимать, что там, снаружи, есть другой парень, который думает о тебе так же, как я? Кто хочет тебя так же, как я? Кто однажды будет иметь тебя, как хочу этого я?

Я изо всех сил пытаюсь успокоить его, однако делаю шаг назад, испытывая необходимость немного отстраниться от его злости, которая, кажется, охватила всю комнату.

— Он не думает об этом. Он хороший христианин.

— Если ты веришь в это, значит, ты такая наивная, как все и думают, — Дэн продвигается ближе ко мне. — Каждый парень думает об этом.

— Все совсем не так. Мы вынуждены быть вместе.

— Чушь собачья, — выплевывает он. — Как все это началось? Кто к кому пришел?

— Его отец пришел к моему отцу, — неохотно рассказываю я. Моя мама проговорилась об этом несколько недель назад. Мне ни разу не приходило в голову, что Джош мог принимать в этом участие.

— Именно! Иисус, — в отчаянии Дэн сдергивает с головы свою бейсболку. — И чья, как ты думаешь, была эта идея?

Я не отвечаю. У меня нет на это никакого ответа.

— Джона, — отвечает он за меня.

— Джош, — поправляю я, отчего зарабатываю рычание в свой адрес. Наверное, это не самый мой умный поступок в данный момент.

— Я гарантирую, что это был Джош. Наверно, он положил на тебя глаз еще какое-то время назад. Ты не видишь себя со стороны, но любой парень с членом видит это. Твою красоту, и у тебя просто есть все это… — Дэн рукой очерчивает мой силуэт, — все в тебе просто… черт, я даже не знаю, как описать это. Но это просто заставляет мужчину желать быть лучше. Поступать лучше, только чтобы порадовать тебя. Спроси у любого из моих парней.

— Они не делают ничего, только дразнят меня, — напоминаю я ему.

Он яростно пробегает пальцами по своим волосам.

— Так они и проявляют свою любовь, но любой из них сделает для тебя что угодно, даст все, что тебе будет нужно. Ты думаешь, они бы сделали это для кого угодно?

Дэн не ждет моего ответа.

— Нет, не сделали бы.

— Я не знаю, что ты хочешь, чтобы я сказала.

Он тянет концы своих волос и вздыхает.

— Я тоже не знаю.

Дэн подходит ближе, и я позволяю ему притянуть меня к себе. Он обхватывает ладонями мои щеки.

— Ты сводишь меня с ума, — несколько секунд он изучает меня взглядом, а затем его губы обрушиваются на мои. Наши рты говорят без слов, двигаются с отчаянием, пока мы цепляемся друг за друга. Его губы так крепко впиваются в мои, что это почти причиняет боль.

Во мне что-то ломается. Я не уверена, что это: нужда быть с ним, желание показать ему, как много он значит для меня, или это просто влечение к нему, но в одну минуту мы целуемся, а в следующую мы уже на его кровати срываем друг с друга одежду. Мы поглощаем друг друга так, будто хотим что-то доказать. Когда он нависает надо мной, я раздвигаю свои ноги, готовая подарить ему всю себя. Я не останавливаюсь и не раздумываю, я просто чувствую, и прямо сейчас я нуждаюсь в нем — во всем нем. Я сжимаю его, направляя к своему входу.

Он выглядит так, будто сгорает от нетерпения, но потом застывает, как только касается моего входа. Дэн приподнимается, на его лице мелькает грусть. Он скатывается с меня, и садится, руки безвольно свисают с коленей.

— Я не могу сделать это.

Мое дыхание быстрое и неглубокое, но я пытаюсь очистить свой мозг от вожделения, которое затуманило его.

— Если ты переживаешь за меня, то я хочу этого.

— Дело не в этом. Я имею в виду, в этом, но я не могу не думать о том моменте, когда ты уйдешь, с чем останусь я? Я тоже часть этого. Должен ли я забыть тебя? Забыть о том, что мы разделили? Я чертовски долго мечтал об этом и я просто… — он вздыхает, опускает голову и качает ею из стороны в сторону. — Я просто не могу сделать это, а потом позволить тебе уйти. Я не могу разделить это с тобой, чтобы потом просто передать тебя в руки другого мужчины.

Я открываю рот, чтобы ответить, но он, все еще с опущенной головой, говорит первым:

— Мне нужно, чтобы ты ушла. Прямо сейчас мне нужно время подумать.

Я сажусь, у меня по щекам бегут слезы.

— Подумать о чем? О нас?

— Пожалуйста, просто уходи.

Я подчиняюсь. У меня нет выбора. Его голос слишком наполнен болью, но не сожалением.

