Ложь

Глава 16

По периметру огромного внутреннего двора отеля «Сан Педро» протянулись четыре просторных галереи с расставленными на них маленькими столиками, образуя обеденный зал. Музыканты исполняли машише[2], и радостные нотки народного танца наполняли весельем атмосферу этого удивительного вечера.

Между украшенными экзотическими цветами столиками сновали нарядные официанты в безупречно белой униформе.

За одним из столиков, стоящих на отшибе и отделенном от прочих тонкими побегами ареки[3] и широкими сочными листьями гигантской маланги, сидела Вероника.

— Какой чудесный случай толкнул Вас в эти дикие кгая, мадам Сан Тельмо? — поинтересовался Бело, в четвертый раз наполняя бокалы шампанским. — Мне кажется, во всей Куябе будет мало шампань, чтобы отметить это событие.

Собрав силы, Вероника любезно улыбнулась в ответ на комплименты гостеприимного и галантного хозяина.

— Вы называете мою женитьбу случайностью, господин Бело? — не слишком учтиво отозвался Сан Тельмо.

— Ну что Вы, конечно, нет, ведь Вы бы мне этого не пгостили, не так ли, дгуг мой? К тому же, увидев утгом Вашу жену, я сгазу сказал Вам, что Вы счастливейший в Бгезиль человек. Пгосто не вегится, насколько Вам повезло. Неважно, где жить с такой женой, хоть и в чащобах сельвы, ведь одно только пгисутствие мадам Сан Тельмо пгевгатит любую жалкую лачугу в самый лучший пагижский отель на пгоспекте Опера. Позвольте мне пгоизнести тост в Вашу честь, мадам!

— Мне кажется, достаточно.

— Я собирался сказать Вам то же самое. У Вас отменное шампанское, господин Бело, но не следует им злоупотреблять.

— Вам позволительно говогить так, дгуг мой. Когда мы встанем из-за стола, Вы отпгавитесь в блаженный гай, ну а мне останутся только мечты, навеянные шампань… Игнасио — крикнул Бело, подзывая официанта. — Игнасио, откгой еще бутылку, естественно, из моего запаса…

— Прошу Вас, довольно, месье Бело, — попыталась урезонить француза Вероника.

— Мадам Сан Тельмо, пгошу у Вас чуточку состгадания к бедному изгнаннику-фганцузу, котогого Вы наполнили воспоминаниями и тоской по его годному Паги.

— Не стоит преувеличивать, прошу Вас…

— Пгеувеличивать?.. Я едва могу выгазить свои чувства. Ваша утонченная кгасота, изысканность, ваша элегантность делают Вас достойной того, чтобы быть фганцуженкой.

— Отдаю должное Вашим соотечественницам, месье Бело, — грубо прервал француза Сан Тельмо, сжав в кулаке салфетку, и его учтивые слова прозвучали угрожающе и зло, как вызов на дуэль, — но женщины нашей страны не хуже, и Вероника тому примером.

— Вегоника… Чудеснейшее имя, — улыбнулся француз, пребывая в лучшем из миров, — смелое, но теплое, достойное такой женщины, как Вы. Какая у Вас была фамилия до замужества, мадам Сан Тельмо?

— Кастело Бранко.

— О-ля-ля! Как Вы сказали? Кастело Бганко? Уж не те ли, часом, что живут в Гио-де-Жанейго? Дон Теодого, банкиг, не годственник Вам?

— Я — его племянница.

— О, мон дьё, подумать только! Боже мой, но это значит, что знаменитый капитан Гобегто де Кастело Бганко, тот самый, что выступал на стогоне племен Альто-Амазонас, и погиб на известной всем дуэли, тоже доводился Вам годней. Кем же?

— Он был моим отцом.

— О-о-о, мадам Сан Тельмо, стагый пагизьен не утгатил нюх. Чутье меня не подвело. Кгепкая погода и сильный хагактер не солгут. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, Вы — настоящая дама. И в самом деле, месье Сан Тельмо, Вы, должно быть, маг, чудотвогец, гипнотизег… Только так можно объяснить…

— Довольно, месье Бело! — Деметрио вскипел. — Всему есть предел и Вашим комплиментам тоже; думаю, Вы уже перешли черту.

— Деметрио! — укоризненно воскликнула Вероника.

— Пусти меня.

— Минутку, мон дгуг!

— Хватит. Мы бесконечно благодарны Вам за ужин, за шампанское, за Вашу любезность, но нам пора идти… Вероника очень устала.

