Летние ночи

Глава 1

— Переодень свою племянницу, прежде чем уйдешь! — кричит мне мама с кухни.

Я практически у задней двери, в сантиметре от свободы. Я громко вздыхаю, зная, что мама не услышит, иначе я бы не осмелилась.

Нехотя направляюсь на кухню, где уже началось приготовление ужина. В этот раз, помимо еды, достаточной для родителей и меня, здесь хватит для Лорен, ее мужа и их троих детей. Четвертый растет в животе моей сестры. Четверо детей за пять лет. То же самое скоро будет и у меня.

Я трясу головой. Не могу думать об этом. Это вечер пятницы, мой любимый вечер на неделе. Вот на чем я хочу сфокусироваться.

Моя годовалая племянница сидит на высоком детском стульчике. Ее еда вместо рта, в основном, на одежде и лице. Она визжит от радости, когда я поднимаю ее, болтая на каком-то тарабарском языке. Несмотря на то, что переодевать ее для меня мука, рядом с ней мое сердце смягчается. Я тыкаю в ее очаровательный носик кнопочкой, чувствуя под пальцем еду, украшающую его, и смеюсь вместе с ней.

Поднимаюсь на второй этаж, где у моей мамы до сих пор стоит пеленальный столик для тех случаев, когда ее навещают внуки. А их у нее девять. Женщинам в моей семье нравится заводить детей. Это было заложено в нас с рождения: замужество, хороший муж христианин, а затем рождение множества детей. Только у моей мамы трое. Она бы хотела иметь больше, но это не было Божьим планом для нее. Долгое время это расстраивало ее, потом моя старшая сестра вышла замуж и подарила ей внука… а следом за ним еще одного. Затем замуж вышла Лорен и сделала то же самое. Сейчас дома осталась только я, хотя, похоже, ненадолго, судя по родителям.

Об этом я также не позволяю себе думать.

Я переодеваю свою племянницу и трачу несколько лишних минут на игру в «ку-ку». Ее смех помогает очистить какашки, которые повсюду, благодаря веселью эта задача перестает быть такой уж отвратительной.

Пока я спускаюсь вниз, мои маленькие племянники носятся вокруг меня, они кричат и визжат, пока играют. Я возвращаю свою племянницу на ее стульчик на кухне и даю ей еще клубники. Она что-то булькает, что означает, как я надеюсь «Спасибо, тетя Ханна, ты самая лучшая тетя и я так тебя люблю!». Я глажу ее кудрявую головку.

Лорен указывает на столешницу, где ждут чистки овощи.

— Я подготовила тебе место.

Ответ зависает на кончике моего языка, но я была выращена послушно делать все, что мне скажут. Я смотрю на свою маму, но она слишком занята, добавляя приправы в огромный горшок на плите, чтобы услышать это.

Это вечер пятницы, единственный вечер, когда я свободна. Я едва ли могу выбраться из дома, но я должна. Я не могу пропустить сегодняшний вечер.

— Ну, хм… — я играю с кончиком косы на спине, которая достигает моей попы. Возразить — для меня почти нереальная задача. — В это время обычно я ухожу. Домой к Саманте, помнишь?

Моя сестра старается не кривить лицо, она выросла на тех же правилах, что и я. Она никогда не понимала, как мои родители позволили мне это, даже несмотря на то, что это для благого дела (или это то, во что они верят).

— Твоя семья придет на ужин. Ты не думаешь, что это важнее?

Я снова нервно перевожу взгляд на маму, молясь, чтобы она вмешалась. Она все еще отвлечена, и я знаю, что моя сестра победит и я застряну здесь до ночи.

Все, что я могу сделать, это кивнуть, соглашаясь. Временами происходит что-то такое, что ты называешь отстойным.

Я завязываю фартук на талии, пока иду к своему месту на кухне, и сдерживаю подступающие слезы. Мой отец сказал бы, что из-за этого глупо расстраиваться, что есть голодающие люди, у которых нет даже чистой воды. Он был бы прав, но это все еще не удерживает меня от разочарования.

