Лжец, лжец

Ева

Cознание пробудилось от легкого щелчка по клавиатуре. Мои глаза открылись и увидели темную комнату и спину медсестры, освещенную мягким светом экрана компьютера, пока она печатала. Я моргнула. Сейчас середина ночи. Постепенно я осознала, что рука Истона обвивалась вокруг моей талии. Мы прижаты друг к другу на его больничной койке, его живот поднимался и опускался напротив моей спины от тяжелого дыхания. Мои губы изогнулись в мягкой улыбке, и я переплела свои пальцы с его.

Медсестра нажала последнюю кнопку и собиралась уходить, но по пути к выходу бросила взгляд через плечо, чтобы проверить, как там Истон. Она остановилась, когда заметила, что я проснулась.

— Ева, верно?

Я кивнула.

— У меня есть кое-что для тебя.

Она вернулась к компьютеру и взяла маленькую белую карточку рядом с ним, затем протянула ее мне.

— На случай, если она тебе понадобится.

Я взяла карточку, и медсестра подняла подбородок в знак благодарности, прежде чем покинула палату. Я опустила взгляд и нашла информацию о мисс Сент-Клер, написанную простыми черными буквами. Я закатила глаза.

— Мне это не понадобится, — прошептала я себе.

Но я также не могла заставить себя выкинуть это. Я сглотнула, взяла карточку, лениво поворачивая ее в пальцах. И тут я заметила кое-что. На обратной стороне карточки беспорядочным почерком написан текст. Не просто чей-то беспорядочный текст — Александра.

Я резко выпрямилась, вытаращив глаза при виде сообщения.

Горжусь тобой.

Он проживет достаточно долго, чтобы ты смогла предстать перед ним в суде и отправить его в тюрьму. Я хочу видеть выражение его лица, когда он поймет, что это ты отправила его туда. Но как только он окажется за решеткой, все пойдет своим чередом.

Мои губы приоткрылись, чтобы выдохнуть недоверие, и когда я снова перечитала записку, то не смогла удержаться от легкого смешка. Как, черт возьми, ему удалось пробраться в больницу незамеченным? Очевидно, у моего кузена повсюду были люди.

Кровать рядом со мной зашевелилась, и я посмотрела на Истона. Когда он открыл глаза, они тяжелые от сна.

— Ева, — хрипло произнес он, прежде чем провел ладонью по грязному изголовью кровати и вниз по лицу. — Как долго ты не спала?

Я протянула ему карточку и смотрела, как он ее читал.

Его губы скривились, и он покачал головой.

— Подожди, — мои глаза сузились при виде его лениво-веселого выражения. — Что ты знаешь такого, чего не знаю я?

— Ты уверена, что хочешь услышать ответ на этот вопрос?

Он приподнял бровь, и от одного этого взгляда из-под тяжелых век по мне разлился жидкий жар. Даже в больничном халате он чертовски сексуален.

Я вздернула подбородок.

— Теперь да.

Он тихо хихикнул.

— Хорошо. Пол… Пройдет некоторое время, прежде чем он снова привыкнет ходить — или мочиться.

— Что ты имеешь в виду? Что именно мой кузен с ним сделал?

Челюсть Истона дернулась, но выражение его лица внезапно изменилось. Его взгляд стал таким мрачным, что у меня по спине пробежал холодок. После паузы он отмахнулся от этой мысли и сказал:

— Единственное, что сейчас имеет значение — это то, что тебе больше никогда не придется о нем беспокоиться.

— Я хочу знать, что сделал мой кузен, — сказала я, и даже сама удивилась твердости в своем голосе. — Мне нужно знать, Истон. Пожалуйста, расскажи мне.

Он изучал меня целую вечность. Когда я не изменила своего решения, он выдохнул и провел рукой по волосам.

— Черт. Ладно. Александр отрезал ему член и сжег его.

У меня отвисла челюсть.

— Что… Но… Он не истек кровью?

Истон скорчил гримасу и отвел взгляд, как будто от следующего ответа его могло стошнить.

— Ах, нет. Он дважды чуть не умер, но Александр остановил кровотечение из обеих ран и привел его в чувство, чтобы он мог все видеть, — он приподнял брови. — Очевидно, Пол плакал как ребенок, прежде чем потерять сознание.

— Он… Он…

Я покачала головой, представляя это. Образ настолько интуитивный, что вызвал во мне сильную дрожь удовлетворения. У Александра раньше было прозвище для мужчин, которые использовали женщин в своих интересах: TPS, он же синдром крошечного пениса. Это по-детски глупо, но в сочетании с таким наказанием вызвало на моем лице странную довольную улыбку.

— Мой извращенный кузен, — прошептала я с любовью. — Он самый лучший.