— Да-да, конечно, но в этом ужасном плавании в пигоге она устанет до смерти…

— О, боже, — скрипнул зубами Деметрио.

— Я понимаю, что из-за печени у Вас очень сквегный характер. Мне, пгаво, жаль, но пгавду нужно говогить всегда, какой бы гогькой она ни была. Таков мой пгинцип. Игнасио, пгинеси еще шампань.

— Прошу Вас, не настаивайте, чтобы мы остались.

— Последний бокал, и только. Ваша спешка пгостительна, месье Сан Тельмо, Вас можно понять. Но у меня есть к Вам одно пгедложение. Я уже давно заказал в столице великолепный моторный категок, и где-то чегез две недели он будет в Вашем гаспогяжении. В нем мадам Сан Тельмо сможет плыть с относительным удобством.

— Я не могу откладывать поездку на две недели. Я бесконечно благодарен Вам за Вашу любезность, господин Бело, но завтра, рано утром, мы отправимся в Порто-Нуэво. Если этого индейца Игуасу с его пирогой не будет здесь, мы наймем кого-нибудь еще.

— Но это будет нелегко, месье Сан Тельмо. На моем категе Вы добегетесь вполовину быстгее, да и для меня была бы большая честь, если бы Вы пговели пятнадцать дней в отеле «Сан Педго». Мы устгоили бы для Вас пгаздник, пгогулки к лагуне, экскугсию на гогу Колибги, откуда откгывается один из красивейших видов здешнего кгая. Все это, газумеется, за мой счет в честь дочеги отважного капитана Кастело Бганко, котогый столько сделал для племен Альто-Амазонас.

— На каком еще языке сказать мне, что, так или иначе, но мы продолжим наш путь завтра, господин Бело.

— О, ни слова больше, месье Сан Тельмо, мне все ясно, но, поистине, непостижимо, как такой счастливый человек, как Вы, может…

— Идем, Вероника, — не в силах вынести пытку, Деметрио вскочил на ноги, не дослушав Бело, и грубо схватил жену за локоть, опрокинув на скатерть бокал с шампанским.

— Одну минуту, Деметрио, — Вероника с тревогой взглянула на мужа. — Я хочу поблагодарить месье Бело за его внимание, и извиниться от твоего имени.

— Что ты несешь? — еще пуще взбеленился он.

— Не беспокойтесь, мадам Сан Тельмо, — вмешался француз, — не стоит.

— Мы поплывем в Порто-Нуэво на чем бы то ни было.

— Пгостите мою забывчивость, месье Сан Тельмо, но индеец Игуасу уже здесь, он пгиплыл сегодня вечегом.

— То есть, как приплыл?

— Он должен быть на кухне. Я велел накогмить его от души в честь мадам Сан Тельмо.

Мгновение поколебавшись, Деметрио еще сильнее стиснул локоть Вероники.

— Я встречусь с ним, но сначала отведу тебя в номер, дорогая, — сказал он и добавил, обращаясь к французу. — Надеюсь, Вы нас простите, господин Бело?

— Газумеется, что еще мне остается? Но пгежде позвольте мне сказать мадам Сан Тельмо, что в Куябе у нее есть дгуг. Фгансуа Бело к Вашим услугам, мадам.

— Благодарю Вас, месье Бело, но мы будем жить в Порто-Нуэво.

— Как только катег будет здесь, я не забуду навестить Вас и засвидетельствовать Вам свое почтение.

— Позвольте откланяться, господин Бело, доброй ночи, — почти забыв об элементарной вежливости, Деметрио поспешно вышел из зала, ведя за собой Веронику. Супруги быстро поднялись по широкой старинной лестнице и, распахнув дверь спальни, с удивлением заметили, что она совершенно преобразилась.

— О, боже, сколько цветов! — восхищенно воскликнула Вероника. — И какие прекрасные! Орхидеи, розы, гардении, лилии-бабочки.

— В этих землях большинство из них — дикие.

— Но месье Бело такой галантный и обходительный.

— Вполне, если его галантность вмиг свела тебя с ума, — вызывающе ответил Сан Тельмо.

— О чем ты? — Вероника недоумевающе выпрямилась.

— Думаю, ты можешь быть довольна, — продолжил он. — Еще бы, в лесных дебрях тебя вышел защищать на поле боя странствующий рыцарь!

— Деметрио!

— Пойду, поговорю с владельцем пироги, а ты ложись в постель и спи. На рассвете мы отплываем.