Я произношу молчаливую молитву Богу, сначала попросив его простить меня за такую тривиальную просьбу, а затем начинаю просить его помочь мне. Я слышала, как мама много раз просила о таких глупостях, как свободное место на открытой парковке, так почему я не могу сделать это ради той части моей жизни, которая так много значит для меня.

— Я дома! — здоровается папа, когда заходит сразу после того, как я заканчиваю свою молитву.

Мама, светясь, торопится в его раскрытые объятия и дарит ему нежный поцелуй.

— Ты рано?!

Он кивает, обнимая ее.

— Так и есть. Я закончил работу и не мог ждать ни секунды дольше, чтобы оказаться дома, — он тянется к моей сестре и дарит ей крепкое медвежье объятье. Ее руки оказываются в ловушке, крепко прижаты к бокам, и она не может ими пошевелить. Он большой мужчина и с возрастом стал еще больше, в основном, в области живота, который сейчас так торчит, что он не может видеть свои ноги.

— Ох, папа, — выдыхает моя сестра, когда он опускает ее вниз, притворяясь, что это ее раздражает, как делаем мы все, несмотря на то, что мы все огорчились бы, если бы в один день он перестал так делать.

Он подходит ко мне и дарит мне только легкое пожатие плеча. Я ребенок, которого он видит каждый день, поэтому со мной не так интересно.

— Почему ты не у Саманты? Сейчас вечер пятницы, разве нет?

— Она помогает с ужином, — отрезает Лорен, натягивая улыбку, с которой я слишком хорошо знакома. Та, которую она использовала на мне, когда мы были моложе, когда она вела себя со мной, как будто была моей мамой, а я была ее ребенком, которого она могла контролировать. — Провести с нами время для нее важнее. Мы не так часто видимся друг с другом.

Хотя мы так и делаем. Моя семья всегда рядом. Не поймите меня неправильно, я люблю их, люблю проводить с ними время, но только не вечером в пятницу.

Мой отец кивает, соглашаясь, пока тянется к морковке, которую я еще не почистила.

Моя сестра радуется, пока он уходит переодеться в домашнюю одежду.

Я не знаю, почему она так ненавидит, что я провожу время с Сэм. Бо́льшая часть моей семьи поощряет это. Они смотрят на Сэм, как на потерянную душу, нуждающуюся в руководстве доброй христианки.

Мы продолжаем готовить ужин, моя мама и сестра говорят о нем, пока я храню молчание, что каждый, кто знает меня, понимает, что это на меня не похоже. Время от времени я бросаю взгляд на часы на стене, не в состоянии сопротивляться мыслям о доме номер 227 по Локвуд-драйв и о том, чем занимаются люди, живущие там.

Мисс Шепард, которая всегда настаивает на том, чтобы я звала ее Энжи, все еще спит, ожидая, пока откроется ее любимая пивнушка, или находится дома у своего последнего бойфренда. Ее сын все еще играет в видеоигры со своими друзьями, пьет, или… ну, я убеждена, они делают и то, и то. Сэм, моя лучшая подруга и девушка, для которой я сделаю все, что угодно, вероятно, репетирует танцевальные движения в своей комнате, ожидая, когда ее дом станет битком набит людьми, которые будут пьяны и под кайфом. Кроме меня. Обычно я нахожусь на их заднем дворе, рисуя. Единственный трезвый человек во всем их районе, не считая детей, хотя, к сожалению, я точно уверена, что и большинство из них тоже пьяны.

Несмотря ни на что, мне это нравится. Мне нравится находиться в этом доме с того момента, как пять лет назад я впервые зашла в него. Он полная противоположность моему дому: заросший сорняками, последний раз выкрашенный лет двадцать назад. Внутри на стенах старые, оборванные обои, стершиеся и грязные от десятилетнего пренебрежения ими. Мебель старая и потрепанная, подобранная с обочины дороги. Ковер заляпан везде, куда ни глянь, от постоянных разливаний жидкостей, с каждым шагом от них поднимается вонь. Всевозможные странные звуки доносятся от холодильника, который гремит в углу, угрожая скинуть всю грязную посуду со стола на пол, когда издаст свой последний вздох.

