Ложь

Глава 22

Деметрио поспешно выскочил из дома Ботелей и со всех ног припустил, сам не зная куда, гонимый лишь одним желанием — убежать.

— Патрон Деметрио! Патрон! — раздался неподалеку голос Аеши, и среди густой листвы тропических зарослей появилась ее темноволосая головка. На лице цвета обожженой глины стальным блеском сверкнули узенькие, как щелки, глаза и блеснули белоснежные, как мякоть кокоса, зубы.

— Что тебе еще? — сквозь зубы буркнул Деметрио.

— Ты знал, что я спряталась здесь, патрон? Ты зачем-то искал меня?

Ничего не ответив и даже не взглянув на бесшумно, по-лисьи, крадущуюся к нему девушку, Деметрио плюхнулся на одно из высоких, перекрученных корневищ, и отер руками вспотевшее лицо.

— Это просто невыносимо! — недовольно проворчал он.

— Тебя разозлила жара, хозяин?.. У Аеши есть для тебя кое-что холодненькое. Подожди, подожди немножко.

— Оставь меня, ради бога, — взмолился Сан Тельмо.

— Ты никогда не ешь, хозяин, — печально заметила Аеша. — Ты всегда в ярости и грустишь из-за этой проклятой белой женщины!

— Что ты сказала? — грозно спросил Деметрио.

— Ничего, хозяин… Но, ты страдаешь, и Аеша страдает с тобой…

— Страдание, страдание, — рассвирипел Деметрио. — Неужели это участь всех родившихся на белый свет людей?.. Но, я прекрасно слышал твои слова… Больше не называй так мою жену, ясно?

— Ты сердишься на меня, хозяин?.. Я не люблю ее.

— Знаю, но ты будешь говорить о ней с должным уважением, или я выгоню тебя окончательно.

— Хорошо, хозяин. Ты злишься на бедняжку Аешу, а она так любит тебя, так любит.

— Ты меня любишь? — Деметрио с удивлением посмотрел на индеанку.

— Да, патрон, еще сильнее, чем любила патрона Рикардо.

— Ты любила Рикардо?

— Разве ты не помнишь? — с мягким упреком спросила Аеша. — Я сказала тебе об этом, когда ты только приехал сюда, и еще не был женат на белой женщине. Я заботилась о нем, о его одежде, о еде, о виски…

— Чертов виски!..

— Иногда я приносила ему фрукты… как те, что принесла тебе, и он их ел, если только не пил много… А иногда — не ел, а только просил виски и кричал, как сумасшедший… и швырял фрукты в голову Аеши, если она не убегала. Но патрон Рикардо был добр ко мне. Он клал руку мне на голову и смотрел на меня своими большими и печальными глазами. Мне бы хотелось, чтобы ты тоже делал также… Эта рука такая сильная, — Аеша схватила широкую, загорелую руку Сан Тельмо и ласково погладила ее своими по-девичьи тонкими пальчиками, а затем положила себе на голову и довольно улыбнулась. — Какая тяже-е-елая… как корзина, полная одежды… Ты этой рукой разбил голову белой женщине?

— Ты в своем уме?.. Что ты несешь?.. С чего ты это взяла? Кто тебе сказал?..

— Никто не сказал, хозяин. Не смотри на меня так. Аеша не хочет, чтобы ты сердился, она хочет быть с тобой. Твои сапоги в грязи… Дай, я их почищу.

— Брось…

— Я почищу сапоги, пока ты ешь фрукты, хозяин… Ты даже пить не хочешь?

— Нет, пить я хочу…

— Вот, выпей кокосового молока… Оно — сладкое… и холодное, как река на заре. Выпей все, вот так… Теперь тебе лучше, правда?

— Лучше.

— Ты тоже заболеешь, если не будешь заботиться о себе. Ты никогда не спишь, всегда бродишь. Если хочешь поспать, я посмотрю, чтобы ни одна тварь, ни одна букашка не приблизилась к тебе. Умоляю тебя, хозяин, хоть раз послушай бедняжку Аешу…

Деметрио посмотрел на молоденькую индеанку, возможно, впервые разглядев ее. Она была похожа на сочный плод, но все бесполезно, у него нет аппетита!