Деметрио снова ушел, оставив Веронику одну и давая ей понять, что не собирается быть рядом с ней, но на этот раз она не позвала его, и шагу не ступила следом. Она неподвижно стояла и печально улыбалась, с горечью чувствуя, как ледяной холод равнодушия сковал ее сердце. Тончайшая завеса слез затуманила ее огромные черные глаза. Разом сникшая, Вероника бессильно опустилась на одно из венских кресел, стоящих в просторной гостиной номера.

— Мадам Сан Тельмо…

— Кто там?

— Мадам Сан Тельмо, — дверь приоткрылась, и в ее проеме появился добродушный и приветливый Бело. — Могу я войти на минутку?..

— Но, месье Бело…

— Не беспокойтесь, помимо того, что я уже почти стагик и гожусь Вам в отцы, я оставлю двегь откгытой.

— Друг мой…

— Пгостите мне мою бестактность, но я считаю, что месье Сан Тельмо вскоге вегнется и не захочет попусту тегять вгемя.

— Сеньор Сан Тельмо не вернется до рассвета.

— Невегоятно, этого не может быть!..

— Входите, если Вам угодно, присаживайтесь. Думаю, сейчас мне просто необходимо с кем-то поговорить.

— О, мон дьё, я тоже так считаю. Когда мы сидели за столом, Вы забыли выпить кофе, и я гаспогядился свагить его для Вас и пгинести сюда.

— Вы очень любезны.

— Я так не считаю. То, что я могу сделать для Вас, такие пустяки. Мне будет так пгиятно, как это говогится? Так пгиятно быть Вам полезным.

— Но Вы уже столько сделали для меня.

— Еще нет, но, могу. Если бы месье Сан Тельмо газгешил, я мог бы вполовину уменьшить все неудобства поездки в лесные дебги. Погто-Нуэво не более чем кгошечный поселок, дегевушка меж двух болот. Это не слишком подходящее место для Вас.

— Прошу Вас, даже не заикайтесь об этом. Деметрио уже решил, что мы продолжим наш путь на рассвете, значит, так тому и быть.

— Вы изумительно послушная жена, мадам Сан Тельмо.

— Не думаю. Я никогда не была послушной, и не умею подчиняться даже тем, кого сильно люблю, если мне что-то навязывают силой.

— Газумеется, мадам, это вполне естественно для столь благогодной и сильной натугы, котогая чувствуется в Вас с пегвого взгляда, но Вы без возгажений пгинимаете условия, на котогые согласились бы не многие женщины Вашего класса.

— Я не соглашалась, я ставила эти условия. Я сама попросила, точнее, потребовала у Деметрио, сопровождать его повсюду, куда бы он ни поехал. Он не хотел, чтобы мы тотчас же поженились, и утверждал, что я должна бросить его только потому, что рудник оказался не таким, как он думал вначале.

— Гудник?.. У месье Сан Тельмо есть гудник в Погто-Нуэво?..

— Половина рудника, но, в последний раз он получил плохие известия…

— Очень стганно. В последнее вгемя я слышал газговогы о богатейших местогождениях на нескольких золотых гудниках, неподалеку от Погто-Нуэво. Этот кгай фантастически богат, но он не место для женщин, да и для большей части мужчин тоже. Я пгиехал сюда, потому что меня соблазнили легенды о богатстве, но пгедпочел остаться в Куябе, стал владельцем отеля и спас свою шкугу… А вот и Ваш кофе… Позвольте, я сам подам его Вам… Пгинесли две чашки, видимо, подумали, что Вы любезно пгигласили меня на чашку кофе, а я имел смелость согласиться…

Вероника невольно улыбнулась: этот румяный, веселый, добродушный и галантный человек показался ей спустившимся с небес ангелом перед мрачными вратами в сельву…

— Естественно, я приглашаю Вас, друг мой… Сколько Вам кусочков?

— Сколько пожелаете.

— Вы — сама галантность.

— О, нет, пгосто я увеген, что Вы из тех женщин, котогым точно известно, сколько кусочков нужно положить.

— Вот в этом Вы заблуждаетесь.

— Возможно, Вы даете слишком много нежности, страсти и пылкости тому, кого безмегно любите?

— Откуда Вам это известно, месье Бело? Вы волшебник?

— Посмотгите на меня, я уже седой… Я достаточно пожил на этом свете, мадам Сан Тельмо, и повидал немало мужчин и женщин, потому и осмелился утвегждать с пегвой секунды, что Вы — исключительное создание.