— Это еще не все, — сказал Истон, морщась и начиная садиться.

— Истон, — отругала я, прижимая его руку к груди, заставляя лечь обратно. — Для этого у них есть кнопки.

Он засмеялся глубоким и хриплым смехом, от которого тепло разлилось по моей шее и щекам.

— Что? — я нажала на синюю стрелку, указывающую вверх, и позволила кровати поднять его в сидячее положение.

Его губы дернулись, и «Ничего», которое он растянул, звучало совсем не так.

Я собиралась надавить на него, когда кое-что пришло мне в голову, и тревога пробежала по спине.

— Откуда ты знаешь, что сделал Александр? Кто тебе сказал?

— Винсент. Он разговаривал с некоторыми офицерами, работающими над этим делом.

Страх и вина сплелись в узел у меня в горле, и я вспомнила слова Александра перед тем, как мы покинули квартиру: Они узнают, что я был здесь. Я позабочусь об этом.

— О боже мой, — я сглотнула, но узел стал только толще. — Они знают, что он был там. Что я наделала?

Истон коснулся моего подбородка, возвращая мое внимание к своему твердому взгляду.

— Эй, — мягко сказал он. — С Александром все в порядке.

Мой пульс слегка замедлился от уверенности в его голосе.

— Он не потрудился скрыть улики, так что, да, они знают, что он был там, но понятия не имеют, как его выследить. Твой кузен много лет был призраком, Ева, — он поднял карточку с каракулями Александра, как будто это доказательство, и сказал: — Он знает, как оставаться невидимым.

Слова проникли в сознание, успокаивая меня. Истон прав. Александр так долго оставался вне поля их зрения, и с тех пор, как он вышел из тюрьмы, я знала, что он был замешан в преступлениях похуже, чем отрезание члена насильнику. Все это происходило, и как только это происходило, он снова становился призраком. До тех пор, пока он не переставал заниматься глупостями вроде тайком подкладывать записки в больницы, кишащие полицейскими.

— Хорошо, — наконец сказала я, переводя дыхание. — Я готова услышать остальное.

Он кивнул один раз.

— Винсент сказал мне, что ФБР годами следило за деятельностью Пола, но им нужно было больше доказательств. Они уговорили его пойти на сделку, и оказалось, что операция намного крупнее, чем у Пола и его шайки. Арест будет масштабным.

Глаза цвета виски остановились на мне, горящие жарче огня и с оттенком чего-то более сладкого, чем благоговение.

— Ты знаешь, что это значит? Ты не только остановила Пола, ты помогла спасти тысячи людей. Ты герой, Ева.

Прерывистый выдох сорвался с моих приоткрытых губ. Другие женщины, дети. Маленькие девочки, разлученные со своими матерями. Люди, которые прошли через то же, что и я, или еще хуже, и многие, кому не так повезло сбежать в первую ночь.

Когда я осталась одна в своей больничной палате, у меня было слишком много времени на размышления, наступил отчетливый момент, когда негодование закралось в меня, как ядовитое семя. Обида на то, что я должна была остановить Пола. Почему кто-то другой не мог остановить его? Почему кто-то не мог спасти меня и мою маму давным-давно? Почему это должна была быть я?

Но потом я подумала о том, как я противостояла Бриджит и Винсенту, о уверенности, которой у меня никогда раньше не было, звучащей в моем голосе, о закрытости, расцветающей в моем сердце, как первые признаки жизни. Я не знала, прошла бы когда-нибудь обида полностью, но с каждым мгновением она все больше уменьшается, заменяясь чем-то, что очень похоже на гордость. Когда я была связана в той спальне, я и представить себе не могла, что дошла бы до такого. Я съежилась от воспоминаний, от ощущения своей беспомощности, и меня захлестнула печаль. Он точно знал, как заморочить мне голову. К тому времени, как Истон ворвался и развязал меня, от меня осталась только оболочка.

Сомнение просочилось в мой разум, когда я посмотрела на Истона, на то, как он смотрел на меня с неподдельным уважением. Я покачала головой, мой голос дрожал.

— Я была так растеряна, когда ты вошел в ту комнату. Я бы никому не помогла, если бы не ты.

Его глаза потемнели при воспоминании, но когда он большим пальцем смахнул слезу с моей щеки, прикосновение смягчилось.

— Ты бы боролась, несмотря ни на что, Ева. Я просто ускорил этот процесс.

За словами звучала убежденность, и я кивнула, с еще одной слезой. Он прав. Я боец. И он помог мне понять это. Мое сердце наполнилось теплом. Наклоняясь ближе, я поблагодарила его единственным доступным мне способом. Я поцеловала его.