Я люблю его больше, чем дом, в котором прожила всю свою жизнь. В нем я могу быть просто самой собой. Там я свободна. Мне не говорят, что делать, каждую секунду на протяжении всего дня. Мне не говорят, что я могу носить только платье или юбку, которые должны достигать моих лодыжек, с рукавами до локтей или еще ниже. Мне не напоминают о Боге и грешниках на каждом шагу. К тому же, это дом двух людей, в которых я люблю всё.

Мой отец в исключительно хорошем настроении и произносит вечернюю молитву, которая, кажется, длится на протяжении всего ужина.

Уборка длится вечность.

Вымыть своих племянников и племянницу, переодеть их в пижамы также занимает целую вечность.

В гостиной звенят висящие на стене дедушкины часы, и я боюсь смотреть на время, переживая, что сейчас слишком поздно, чтобы пытаться просить родителей позволить мне уйти.

Я принимаю решение не спрашивать. Я решаю выйти, достать свой велосипед из гаража, крикнуть «Пока!» и уйти, будто это совершенно естественный поступок. Как и должно быть в мои восемнадцать лет. Я не должна нуждаться в разрешении своих родителей остаться на ночлег в доме друзей. Но вот она я и понимаю, что должна так жить, пока не выйду замуж, а потом человеком, у которого я должна буду спрашивать разрешение на все, будет мой муж.

Я поднимаю свой рюкзак, который оставила около двери в гараж, и стараюсь говорить насколько могу уверенно.

— Ладно, ну, я пошла, — я весело машу рукой, благодарная, что мой голос не звенит от нервов.

Папа просто принимает более удобную позу в своем кресле — в единственном кресле, в котором никому другому сидеть не разрешено. На его коленях газета, уже готовая, чтобы ее прочитали.

Он хмурится, проверяя время на наручных часах.

— Сейчас восемь часов.

Я не закатываю глаза, несмотря на то, что очень хочу это сделать. Восемь часов — не так поздно, особенно для вечера пятницы.

За спиной я тереблю кончик своей косы.

— Я знаю, я просто подумала, что все еще могла бы пойти. В это время мы обычно смотрим фильм, прежде чем лечь спать, — каждый вечер я ложусь спать в десять часов, за исключением пятницы, но они об этом не знают. — Мы заканчиваем смотреть вторую половину «Энн из поместья «Зеленые крыши», — говорю я с волнением. (Примеч. «Энн из поместья «Зеленые крыши» — сериал, снятый по роману Люси Монтгомери «История Энн Ширли», о девочке-сироте, удочеренной пожилыми братом и сестрой. Наделенная пылким воображением, Энн постоянно попадает в какие-то переделки, но природное обаяние и умение располагать к себе людей всегда помогают ей с достоинством пройти все жизненные испытания).

Мой отец никогда не был мягкотелым, кроме моментов, когда знал, что у него есть шанс сделать своих детей счастливыми, а по мнению родителей «Энн из поместья «Зеленые крыши» — мой любимый фильм. Они не знают, что по-настоящему мои любимые фильмы все с участием Тины Фей. (Примеч.: Элизабет Стаматина «Тина» Фей — американская актриса, сценарист, продюсер и писательница). Они даже не предполагают, что я могу смотреть что-то, не утвержденное ими. Они верят, что я ухожу, чтобы изучать Библию, потом, перед сном, удерживая Сэм подальше от улицы, мы смотрим чистые, утвержденные Богом фильмы. Им никогда и в голову не приходило, что я могу обмануть их. Это я также выталкиваю из своих мыслей. Я не хочу испытывать из-за этого вину — из-за того единственного, что делает меня по-настоящему счастливой.

Мой отец вздыхает, когда снова смотрит на часы.

— Сейчас слишком темно, чтобы ехать на велосипеде.

— Сейчас лето, еще в течение часа будет светло, — я сразу же сожалею о сказанном. — Извините, сэр. Я просто на самом деле взволнована.

Мама занята вязанием детского свитера и смотрит вверх, когда говорит:

—Ты знаешь, Марв, всю эту неделю она очень хорошо помогала. В церкви в прошлое воскресенье и в среду вечером, когда оставалась, чтобы помочь с уборкой. Также она сделала всю работу по дому, которую должна была сделать. И сейчас лето… — она замолкает, будто этой причины достаточно для восемнадцатилетней девушки, чтобы выйти из дома в пятницу вечером. В любом другом доме этого было бы достаточно.