— Деметрио! — удивилась Вероника, заметив в дверях неслышно подкравшегося мужа. Сан Тельмо тщетно силился улыбнуться крепко стиснутыми губами, то и дело переводя взгляд то на красивое, бледное лицо Вероники, то на румяные щеки месье Бело.

Бело поднялся, проявляя все свое умение светского человека.

— Ну вот, мадам, видите, месье Сан Тельмо уже здесь. Я же говогил Вам, что он не задегжится надолго. Пегеговогы с туземцами обычно очень кгатки, — Бело поднялся и, повернувшись к Деметрио, по-светски ловко и непринужденно пояснил. — Ваша жена боялась, что Вы задегжитесь надолго.

— Моя жена никогда не была трусихой, да и отель «Сан Педро» я считаю вполне безопасным заведением.

— Вне всякого сомнения, и я пгишел, чтобы завегить в этом мадам Сан Тельмо, а заодно пгедложить ей чашечку кофе по рецепту Мату-Ггосу. Вы так быстго увели свою жену, что она не успела выпить кофе, сидя за столом.

— Я думал, что мы уже распрощались в зале, пожелав друг другу спокойной ночи, господин Бело.

— Газумеется, но я взял на себя смелость подняться навестить мадам, потому что Вы ушли. Это так неспгаведливо, что молодая и кгасивая дама должна пговодить вгемя в одиночестве, запегтая в четыгех стенах. Не тгевожьтесь, я пгишел также, чтобы пговерить, гасставили ли в номеге цветы, как я велел.

— Вы переходите все границы, господин Бело…

— Сейчас Вам нет еще и тгидцати, месье Сан Тельмо, а когда Вам стукнет пятьдесят, Вы поймете, что такой даме, как Ваша жена, под ноги нужно стелить ковгы из цветов, чтобы она не ступала по твегдой земле.

— Ваши слова достойны поэта. Как жаль, что Вы живете замкнуто, в этом диком уголке в век элекричества и стали! Вы были бы важной птицей при дворе Марии Антуанетты, а затем закончили на эшафоте.

— Ну что Вы. Я не агистокгат, я — пгостой бугжуа, но умею отличить настоящий бгиллиант от подделок. А тепегь, о'гевуаг, добгой Вам ночи… Мадам Сан Тельмо, я у Ваших ног…

— Доброй ночи, и большое Вам спасибо за все.

— Пока меня еще не за что благодагить, и не забудьте, что самое большое мое желание — быть Вам полезным, всем, чем смогу, как сказал пгежде… Я у Ваших ног, мадам, — месье Бело вышел, а Деметрио в ярости повернулся к Веронике:

— Можно узнать, зачем вернулся этот сумасброд?

— Думаю, он и сам объснил тебе это.

— Я не стал обходиться с ним, как он того заслуживает, чтобы не ставить тебя в неудобное положение, поскольку считаю, что он вошел в номер с твоего позволения.

— Дверь была открытой. К тому же, по годам он мне в отцы годится.

— Я никогда не верил в отцовские чувства этого типа, потому и вернулся.

— Значит, вот почему.

— Я встретил официанта, который спускался по лестнице после того, как принес вам кофе, он и рассказал мне всё, хоть я его и не спрашивал.

— И что же?

— Мне кажется абсолютно недопустимым, чтобы ты принимала его, когда меня нет.

— Он у себя дома, а мы у него в гостях.

— Мы — постояльцы в его гостинице, и платим за постой, а потому вовсе не обязаны терпеть этого господина, если его общество нам неприятно.

— Но мне его общество было приятно.

— Он — болван, престарелый тщеславный юнец, чванливый хлыщ с проблесками дешевого философа.

— Ты судишь о нем слишком строго. По-моему он очень хороший человек, душевный и отзывчивый. Если, порою, человек несчастен и бесконечно одинок, ему становится теплее даже от улыбки и доброго слова.

— Ты жалуешься?..

— Нет, зачем? Дай мне сигарету.

— Ты никогда не курила.

— А теперь начну. Надеюсь, курение не покажется тебе чудовищно недопустимым, и ты не откажешь женщинам в праве курить, как отказываешь им в праве спрашивать мужа, где он провел всю ночь, пока жена напрасно ждала его.

— Вероника…

— Не беспокойся, я поняла, что не должна больше расспрашивать тебя об этом, и не стану. Когда ты ушел, я подумала, что ты не вернешься до самого отплытия. Полагаю, сейчас, выпроводив месье Бело, ты снова спокойно уйдешь.

— Ты сильно ошибаещься. Я не собираюсь уходить, и если этот старикашка Бело следит, когда я уйду, чтобы вернуться, его ждет большое разочарование.

