Глава 3

Деметрио сидел один в кабинете Кастело Бранко и разглядывал окружавшее его великолепие. С тяжелых портьер его взгляд переместился на творения именитых мастеров: картины знаменитых художников и роскошные издания сокровищницы мировой литературы, теснящиеся на высоких книжных полках. Эти равнодушные шедевры многое могли повидать, и Деметрио вел с ними молчаливый разговор. Он догадывался, что в этом кабинете Рикардо подолгу работал с миллионером Кастело Бранко. Как знать, может, за этим самым столом писал он свои любовные письма, или ожидал обещаний и ласковых слов под этим прекрасным резным деревянным потолком.

Было в этом доме что-то завораживающее, чарующее. Деметрио выглянул в окно, выходящее в сад, а затем пересек огромный кабинет и остановился под сводом распахнутой застекленной двери, ведущей в большую, ярко освещенную столовую, где полудюжина слуг накрывала длинный стол к изысканному ужину. Серебро, фарфор, фирменный хрусталь «баккара», огромные букеты орхидей и роз в керамических саксонских вазонах, но Сан Тельмо даже не взглянул на эту роскошь. С первой секунды глаза Деметрио были прикованы к девушке, спокойно руководящей слугами, и одно лишь ее присутсвие вогнало его в дрожь. Он не мог припомнить подобной красавицы. Никогда в жизни ему не доводилось видеть столь восхитительной девушки. Она была само совершенство: мила и решительна, со сладостным, чувственным голосом и вьющимися черными волосами, рассыпавшимися по плечам. Янтарную матовость плеч незнакомки подчеркивает вечернее облегающее платье, окутавшее ее вишнево-красным пламенем…

— Ликеры на тот стол, Хенаро… — Исполненный тепла, поразительно чарующий голос донесся до слуха Деметрио и растревожил струны его души. — Да, и не забудь поставить вот этот серебряный прибор специально для шведского посла.

Через мгновение Деметрио де Сан Тельмо не думал ни о чем, кроме красоты этой девушки и ее странном, лучистом очаровании…

— Нужно поставить еще один прибор, Хенаро… — Деметрио продолжал слушать завораживающий голос красавицы. — Кажется, неожиданно прибыл еще один гость.

— Куда его посадить, сеньорита Вероника?.. Этот гость — важный человек?

— Даже не знаю. Посади его где-нибудь с краю… О, боже! — Вероника подняла голову, и ее глаза встретились с глазами мужчины, стоящего в дверях. Девушка пригляделась к статному незнакомцу в безупречном смокинге, удивленная его дерзостью.

— Добрый вечер, — поздоровалась она.

— Добрый вечер, — ответил Деметрио.

Молодые люди молча смотрели друг на друга. Вероника отметила надменность незнакомца, жеский изгиб его губ, упрямые, квадратные скулы, пристальный взгляд его серых глаз и загоревшее под солнцем Матто Гроссо открытое и гордое лицо.

— Прошу простить меня, сеньор… Вам что-нибудь нужно?

— Это Вы должны простить меня. Боюсь, я оказался чересчур бесцеремонным. Полагаю, я и есть тот самый неожиданный гость, создавший Вам трудности. Из-за меня Вам пришлось накрывать еще одно место.

— О, боже, простите меня…

— Я не думал, что попаду на праздник. Боюсь, я излишне поспешно принял любезное приглашение сеньора Джонни де Кастело Бранко заглянуть к нему на днях.

— Ну что Вы, это неважно.

— Боюсь злоупотребить добротой хозяев этого дома, но было бы прекрасно, если бы место, которое Вы приказали накрыть «где-нибудь с краю» оказалось бы рядом с Вами…

— О, черт! — В столовой неожиданно появился Джонни. — Сеньор Сан Тельмо… Я так испугался, увидев пустой кабинет. Мне только что сообщили о Вашем приходе, и я подумал, что Вы устали ждать и ушли. Однако, я безусловно, рад тому, что Вам составили компанию.

— Простите меня. Боюсь, я оказался вдвойне бестактным: я не только пришел на праздник, но еще и позволил себе смелость покинуть кабинет. Полагаю, сеньорита — Ваша сестра…

— Двоюродная. Вероника, позволь представить тебе инженера де Сан Тельмо…

— Вероника?..

— Вероника де Кастело Бранко, — уточнил Джонни.

— Очень приятно, — любезно ответила Вероника.

— Я у Ваших ног, сеньорита… — Деметрио слегка поклонился. Вероника протянула ему руку, и он галантно пожал ее, сдерживая дрожь. Тонкие бледные пальчики с поблескивающими лаком ноготками нежно коснулись его руки… Каким странным и далеким слышится теперь взволнованный и восторженный голос Джонни.

— Сеньор Сан Тельмо, вчера в клубе мы говорили о современной идеальной женщине, так вот Вероника — идеал. С ней Вы тоже можете поспорить о фехтовании и лошадях. Сеньор Сан Тельмо — заядлый спортсмен, Вероника, как и мы, а, кроме того, он влюблен в истинных красавиц нашей страны…

— В таком случае мы подружимся!..