— Хорошо, — отвечает отец, не выглядя счастливым от этого, — но иди прямо сейчас, пока я не передумал.

Я тороплюсь побыстрее подарить им обоим поцелуи в щеку, а затем бегу в гараж, выталкиваю свой велосипед и как можно быстрее уезжаю.

По вечерам все также тепло, и пот блестит на моем лбу, но я только сильнее давлю на педали. Безопасные пригородные улицы сменяются на заброшенные и бедные. Хотя в этой округе все также безопасно, как и везде в моем городе.

Я торможу около их дома, улица уже переполнена припаркованными машинами. И не освободится в ближайшие час или два. Толкаю свой велосипед к боковой части дома. Я не переживаю о том, что его украдут. Несмотря на то, что это дрянной район, все в этой округе как одна дружная семья, и немаловажен тот факт, что Дэниел Шепард и его парни выбьют из тебя все дерьмо, если ты сделаешь что-то подобное. Никто не хочет быть на другой стороне этой сходки. Я делаю это только затем, чтобы убрать его с дороги, подальше от пьяных людей, которые могут споткнуться об него и поранить себя. Это случалось раз или два.

Я вхожу без стука. Никто никогда не стучит.

Маленькая гостиная заполнена обычной компанией, некоторые люди находятся здесь практически каждый день и в выходные с тех самых пор, как все они все были детьми. Они расположились повсюду: на диване, в кресле, на полу — в зависимости от того, у кого какая власть, передают друг другу бутылку того, что было в продаже этим вечером в алкогольном магазине.

Они замечают меня, только когда я на полсекунды перекрываю обзор на телевизор, торопливо проходя мимо.

— Привет! — кричат они в унисон, затем также быстро возвращаются к тому, чем бы там ни занимались.

Я улыбаюсь и качаю головой. Мне так хорошо быть дома.

Уже медленнее я прохожу короткий коридор к комнате Сэм, которая слева, между гостиной и кухней. Комната их мамы сразу после комнаты Сэм, и так как дверь открыта, а комната пуста, я знаю, что она уже ушла в бар. Только в редких случаях она остается дома и тусуется со своими детьми. Мои родители думают, что она работает по ночам официанткой. Они не знают, что несколько дней в неделю она работает в баре, по большей части полагаясь на доходы Дэнни, который их обеспечивает. Также они не знают, что отец Сэм в тюрьме. Они думают, что он умер, что могло бы и произойти, поскольку он на пожизненном, а его дети не хотят иметь ничего общего с ним. Они даже не хотят говорить о нем.

Я удивлена, не увидев Сэм, танцующей по всей комнате. Вместо этого я нахожу ее сидящей на кровати со скрещенными ногами и грызущей свой ноготь Она выглядит обеспокоенной чем-то увиденным в журнале, который листает. Обычно ее волосы распущенные и в беспорядке, но сегодня вечером она подняла их в высокий хвост.

— Привет, — здороваюсь я, закрывая за собой дверь.

Сэм поднимает взгляд, при виде меня ее лицо полностью меняется. Ее голубые глаза сияют, и она сползает с кровати, бросившись ко мне.

— Ты здесь! — мы обнимаем друг друга. — Я переживала, что ты не придешь.

Я скидываю свой рюкзак на пол.

— Это почти случилось.

Она тянет меня за руку в сторону кровати.

— Слава Богу, что у тебя получилось. Я не знаю, что делать!

— С чем?

Она вскидывает руки.

— Я сделала кое-что глупое!

Ничего не могу с собой поделать, и из меня вылетает смешок. Это не впервые, когда она так начинает наш разговор. Большую часть времени мне приходится прикрывать ее, потому что она не хочет, чтобы ее брат что-то узнал. Конечно, в любом случае, Дэн все узнает, а потом на нас обеих накричат. Обычно, Дэн позволяет ей делать все, что она захочет, за исключением тех случаев, когда она делает что-нибудь глупое (что обычно происходит примерно раз в месяц).

— Знаешь магазин мороженого?

Я улыбаюсь Сэм.