Присутствие Аеши и ее забота до смерти утомили Деметрио, а полудетский голосок, звенящий в ушах, вывел из себя, но он подумал о том, что это юное создание скрасило последние дни и часы Рикардо, и смешанное чувство благодарности и сострадания заставило его подняться и спрятаться за маской приветливости, сдерживая неистовое желание убежать.

— Хочешь, я принесу гамак прямо сюда, патрон? Я могу быстро сбегать к дому Ботелей и снять один из тех, что висят на веранде. Меня никто не увидит и не услышит… Аеша — очень проворная и ловкая, хозяин.

— Ты не должна так поступать, Аеша, тебя могут принять за воровку.

— Хочешь, я попрошу гамак у сеньоры Ботель? Я скажу ей, что гамак для тебя…

— Нет, Аеша, ты берешься за напрасный труд, мне не нужен гамак, я не хочу спать. У меня тревожно на душе.

— Патрон Деметрио… родненький… Ты не возьмешь с собой фрукты?..

Деметрио не обернулся на зов, делая вид, что не слышал Аешу. Он и в самом деле был слеп ко всему, что его окружало. Лишь один образ стоял перед глазами, и лишь одно лицо видел он перед собой. Одно только имя слышал и шептал Деметрио. Это имя шло от сердца, словно оно растворилось в крови и, пробежав по венам, стало частичкой его самого.

— Вероника… Вероника… — без конца повторял Деметрио, и ему казалось, что это имя таяло на его губах, как мед, стекая каплями бальзама на сочащееся горькой желчью сердце.

— Ты Веронике пишешь, дядя Теодоро?..

— А-а, Вирхиния!.. Я и не заметил, как ты вошла, — ответил он, торопливо отложив в сторону ручку. До прихода племянницы дон Теодоро уже успел написать несколько листов письма, и сейчас, как всегда при неожиданном появлении Вирхинии, почувствовал какую-то смутную тревогу.

— Я думала, ты подождешь, когда Вероника напишет нам, чтобы ответить ей, — Вирхиния натянуто улыбнулась слегка подрагивающими от волнения губами. Ее ясные, лицемерно-наивные глаза быстро прочли наспех написанные строчки.

— Родне не обязательно соблюдать учтивые формальности. Из тех мест, где живет теперь Вероника, трудно отправлять письма!

— Ты так сильно любишь Веронику, дядечка!

— Очень сильно, Вирхиния, очень сильно! Мне понадобились нескончаемо тоскливые, тревожные недели, чтобы понять, что Вероника мне родная дочь. Только теперь я осознал, как она мне дорога.

— Верно, дядечка, отъезжающим, как и умирающим, нужно все простить.

— Ты так считаешь?

— Дядя Теодоро, ну не будь таким серьезным, и не сердись… Мне ведь тоже хочется знать, как у нее дела! Я тоже очень люблю Веронику, а если Джонни, к счастью, забудет ее и станет любить как сестру, я буду любить ее еще сильнее!

— Правда? Значит, только Джонни был причиной всех ваших ссор и обид? Хотелось бы верить, что только из-за него ты злилась на Веронику.

— Даже не сомневайся, дядечка, других причин сердиться на нее не было. Стыдно признаться, но я безумно ревновала Джонни! Мысль о том, что Вероника выйдет за него замуж, сводила меня с ума! Я люблю Джонни с самого детства, дядечка, и я так страдала!

— Ну, полно, полно, Вирхиния, теперь тебе незачем печалиться: твои страдания в прошлом. Сейчас все в твоих руках: немножко ловкости и хитрости — и твои мечты сбудутся.

— Дядечка, я так счастлива! Мне хочется стать еще лучше, хочется исправить все свои ошибки, и в доказательство я тоже напишу Веронике. Я пойду на почту вместе с Джонни, и мы отправим не одно, а два письма… Дописывай свое письмо поскорее, дядечка, минут через десять я зайду за ним!

— Тетя, тетечка! — Вирхиния повисла на шее доньи Сары и принялась ластиться к ней.

— Что с тобой, голубка моя? Что ты хочешь? — Донья Сара отложила в сторонку бумаги, которые внимательно читала. — Да что с тобой творится, доченька?

— Ничего, тетечка, сама не понимаю, почему, но я так волнуюсь. Мне и радостно, и грустно, я вся как на иголках. Джонни уже поправился, и пойдет со мной…

— Ну это не такой уж большой повод, чтобы так радоваться. Сейчас ты должна отвлечь его, чтобы он все забыл. И знай, что во всех своих планах можешь рассчитывать на меня. Теперь я буду заниматься исключитьельно тобой.