Одевшись, я еще раз оглядываюсь на него, мое зрение размыто от слез. Я хочу сказать ему, что люблю его, что буду любить только его, но не говорю. Сейчас не время. Не уверена, что это время когда-либо настанет.

Я колеблюсь у окна, не хочу уходить, хочу быть уверенной, что это не конец, но я должна уважать его желание побыть одному. Я плачу всю дорогу домой, боясь, что это могла быть моя последняя встреча с Дэном. Также я смущена, что была готова и даже стремилась переспать с ним, и не испытала бы сожаления, если бы сделала это, даже несмотря на то, что он мне не муж и никогда им не будет.

Ехать на велосипеде с заплаканными глазами тяжело, и прежде, чем свернуть за угол к дому, я вытираю лицо платьем. Мое лицо, наверно, опухшее и красное, но с этим я не так много могу сделать.

Когда сворачиваю на свою улицу и вижу на подъездной дорожке машину отца, во мне зарождается страх. Понятия не имею, сколько сейчас времени. Он мог приехать домой раньше, но у меня плохое предчувствие, что это не так.

Входная дверь открывается, когда я иду по подъездной дорожке, мой отец стоит там и выглядит злее, чем я когда-либо видела.

— В дом, живо! — кричит он, и я понимаю, что все плохо, потому что он никогда не устраивает сцен на публике.

Так быстро, как только могу, я отбрасываю свой велосипед в сторону, и когда прохожу мимо дедушкиных часов, замечаю, что уже седьмой час. У меня большие неприятности.

Отец ждет в гостиной, в месте, которое он использует только по праздникам или для приема особых гостей. Это плохо.

— Где ты была? — кричит отец.

Его лицо красное и наполнено яростью.

— Миссис Фрайзер было плохо…

— Не ври мне! — он становится таким красным, я и не представляла, что человек может так покраснеть. — Я только что разговаривал по телефону с Марлен, она сказала, что ты ушла около двух часов.

— Она ошиблась, — вру я, отчаянно пытаясь прикрыть свой тыл.

— Я не хочу это слышать! Ты знаешь правила!

Отец подлетает ко мне и так сильно хватает меня за руку, что затормаживает кровообращение в ней. Он так быстро тянет меня за собой, что я спотыкаюсь о свое платье, пока следую за ним. Он поднимается по лестнице, и я тут же понимаю, что за этим последует. Я начинаю всхлипывать.

— Пожалуйста, папочка. Извини меня. Пожалуйста, — умоляю я.

Он тащит меня всю дорогу до моей комнаты и бросает на кровать. Слезы текут все сильнее, пока я наблюдаю, как он расстегивает свой ремень.

Этого не может произойти. Я слишком взрослая для таких унижений.

— Развернись! — кричит мой отец. Когда я не делаю этого, когда я снова умоляю его не делать этого, он кричит еще громче, сотрясая стены. — Развернись!

Подчиняясь, я переворачиваюсь на кровати, зная, что если не сделаю этого, последствия будут хуже.

Я хочу зарыться в землю и умереть, пока поднимаю платье, оголяя свой зад (по крайней мере, он прикрыт трусами).

Ремень выскальзывает с петель его брюк, щелкая, когда освобождается из последней петельки, и взлетает в воздух. Это единственный звук, который я всегда ненавижу и от которого вздрагиваю всю свою жизнь. Я знаю его.

В ожидании сжимаю в кулаках покрывало, слезы орошают ту сторону моего лица, которая прижата к кровати.

Первый удар вынуждает меня выпалить.

— Один, сэр.

Отец не сдерживает себя, следующий удар еще сильнее, когда он ударяет в то же место. На «восемь, сэр» я чувствую, как на моей коже выступает кровь. Я сдерживаю крик. Шум всегда делает порку только хуже. Мы должны плакать молча.

На последнем ударе, который соответствует моему возрасту, я сдвигаюсь на другое место. Место, которое поможет мне укрыться от боли и унижения.

Я шепчу:

— Восемнадцать, сэр.

Отец вздыхает за моей спиной, запыхавшись от усилий, приложенных для порки своей дочери.

Затем за его спиной захлопывается дверь. Долгое время я просто лежу. Я слишком измотана, чтобы шевелиться. Мои ягодицы горят, болят и уже начинают неметь. Или, может, это я начинаю неметь.

Я не двигаюсь до тех пор, пока не переваливает за полночь. Стягиваю нижнее белье, зная, что мои ягодицы слишком повреждены, чтобы соприкасаться с чем-либо. Я аккуратно заползаю на кровать, но все еще вздрагиваю от боли. У меня даже нет сил, чтобы плакать. Я держу любую ткань подальше от ягодиц, пока безразлично пялюсь на закрытую дверь, ставшую оболочкой меня самой. В конце концов, я проваливаюсь в сон.