— Я помню его.

В тот день моя жизнь стала лучше.

— Окей, помнишь парк рядом с ним, в котором мы впервые встретились?

Я еще шире улыбаюсь.

— Конечно.

Временами я езжу в этот парк, просто чтобы вспомнить все то веселье, что было у нас там, прежде чем парни стали «слишком крутыми» для него и с бо́льшей радостью проводили свое время с видеоиграми, выпивкой и девушками.

— Тэг поцеловал меня! — выпаливает Сэм, а затем шлепает себя по рту, будто не может поверить, что только что сказала это вслух.

— Что?! — воплю я.

— Тсс, — она бросает тревожный взгляд на дверь, несмотря на то, что мы обе знаем: парни никогда не уделяют нам никакого внимания.

Я подползаю ближе.

— Расскажи мне все.

— Хорошо, — она понижает голос и пододвигается ближе ко мне. — Он заехал забрать меня с урока танцев. Я была голодна, а на улице было миллиард градусов, так что я упросила его остановиться, чтобы купить мороженое. Там было многолюдно, поэтому мы, взяв мороженое, пошли в парк и ели его под деревом. Он засмеялся, что у меня на лице мороженое, потом сказал что-то типа «Как так получается, что у тебя повсюду мороженое?», — Сэм пытается скопировать его глубокий тембр голоса. — Ну, потом пальцем он вытер мороженое с моего лица, и, Ханна, я не шучу… — она опускает руки и делает страшные глаза. — У меня аж мурашки побежали. С тобой когда-нибудь такое случалось?

«Каждый раз, когда твой брат смотрит на меня», — думаю я, но я не могу сказать ей этого, поэтому отрицательно качаю головой.

— В любом случае, следующее, что я понимаю, он наклоняется ближе, мой желудок скручивается в узел, а сердцебиение ускоряется, потому что я думаю «О, мой Бог, Тэг собирается меня поцеловать?». А потом я думаю «О, мой Бог, я хочу, чтобы Тэг поцеловал меня!». Я думаю, что меня должно тошнить от этого, потому что он мне как брат, а потом он делает это! Он целует меня! Прямо там. Под деревом. Мы сделали это. Это как кромешный ад, Ханна. Мы сделали это. Затем зазвонил его телефон, мой брат прервал нас, интересуясь, что нас задержало так надолго. Тэг вконец разволновался и примчал нас домой. А сейчас я слишком взволнована, чтобы идти туда. Думаешь, он кому-нибудь рассказал?

— Нет, ему бы не захотелось, чтобы об этом узнал Дэнни.

Дэнни не единожды говорил всем, что если они дотронутся до Сэм или меня, то они покойники.

Сэм нервно кусает свои губы.

— Точно, но все же. Как мне туда идти? Должна ли я притвориться, что это никогда не происходило?

Сэм смотрит вниз на свои руки, ковыряя ногти.

— Никогда у меня не было ситуации более странной. Никогда не испытывала после поцелуя такие чувства. И я не знаю, это потому, что он хорошо целуется, или потому, кто именно поцеловал меня, — она поднимает взгляд на меня и я вижу мольбу в ее глазах. — Что мне делать?

Я смеюсь.

— Ты меня спрашиваешь? Девушку, у которой даже не было парня, который бы держал ее за руку?

— Важно то, что ты все еще даешь хорошие советы.

Это еще одна черта, которая мне нравится в Сэм. Она никогда не заставляет меня чувствовать себя странной от того, что мне восемнадцать и у меня никогда не было парня, который хотя бы держал меня за руку.

Я предлагаю ей самый разумный выход.

— Поговори с Тэгом.

— Я не могу. Меня тошнит от одной мысли об этом. Тебе нужно было видеть, как он слетел с катушек после звонка моего брата, как будто только в тот момент понял, кто я, — она делает паузу, ее глаза округляются. — Думаешь, он был под кайфом? Не из-за травки, а под чем-то потяжелее? Думаешь, поэтому он это сделал?

Я отрицательно качаю головой.

— Он никогда не водит машину, в которой сидишь ты, в таком виде.

Плюс, это никогда не было в стиле этих парней.

— Точно, — соглашается она.