— А что ты читала, тетечка?

— Список приглашенных на твой день рождения. Вот увидишь, какой это будет праздник! А как я радовалась бы, если бы смогла объявить на нем о твоей помолвке с моим сыном.

— Пока слишком рано, тетечка, Джонни еще не любит меня.

— Теперь-то он тебя полюбит.

— Полюбит и станет моим, тетечка, целиком и полностью моим… И тогда все станет для меня совсем другим! — на миг в глазах Вирхинии отразились гордыня, алчность и неисцелимая жажда триумфа, и донья Сара с удивлением взглянула на нее.

— Тетечка, любимая, милая! — Вирхиния снова повисла на ее шее. — Ты не собираешься написать письмо Веронике?

— Я? — удивилась донья Сара.

— Ну да, ты… Напиши, тетечка, напиши ей, — затеребила донью Сару Вирхиния.

— Это она должна написать нам, — возразила та. — К тому же, Джонни и Теодоро, наверняка, ей напишут.

— Джонни не станет ей писать, он пообещал дяде сделать все возможное, чтобы забыть Веронику, потому и не станет. А вот дядя Теодоро, думаю, черкнул ей пару строчек. Он попросил меня тоже написать ей, но я не знаю, что сказать. А мне так хотелось бы, чтобы Вероника кое о чем узнала, тетечка! Напиши ей, что Джонни начинает любить меня, и что дядя Теодоро уже не против, чтобы Джонни женился на мне… Пусть она поймет, что мы ничуть не скучаем по ней, и что без нее мы счастливы!

— Но, малышка моя, Вероника уже очень далеко, и так счастлива со своим мужем, что тебе не стоит волноваться.

— Ну, те-е течка, — жалобно заныла Вирхиния, продолжая ластиться к тете, — прошу тебя, напиши Веронике, что я сказала! Для меня это будет самым лучшим подарком на день рождения.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — донья Сара недоуменно покачала головой.

— Тетечка, родненькая, тебе я могу сказать. Ты хочешь, чтобы я вышла замуж за Джонни и была счастлива…

— По-моему, это очевидно. Как я могу не хотеть, чтобы ты была счастлива, доченька?

— Джонни все еще любит Веронику. На днях он проговорился, что мог бы поехать в Мату-Гросу сводить счеты с Сан Тельмо, если бы узнал, что Вероника несчастна с ним, а она запросто может написать ему письмо и попросить о помощи. Веронике нужно дать понять, что ей нечего искать здесь.

— Но, доченька, а если ей и в самом деле нужна наша помощь? — засомневалась донья Сара. — Ты знаешь, я не люблю Веронику, но мы ее единственная родня.

— После того, как я выйду замуж за Джонни, мне будет безразлично, если она снова приедет в Рио. Тогда я уже не буду бояться ее, а сейчас боюсь. Джонни и дядя Теодоро, как всегда, простят ее, что бы она не сделала. А Джонни только и мечтает о том, чтобы снова видеть ее здесь. Нужно помешать ей вернуться в Рио.

— Дочка, ты говоришь так, будто тебе что-то известно, — не на шутку встревожилась донья Сара. — У тебя есть какие-то доказательства?

— Только предчувствия, тетечка, но для меня этого достаточно. Будь добра, помоги мне. В этом доме ты единственная, кто, действительно, любит меня! Напиши ей!

— Я не понимаю, что ты предлагаешь, но если это сделает тебя счастливой, — донья Сара пожала плечами.

— Очень, очень счастливой, тетечка! — радостно воскликнула Вирхиния. — Вот ручка, бумага, все здесь. Напиши ей очень ласковое письмо, понимаешь?.. Чтобы она заглотила наживку. «Моя дорогая племянница, — начала диктовать Вирхиния. — Несмотря на то, что после твоего отъезда все сильно изменилось, нас очень удивляет твое молчание. В нашем доме, наконец-то, воцарились счастье и покой. Дочка, я так счастлива, потому что Джонни излечился от своих приступов ярости и потихоньку начал влюбляться в Вирхинию!»

Дон Теодоро закончил свое длинное письмо Веронике, и начал писать на конверте адрес, когда в дверях кабинета, как всегда неслышно, появилась Вирхиния.

