Лжец, лжец

Истон

Я иду по коридору в детском крыле, мои пальцы барабанили по стене, к которой я прислонился, взгляд прикован к закрытой двери напротив. Ева не колебалась, когда сказала, что готова поговорить с полицией, но она находилась с ними в своей комнате уже сорок две минуты. Пока я ждал, легкая испарина выступила на моей коже. Это не должно было занять так много времени, не так ли?

Дверь распахнулась, и я оттолкнулся от стены.

Моя мама вышла и закрыла за собой дверь. Когда она повернулась ко мне, ее кожа бледнее, чем я когда-либо видел. Даже глаза у нее призрачные.

— Где Ева? — спросил я, глядя на закрытую дверь.

Моя мама сжала свое жемчужное ожерелье.

— Она… Она как раз заканчивает. Они выпустили меня на минутку, — ее взгляд остановился на мне, и она нахмурилась. — Что ты здесь делаешь? Ты не должен вставать с постели.

— Я в порядке, — я выдохнул, провел пальцами по волосам. — Я отдохну позже.

— Не будь смешным, — она посмотрела на дверь, отделяющую нас от Евы, и вздрогнула. — Я думаю, Ева доказала, что может о себе позаботиться.

Я приподнял бровь. Это самая достойная вещь, которую моя мама когда-либо говорила о ней.

— В любом случае, мне нужно с тобой поговорить.

Она посмотрела на медсестру, которая катила мимо нас ребенка в инвалидном кресле, затем на группу родителей, тихо разговаривающих несколькими дверями дальше.

— Наедине. Позволь мне проводить тебя в твою комнату.

— Мы можем поговорить здесь.

Она сглотнула и отвела взгляд.

— Нет, мы не можем.

Мои брови нахмурились, когда я посмотрел на маму. Видимый дискомфорт пробежал по ней.

— Что такое?

Она осмотрела помещение, и ее взгляд загорелся, когда он остановился на пустой комнате в нескольких шагах от нее.

— Идеально, видишь? Эта комната достаточно близко, ты сможешь услышать Еву если она выйдет.

Взяв меня за руку, она потянула меня к открытой двери, но когда я не сдвинулась с места, она вздохнула.

— Истон, — ее глаза на мгновение закрылись. — Мне нужно минутку побыть с тобой наедине. Пожалуйста. Я не слишком многого прошу, не так ли?

Я никогда не видел свою маму такой беззащитной. Не знаю, почему мне показалось, что это уловка. Напрягая челюсть, я пробормотал:

— Две минуты, — и она кивнула, прежде чем провела меня в комнату.

Она села на диван для посетителей, а я остался у двери, снова прислоняясь к стене для опоры, чтобы быть уверенным, что не упущу Еву. Когда моя мама посмотрела на меня и, очевидно, поняла, что я не подошел бы ближе, она глубоко вдохнула, встала и подошла ко мне.

Мои глаза сузились, когда она порылась в сумочке и достала телефон.

Она листала на мгновение, затем остановилась. Что-то, чего я не узнал, промелькнуло в ее глазах, прежде чем она подняла экран.

— Посмотри на это.

Это фотография девушки, может быть, на несколько лет старше меня. Мужчина стоял позади нее, обхватив обеими руками ее талию, и улыбался, уткнувшись в ее волосы, когда взъерошенные пряди хлестали его по лицу.

— А что насчет этого?

— Ты действительно не узнаешь своих собственных родителей? — она снова посмотрела на экран, прикусывая внутреннюю сторону щеки. — Полагаю, из-за разницы в двадцать девять лет кого угодно трудно узнать. В любом случае, это не совсем то, что я хотела тебе показать.

Она снова прокрутила страницу и в конце концов остановилась на другой фотографии, на этой ребенок в больнице. Мои родители оба склонились над новорожденным, лоб отца прижался ко лбу матери, а трехлетняя улыбка Айзека достаточно яркая, чтобы ослепить меня, когда он хихикал на больничной койке.

Мое сглатывание обожгло мне горло.

— Ты был прекрасным ребенком, — прошептала моя мама, обводя края фотографии красным ногтем. — Идеальным.

Мои глаза закрылись, и я заставил давление в груди ослабнуть.

— Зачем ты мне это показываешь?

— У моей матери был тяжелый случай послеродовой депрессии. Она так и не поняла, как установить связь со своими детьми и полюбить их. Признаю, нелегко было научиться быть хорошей матерью, когда у меня никогда не было своей.

Она подала плечами, нахмурила брови и посмотрела на фотографию на экране.

— Или, может быть, у меня просто никогда не развивался этот ген. Ген мамы.

Когда она перевела взгляд на меня, он на удивление прозрачный.

— Я родила детей от Винсента, ты знаешь? — она закатила глаза. — Как чудесно все получилось.