Об этих парнях могут думать, как о отбросах общества, однако они с уважением относятся друг к другу. Особенно к Сэм, а сейчас, пять лет спустя, и ко мне. Они жизни за нас отдадут. Это хорошие чувства. На самом деле, намного лучше знать, что кто-то всегда прикроет твою спину.

Сэм слегка сжимает мою руку.

— Пойди туда, посмотри, как он себя ведет, странно или нет. Посмотри, как он посмотрит на тебя, когда ты войдешь. Я знаю, он захочет узнать, рассказала ли я тебе.

Я указываю пальцем себе за спину.

— Ты хочешь послать меня на линию фронта?

— Это не такое уж и большое дело, — она взмахивает своей рукой. — Ты постоянно тусуешься с ними.

— Но не за тем, чтобы шпионить! — протестую я. Конечно, она может говорить об этом так небрежно, не ей в одиночку идти туда!

— Это не шпионство. Тебе просто нужно прочувствовать его настроение, – Сэм соединяет свои ладони вместе в молитвенном жесте. — Пожалуйста, — умоляет она, надув губы.

— Хорошо, — выдыхаю я, но только потому, что когда она ведет себя так, я знаю, она не отстанет от меня, пока не добьется своего. — В первый и в последний раз, — говорю я, когда встаю. Я начинаю раздеваться и иду к ее шкафу, чтобы достать ее леггинсы (настолько удобные, что вы можете в них спать) и футболку, которая висит на моих плечах из-за того, что уже растянута от долгой носки. Я расплетаю свою косу, поднимая волосы вверх и скручивая их в пучок, прежде чем закрепить заколкой. Я мгновенно чувствую себя легче, счастливее.

По пути я бросаю на нее взгляд, давая понять, что я не рада делать это.

— Я твоя должница, — кричит она мне вслед.

Я добавляю это в длинный список услуг, которые, я знаю, никогда не попрошу ее оказать; в моей жизни никогда не будет никаких скандалов, чтобы они могли мне пригодиться. Если не считать вранья моим родителям, но я точно уверена, что практически все дети так поступают. Я говорю «практически», потому что сомневаюсь, что моя сестра Челси так поступает, или, если уж на то пошло, то и Лорен. Я бунтарка, можете в это поверить. От этих мыслей я практически смеюсь вслух.

Я подхожу к холодильнику и беру содовую. Они всегда хранят там газировку — только для меня. Первое время, когда я начала зависать у них дома, я пила только воду, отказываясь от всего, что они предлагали, поскольку никогда не была фанатом большинства напитков. Однажды Дэнни спросил у меня, есть ли что-то, что я бы хотела выпить. Я сказала, что разве что газировку. С того дня в холодильнике всегда хранится содовая. Это согревает мою душу каждый раз, когда я дотрагиваюсь до банки.

Я вскрываю ее и плюхаюсь на пол около кресла, наблюдая, как они играют в какую-то игру с боями.

— Сейчас моя очередь, говнюк, — кричит Трип на своего близнеца, вырывая джойстик из его рук.

— С твоими отстойными навыками я верну его через пять минут. Десять, максимум. Мудак, — отвечает Прайс так, будто ему десять лет.

— Ха-ха, — выдает Джерри, едва шевеля своими плечами, он уже под кайфом.

Краем глаз я замечаю Дэна. Я не могу остановить себя. Если он находится в одной комнате со мной, я всегда наблюдаю за ним.

В одной руке у него пиво, ногой он опирается на кофейный столик. Мне нравятся его ноги. Это странно? Совершенно уверена, что да, но мне все равно. Все, что связано с Дэном, заводит меня; я не могу это остановить, и поверьте мне, я пыталась. Только в последнее время я приняла тот факт, что всегда буду очень сильно его любить, и это чувство никогда не пройдет. Что отстойно, ну да ладно.

Никто особо не обращает на меня внимания, но мне не нужны отдельные приветствия. Я одна из них.

Я тайком пытаюсь посмотреть на Тэга, чтобы понять его настроение, и пугаюсь, поняв, что глазами он сверлит меня. Его серьезное лицо расслабляется, когда он ловит мой взгляд. Что-то в его глазах говорит мне о том, что он знает, что я знаю. Я не знаю, как он это понял.