— Ты закончил свое письмо, дядя?..

— Да, закончил, а ты написала ей что-нибудь?

— Всего несколько строчек. Если Вероника мне ответит, тогда я напишу ей длинное письмо. Впрочем, я слишком глупа, чтобы выразить на бумаге свои чувства.

— Ну да ладно, позови Хенаро.

— Как я и сказала, мы с Джонни сами поработаем почтальонами. Ой, дядечка, прошу тебя, не запечатывай конверт. Позволь мне положить туда письмо!..

— Но, дочка!..

— Ты же не возражаешь, правда, дядечка? Вероника меня недолюбливает, и, пожалуй, не станет распечатывать письмо, увидев на конверте мой почерк. Будь моим покровителем, дядечка, — жеманно протянула Вирхиния, выхватывая письмо из рук оторопевшего дона Теодоро, — разреши отправить письмо вместе с твоим.

В мгновение ока Вирхиния с ловкостью, достойной иллюзиониста, подменила написанное доном Теодоро письмо на принесенное с собой. Не медля ни секунды, она заклеила конверт и облегченно вздохнула.

— Ну а теперь, я побегу. Джонни, должно быть, уже заждался меня в машине и злится. Я задержалась на полчаса. Пока, дядя!..

— Сан Тельмо!.. Сан Тельмо, черт бы Вас побрал! — громогласно окликнул компаньона Ботель, входя в комнату.

— Я здесь, — откликнулся тот, словно пробудившись и придя в себя от долгого летаргического сна. В каком-то болезненном забытьи, ничего не видя и не слыша, Деметрио несколько часов неподвижно простоял у окна, погрузившись в свои мысли. Наступила ночь, и слуга зажег лампы, чей неровный желтый свет мерцал и колебался по всей длине веранды.

— Да разуйте же глаза, Божий Вы человек, — радостно громыхал Ботель. — Протрите их, как следует, да посмотрите, что я принес с рудника.

— Это все золото? — равнодушно спросил Сан Тельмо.

— Оно самое, четыре мешочка… Парочка — для Вас, и пара — для меня. Чистейший золотой песок… За половину такого мешочка дают прорву денег, так что мы отлично обеспечены, — Ботель любовно погладил мешочек рукой. — Поймите же, чудак-человек, что за последние двадцать дней, мы удвоили состояние. Неужели Вы не рады?.. Это надо отметить… Адела, тащи виски! — гаркнул Ботель. — Святый Боже, взгляните сами, быть может, это подбодрит и развеселит Вас. Такое чудо порадует глаз любому. Подумать только! Еще два мешка золотых крупинок! — Ботель погрузил руки в один из драгоценных мешочков, чтобы показать горсть сверкающих крупинок в подрагивающих от вожделения пальцах. — При виде золота я пьянею, мне довольно иметь его, а Вы из другого теста, Сан Тельмо, у Вас иные помыслы и стремления. И все же здесь, в этих мешочках, можно увидеть все, что Вам заблагорассудится: огромный дом в Рио, драгоценности, машины, одежду, украшения для своей женушки!.. Это похоже на сон!

— Вот виски… О, боже! — увидев золото, Адела радостно всплеснула руками. — Хайме, ты принес это только что?..

— Эй, ты, не суй сюда свои лапы! Не прикасайся к этому, ясно?.. Наливай, давай… и скажи Веронике, чтобы пришла сюда. Ей уже можно вставать и ходить.

Немного бледная, но спокойная и решительная Вероника подошла к столу. Даже в простом хлопчато-бумажном платье, одолженном ей сеньорой Ботель, она выглядела очень элегантной.

— Ха, а в юбках Вы ничего, даже миленькая, — доктор с видимым удовольствием оглядел Веронику с головы до ног, что не ускользнуло от ревнивых глаз Деметрио. — Росточком кажетесь повыше, что ли… Хотите немного виски?..

— Нет, благодарю Вас, — отказалась Вероника. — Для нас с Деметрио вполне достаточно стакана воды. Мы не можем пить, как вы, поскольку не привыкли к такому климату. Виски — худшая болезнь здешнего края.

— Вы будете пить воду, инженер? — хохотнул Ботель.

— Ни воду, ни виски. Спрячьте это золото туда, где оно лежало, доктор, и оставьте меня в покое. Все отлично знают, что я проклинаю золото этого рудника.