Я не знал, что сказать. Чего она ожидала. Это первый раз в моей жизни, когда она рассказала мне что-то личное, и я не хотел заставить ее замолчать, сказав что-то не то.

— Возможно, тебя это удивит, но в детстве я распланировала всю свою жизнь.

— Вообще-то…

Она подняла ладонь, останавливая меня.

— Я знаю. Легко представить себе более беззаботную молодую версию меня, но, по правде говоря, я давным-давно решила, каким будет мое будущее. Я стала бы идеальной женой, в идеальном доме, с идеальной жизнью, — ее пальцы дрожали, когда она теребила жемчуг на шее. — Как оказалось, такие вещи легче сказать, чем сделать.

Мой голос тихий, но грубый, когда я говорил:

— Что ж, у тебя идеальный дом.

Она сухо рассмеялась.

— Да, ну, я много работала ради этого. И я думаю… Если я буду работать достаточно усердно… Я думаю, я могла бы стать достойной матерью, — она высоко держала голову. — Я все равно хочу попробовать. И в свете этого, мне нужно показать тебе одну последнюю фотографию.

— Мама, — я сжал затылок. — Ты не обязана этого делать.

— Что делать?

— Это. Я знаю, тебе нелегко, и если ты чувствуешь вину или что-то в этом роде…

— Кажется, мы только что обсудили, что мое сердце сделано из камня, Истон. Я в порядке, — она опустила взгляд и снова листала свой фотоальбом.

Мой взгляд на нее смягчается. Если уж на то пошло, все, что она доказала, это то, что она более сентиментальна, чем когда-либо заставляла меня думать.

— Вот и мы, — избегая моего взгляда, она протянула мне свой телефон.

Мои брови приподнялись, когда я посмотрел на незнакомца на фотографии. Это молодой парень, лет двадцати пяти, прислонившийся к кирпичному зданию, с легкой улыбкой на лице и черными волосами, касающимися ушей.

— Трэвис Романо, — сказала моя мама, переступая с ноги на ногу. — Твой биологический отец.

Шок поразил меня с такой силой, что перед глазами все расплылось, а цвета на фотографии слились воедино. У меня пересохло в горле.

— Он был из Джерси, пожарный. Но что более важно, он уже был отцом. Я знала, что он мог дать мне то, в чем, как я думала, нуждался Винсент. Он был разведен и не знал, что я замужем, так что, если ты ищешь, кого обвинить, можешь посмотреть на меня.

Я не мог оторвать глаз от фотографии. Он так похож на меня, но незнакомый. Когда я услышал слово "отец", несмотря на все, через что он заставил меня пройти, я все еще подумал о Винсенте. Не тот Винсент, из-за которого я чувствовал себя невидимкой; тот Винсент в больничной палате, из-за которого я чувствовал себя замеченным.

— Истон?

Мягкий голос Евы вернул меня к настоящему, но мои эмоции все еще разрозненны, когда я обернулся и увидел ее в дверях. Она нахмурилась, когда наши взгляды встретились, затем подошла ближе и всмотрелась в фотографию в моей руке. Тихий звук сорвался с ее губ, когда она переводила взгляд с меня на мужчину на фотографии. Она провела пальцами по моей руке, затем слегка сжала.

— Что ж, — сказала моя мама, напоминая мне о своем присутствии, — если ты не возражаешь, я просто возьму это.

Она забрала телефон у меня из рук, положила его в сумочку, дважды хлопнула по сумочке и улыбнулась.

— Я пришлю тебе копию. И Ева… Ты там хорошо поработала.

Она кивнула Еве, ее лицо странно исказилось — глаза прищурились, губы растянулись в гримасе, обнажающей зубы. Я не мог решить, пыталась ли она улыбнуться или у нее запор.

— Я пойду. Пожалуйста, проследи, чтобы этот мальчик вернулся в свою комнату и оставался там.

Она собиралась пройти мимо нас, когда остановилась. Затем она дважды погладила Еву по голове, так же, как и свою сумочку.

— Ты… Ты хорошая девочка, — сказала она, отводя взгляд. — Ну, ладно.

Она исчезла в коридоре.

Ева встретилась со мной взглядом. Ее рот открылся, закрылся, снова открылся.

Мои губы дернулись, и я погладил ее по голове. Раз, другой. Мой голос звучал лениво от веселья, когда я пробурчал:

— Хорошая девочка.

Она ударила меня в живот. Черт. Надо было это предвидеть.

— О боже мой, — на вскинула руки, чтобы прикрыть рот. — Мне так жаль. Рефлекторно.

Морщась, я схватился за больное место и пытался сдержать смех.

— Рефлекс? На что? Поглаживание по голове?

— Нет, просто чтобы пошалить, — она улыбнулась, встала на цыпочки и нежно поцеловала меня в щеку. — Наверное, нам следует вызвать врача, чтобы он посмотрел на это.