Я кривлюсь, ненамеренно, но все это так неловко.

Он трет руками свое лицо, что обычно делает, когда нервничает.

Тэг снова смотрит на меня, выискивая что-то на моем лице, а я сижу абсолютно неподвижно, не уверенная, что мне делать. В конце концов, он встает и кивает головой в сторону заднего двора. Я киваю в ответ и встаю, следуя за ним.

Тэг минует телевизор, и я вижу, что Дэнни следит за его передвижением, а затем замечает, что я встаю, готовая идти следом за Тэгом. Дэн сразу же встает, выпятив подбородок в нашу сторону, у него суровое лицо.

— В чем дело, ребята? — он использует слово ребята только когда взбешен.

— Мне нужно поговорить с Ханной, — раздраженно отрезает Тэг, крепко схватив меня за локоть, чтобы я продолжала идти за ним.

— О чем? — спрашивает Дэн нам вслед.

— Ни о чем, что было бы твоим долбаным делом, — кричит Тэг в ответ.

Дэнни это не устраивает, и он идет следом за нами.

Тэг останавливается и с раздражением поднимает два пальца вверх.

— Две чертовы минуты. Иисус, Дэнни. Дай мне две чертовы минуты. Я не собираюсь трогать твою девочку.

Твою девочку. То, как эти слова действует на меня, гарантирую, помешает мне спать всю следующую неделю.

— Две минуты, — неохотно соглашается он.

— Чем, черт возьми, он думает, мы собираемся заниматься? — восклицает Тэг, как только мы отходим за пределы его слышимости. — Он знает, я бы не дотронулся до тебя.

— Ты дотронулся до его сестры, — напоминаю я ему.

Он матерится и пинает невидимый камень на земле. Затем поднимает на меня отчаянный взгляд.

—Что она сказала тебе? Что она тебе рассказала?

— Я в эти игры не играю. Я не буду посредником между вами, — я киваю головой в сторону ее окна. — Иди, поговори с ней, пока у вас есть минута побыть наедине.

Он смотрит на окно Сэм так, будто это самое страшное, что когда-либо видел, будто с той стороны его поджидает Бугимен. Что забавно, потому что за последние годы он сильно вырос. Я имею в виду, на самом деле вырос. Он чудовищно большой мужчина, высокий и мускулистый. Он может раздавить любого одним своим пальцем.

Тэг делает один глубокий вдох, и когда выпускает его наружу, бежит в сторону окна, стучит по стеклу и ждет несколько секунд, прежде чем Сэм открывает окно. Она высовывает голову наружу, поглядывая то на него, то на меня.

Я поднимаю два пальца вверх, и шепчу:

— Две минуты.

Она кивает и смотрит на Тэга широко распахнутыми глазами, и долгое время они просто смотрят друг на друга. Он шепчет что-то, что заставляет ее улыбнуться, а потом они делают это. Они делают это так, как она и описывала мне.

Смутившись, я отвожу взгляд в сторону, прямо в гостиную, где Дэнни наблюдает за мной. Его брови сведены вместе, его взгляд, когда он проходит мимо, наполнен злостью.

Я точно уверена, что он не заметил, как отошел Тэг, иначе он бы вышел, чтобы узнать, что происходит.

Возможно ли, что он думает, что я смущена чем-то, что сказал Тэг?

Я быстро поворачиваю голову назад, притворившись, будто Тэг все еще здесь и не терзает Сэм своим языком. Я веду себя так, будто слушаю что-то, что он говорит мне.

Даю им еще тридцать секунд, прежде чем выпускаю по-настоящему громкий поддельный кашель.

Это не помогает.

В данный момент массивное тело Тэга наполовину в комнате Сэм.

Если Дэнни увидит это, ему точно снесет крышу.

Сэм волноваться не о чем, но это никогда не сойдет с рук ни одному из их парней. Никогда.

Я подхожу, хватаюсь за ремень Тэга и шепчу:

— Время вышло.

Он стонет и спускается вниз, они оба одновременно потирают свои губы.