— Вашего мужа можно выставлять напоказ!..

— Да, верно…

— Но Вы не можете пить воду за первую партию золота, которую принес рудник с тех пор, как вы поселились в Мату-Гросу… Адела, поищи-ка бутылочку «Опорто», она должна быть где-то здесь!..

— Вот это мне очень даже по душе, доктор, — воскликнула Вероника. — Мы с Аделой с удовольствием выпьем «Опорто».

— Моя жена никогда не пьет.

— Она и не стала бы пить, но теперь Вы достаточно богаты для того, чтобы заказать ей коробку славного вина, когда будете заказывать виски.

— Хотите изменить мир? — хмыкнул Ботель. — Превратить меня в мужа из романтических романов.

— Не настолько, доктор, — серьезно ответила Вероника, — но Адела заслуживает чуть больше уважения с Вашей стороны.

— Да что Вы говорите? — Ботель задумчиво поскреб рукой затылок. — Может, прочтете мне лекции, или урок преподадите?..

— Я начну с уроков для Аделы…

— Вот как?..

— Мы задумали создать школу мужей. Думаю, отсутствие такой школы в Мату-Гросу — большое упущение…

— Хотел бы я посмотреть, как Вы будете убеждать индейцев в том, чтобы они не избивали полудюжину жен, которые обычно имеются у каждого вождя, — развеселился Ботель.

— Мы начнем с белых, у которых есть жены, и которые должны подавать индейцам хороший пример.

— Никогда не ожидал услышать что-нибудь настолько веселое, — заметил доктор.

— Вот «Опорто» и бокал, — сказала мужу Адела.

— Тащи еще один, себе, — приказал он.

— Мне? — удивленно переспросила Адела.

— Ну конечно, дура, не мне же! И не наливай мне эту топленую карамельку. Я буду пить, как всегда, чтобы поприветствовать эти желанные мешочки и сеньору Сан Тельмо. Черт возьми, как бы там ни было, а чертовски приятно, что в Мату-Гросу есть такая милашка!

В проеме двери снова появился Деметрио. Его хмурое лицо немного смягчилась, когда он смотрел на Веронику при желтом свете керосиновых ламп. Увидев, что Вероника выпила вино и вышла на веранду, Деметрио бесшумно пошел следом за ней.

— Вероника! — тихо позвал он.

— Что? — холодно ответила она.

— Ты хорошо себя чувствуешь?.. Думаешь, ты уже поправилась?..

— Вполне, так что можешь снова нападать…

— Вероника!..

— Враг уже на ногах, и с клинком в руке. Полагаю, это — единственная причина твоего интереса к моему здоровью, — язвительно заметила Вероника.

— Но ты выглядишь еще не совсем здоровой, — Деметрио озабоченно покачал головой.

— Как ты слышал, доктор Ботель считает иначе.

— Ты похудела. Это платье…

— Это платье сеньоры Ботель… Оно мне так же велико, как тебе — эта рубашка.

— Да, верно, — согласился Деметрио. — Именно такой нелепой мелочи нам и не хватало — одалживать одежду, да еще у кого!

— По-моему, мы должны поблагодарить чету Ботель за их любезность…

— Послезавтра приплывет пирога с нашим багажом, который мы оставили в Сан-Карлосе.

— Так быстро? Как же ты добился подобного чуда, ведь плыть вверх по реке очень долго?

— Деньги могут все.

— Ах да, конечно… я совсем забыла! — горько усмехнулась Вероника. — Когда ты женился на мне, ты был беден, как церковная мышь, и сказал, что я должна отвыкать даже от своей одежды, моей последней кокетливой частички. Я поверила тебе, и с радостью принесла себя в жертву. Я была слепа, и сходила с ума от любви!

— Вероника!..

— Не делай такое скорбное лицо, иначе ты упадешь в моих глазах и потеряешь свою репутацию… Вспомни, что что ты неумолим и беспощаден. Мы здесь одни, стоим друг перед другом, как в том символическом фехтовальном поединке. Тогда я слабо дралась, потому что любила тебя… Теперь же все иначе, и как верный враг, предупреждаю: не опускай шпагу и не проявляй ко мне ни малейшего снисхождения, потому что если я стану драться с тобой, то только для того, чтобы разбить тебе сердце, ранить тебя так же глубоко, как ранил меня ты!..