— Как же я благодарна месье Бело… Ты меня не бросишь, потому что боишься его.

— Боюсь?

— Предпочитаешь, чтобы я сказала, ревнуешь?

— Ревную?.. К этому болвану, старому пройдохе, как очень точно окрестили его индейцы? Нет, Вероника, не ревную. Сожалею, что лишаю тебя иллюзии, тешащей твое тщеславие, но я не ревновал, не ревную, и никогда не буду ревновать.

— Откровенно говоря, я думала, что ты страдал от ревности, и это единственное, что позволяло мне прощать некоторые твои выходки.

— Мне все равно: не хочешь — не прощай.

— Тебе всё безразлично, ты это имеешь в виду?

— Я пытаюсь доказать тебе, что не все мужчины — печальные марионетки в твоих руках, не все из них куклы, с которыми ты играешь, смущая их чувства, сводя с ума, вырывая сердца, чтобы потом отшвырнуть их.

— Деметрио, подумай, что ты говоришь?

— Или привязать к своей юбке, чтобы они прислуживали тебе, как лакеи, были солдатами, как Хулио Эстрада, или собакой на сене, как этот несчастный дурачок, твой кузен Джонни.

— Деметрио, как только у тебя язык повернулся сказать такое о нас? Что все это значит?

— По-моему, я выразился предельно ясно, и не говори, что ты меня не понимаешь.

— Я не хочу понимать тебя, не хочу думать, что ты говоришь то, что чувствуешь. Я предпочитаю думать, что тебе доставляет удовольствие мучить меня, не знаю почему; находить самые жестокие слова, самые горькие сравнения и имена, чтобы ранить меня побольнее; попрекать тем, что я никогда не делала.

— Нет, Вероника, я еще не назвал имя, которое может ранить тебя больнее.

— Какое имя? Назови его! Ответь, кто он. Думаю, именно в этом крылась причина твоего непонятного и грубого поведения.

— Вероника!

— И не только со мной, а со всеми. С тех пор, как мы уехали из Рио-де-Жанейро, ты всем хамил: слугам и служащим, попутчикам, управляющим агентств, а теперь и бедному месье Бело, самое большое преступление которого в том, что он был любезен со мной.

— Это не просто любезность, а нечто большее. Кофе, шампанское, эти проклятые цветы… Думаешь, он так любезен со всеми постояльцами?

— Тем больше причин поблагодарить его за оказанное уважение.

— Уважение! Что-то ко мне у него не было подобного уважения! Я дважды останавливался в этой гостинице, так он и глаз на меня не поднял, а теперь увидел тебя, и стал совсем другим: просто сама любезность, и все эти благоговейные расшаркивания. Хорошо еще, что в Порто-Нуэво нет ни отелей, ни отставных шансонье, ни презренных поклонников, превратившихся в преданных псов… Там ты будешь один на один со мной, понимаешь? Совсем одна, и у тебя не будет никого, кто глупо встал бы на моем пути, защищая тебя. — В яростном исступлении Деметрио схватил Веронику в охапку и крепко сжал ее в обжигающе-жарких, испепеляющих объятиях. Их губы были так близки, что Сан Тельмо не сдержался и поцеловал ее.

— Деметрио!..

Сан Тельмо целовал Веронику безрассудно, безумно, будто желая впитать в себя целую жизнь этих губ.

— Я — подлый слабак!.. Глупец, дурак! — в отчаянии твердил он.

— Деметрио!..

Сан Тельмо грубо оттолкнул Веронику, и она упала на широкую кровать. В порыве охватившей его горячечной страсти, он шагнул к ней, и тут же остановился, как мог бы остановиться перед совершением преступления.

— Ну, нет!.. Нет!.. Ты не окажешься сильнее!..

— Деметрио!.. Деметрио! Что ты делаешь?

Деметрио уходил все дальше от запертой на ключ двери, и его шаги звучали все глуше. Вероника напрасно стучала в закрытую дверь. Она подумала, что можно было бы закричать, позвать на помощь месье Бело, ведь он совсем недавно прелагал помочь ей, но на губах еще горели поцелуи Деметрио, и девушка вновь подумала, что только вспышка ревности толкнула его на столь странный поступок. Вероника так слепо любила мужа, что отдала ему не только сердце, но и волю. Две жгучие слезинки скатились по щекам Вероники, а ноги вновь привели ее к кровати, на которую так грубо швырнул ее Сан Тельмо.

— Как необычна и ужасна твоя любовь, Деметрио! — прошептала она.