— Блядь, Ханна, ты удивительно сильная, — голос Тэга звучит наполовину удивленно, наполовину с гордостью. Я слышу, как к нам сзади подходит Дэнни.

— Что происходит?

Великолепно.

Сэм незамедлительно начинает оправдываться:

— Тэг занял у Ханны сотню баксов. И до сих пор не отдал их. Я поинтересовалась, какого черта он этого не сделал, — рычит она Тэгу, играя роль защитницы лучшей подруги.

Она настолько убедительна, что даже я ей верю, а потом просто злюсь на нее за то, что постоянно впихивает меня в самый центр драмы.

Дэнни скрещивает руки на груди:

— Как скоро тебе нужны деньги?

— Сегодня, — отвечает за меня Сэм. — Но Тэг сказал, что не сможет достать их до следующей пятницы, — она взмахивает рукой: — Ты можешь понять, почему вся эта драма.

Если бы я не любила ее так сильно, то придушила бы.

Дэнни вытаскивает свой бумажник, достает оттуда стодолларовую банкноту и протягивает ее мне:

— Держи.

Я не решаюсь ее взять. Эти деньги мне не принадлежат.

Он с силой пихает ее мне в руку, пока свободной рукой стучит по голове Тэга:

— Не бери у нее взаймы, ты, мудак.

— Извини, — бормочет тот мне.

— Все в порядке, — уверяю я, мечтая оказаться подальше от всей этой ситуации.

Дэнни не двигается, пока не начинаем идти мы.

— Не позволяй им пользоваться собой, — говорит Дэнни, идя рядом со мной, в тот момент, когда Тэг уже практически зашел в дом.

— Я знаю, — ворчу я.

Он тянет меня за локоть.

Я ненавижу, когда он прикасается ко мне. Это что-то делает со мной, что-то, чего я не могу игнорировать, желание, которое в своем возрасте я не могу оставить без внимания.

— Ханна, — его голос становится более глубоким.

Со мной он использует все свое оружие. Наверняка он знает, как это действует на меня.

— А, — квакаю я в ответ, не в силах посмотреть на него.

Дэн вздыхает:

— Не важно, — он проскальзывает мимо меня, его тело трется о мое, разжигая во мне огонь.

Я позволяю себе мгновенье смотреть на мускулы его спины, выступающие через тонкую ткань рубашки, на его чересчур облегающие джинсы, и увиденного достаточно, чтобы свести меня с ума.

Я возвращаюсь в комнату Сэм, закрывая за собой дверь.

Она на кровати, теребит губы, вглядываясь куда-то в другой мир, и маленькая улыбка подрагивает в уголках ее рта.

Я запрыгиваю на ее кровать, заставляя нас обеих подпрыгнуть.

— Что это было?

Он падает на спину, широко раскинув руки:

— Я не знаю, но хочу, чтобы это происходило в миллиард раз чаще.

— Что он тебе прошептал, прежде чем вы набросились друг на друга?

Сэм снова садится с большой глупой улыбкой на лице:

— Что он не жалеет.

— Это все?

— Ага, но дело в том, как он это сказал. Будто за последствия он будет проклят, — на мгновение она теряется, пока смотрит на попкорн. — Я думаю, у меня проблемы.

Я тоже так думаю.

— Помнишь Брайса с прошлого лета?

Конечно, помню. Сэм была от него без ума. Он был бабником. Можете представить, чем все закончилось.

— Помнишь, что он сделал со мной?

— Превратил тебя в девушку, которой, как ты клялась, никогда не будешь? — шучу я. — Ага, я помню.

— Целовать Тэга в сто раз круче, чем целовать Брайса. Как… — она взмахивает руками над головой, показывая масштабы взрыва. — Кто бы мог подумать? Ну, знаешь, это же Тэг? Он придурок.

На самом деле, он не такой, но я никогда не спорю с ней об этом.

— Неважно, — она шлепает меня по бедру, прежде чем спрыгнуть с кровати. — Я готова повеселиться!

— Будь осторожна, — предупреждаю я.

Она подмигивает мне.

— Когда я не была?

Сейчас это вопрос с подвохом.

Она поигрывает своими бровями.

— Все, что я могу сказать — Тэгу лучше быть готовым к последствиям.