— И к тому же он настоящий инженер. Он не только в воображении строил мосты и дороги, проектировал и прокладывал туннели, разрушал горы.

— Именно такой друг тебе и нужен, Джонни.

— Как я понимаю, Сан Тельмо — настоящий знаток энергетики. В свои тридцать два года он руководил уже шестью крупными строительствами, и четырьмя из них — совершенно бесплатно… Из любви к Отечеству.

— Если так, он — почти герой.

— Я старался выполнять свой долг, сеньорита, и мог осуществлять свои задумки, не более.

— Он говорит «не более». Осуществление все своих задумок возносит героя в разряд мага, чудотворца…

— Я полностью согласна с этим, и от всей души завидую Вам…

— Вероника! — окликает кузину Вирхиния, появляясь в дверях. — Тетя Сара разгневана!.. Почему ты не послала предупредить ее, что стол к ужину, наконец-то, накрыт?.. Ой, простите, я не знала…

— Это — сеньор Деметрио де Сан Тельмо… Моя кузина — Вирхиния де Кастело Бранко…

— Очень приятно, сеньор…

— Я у Ваших ног, сеньорита… Думаю, что я единственный виновник этой досадной задержки, и тысячу раз прошу простить меня за это.

— Это Вы должны простить меня. Я не думала, что Вы здесь, — Вирхиния, словно опровергая свои слова, с жадным любопытством оглядела Деметрио, а затем посмотрела на Джонни и Веронику пронзительным и как молния испепеляющим взглядом. — Вы, должно быть, тот самый гость Джонни, которого никто не ждал, не так ли?

— Мы ждали его, Вирхиния, и всегда ему рады. Сеньор Сан Тельмо оказал нам честь своим приходом. Вероника, думаю, ты займешься…

— Я как раз собиралась заняться этим, Джонни, когда ты появился… Хенаро, накрой место для сеньора Сан Тельмо рядом со мной…

Ужин прошел без каких-либо заметных происшествий: чудесные яства и превосходные ликеры, безукоризненная сервировка, упоительная музыка и гости — сливки общества. Словом, очередной триумф старинного, аристократического дома Кастело Бранко.

Пока на столе расставляли крошечные фарфоровые чашечки для самого лучшего в Сан Пауло кофе, все гости разбрелись — кто небольшими группами, кто парами со своими соседями по столу. Вирхиния взяла Джонни под руку и с тревогой посмотрела в дальний уголок, где Вероника и Деметрио с видимым удовольствием и непринужденностью старых друзей болтали между собой …

— Тебе было скучно за ужином, Джонни?.. Джонни!..

— Ты что-то сказала?

— Ты меня не слушал?..

— Прости… Я на секунду отвлекся.

— Ты только взгляни на них.

— На кого?

— А он очень красив и статен, твой друг, и к тому же, он пришел последним, это очень важно для Вероники…

— О чем ты?..

— Ни о чем… Я просто пошутила, но ты не выносишь шуток, если это касается Вероники.

— Знаешь, Вирхиния… Мне кажется, ты сегодня немного странная.

— В самом деле?

— Я не пойму тебя. Что ты хочешь? О чем говоришь?

— Ни о чем, а что касается желания, так, что толку хотеть, если тебе не обязаны давать?..

— Что не обязаны давать?.. Уверяю тебя, я ничего не смыслю в загадках, а разгадывать их у меня нет терпения.

— Я знаю, что, когда ты со мной, у тебя нет терпения. Ты злишься из-за каждой ерунды, что бы я ни сказала.

— Ну, хорошо… оставим это…

— Меня огорчаешь не ты, мне больно за себя… Все в восторге от Вероники. Она умеет очаровывать людей, а у меня так не получается. Наверное, мне это не дано…

— Может, поговорим о чем-нибудь другом, что не касается Вероники?..

— Может, скажешь, что тебя раздражает, если мы говорим о ней? Я же знаю, что тебя интересует все, что связано с Вероникой. Иногда тебе даже хочется расспросить о ней, но ты — истинный джентльмен, не так ли?

— Зачем мне расспрашивать о ней, если она с детства жила в моем доме. Жизнь Вероники достаточно прозрачна.

— Как хрустальный бокал…Вот, посмотри. — Вирхиния выливала свой яд осторожно, по капельке. Она взяла наполовину наполненный ликером бокал и с улыбкой поднесла его к глазам. — Видишь? Прозрачный хрустальный бокал. Ты несколько раз мог бы отпить из него, и никто не обратил бы на это внимания. Другой тоже мог бы отпить, и от его губ не осталось бы следов…

— Вирхиния!

— Не будь таким глупеньким, Джонни! Ну что ты, в самом деле? Любая шутка тебя раздражает. Сейчас я выпью то, что осталось в бокале, чтобы узнать твои секреты… Впрочем, и так все ясно. Ты ведь не такой загадочный.

— Я терпеть не могу загадки… Ты уже дважды намекнула на что-то, что касается Вероники, и мне это совсем не нравится. Я понимаю, что иной раз ты могла сердиться на нее из ревности или каких-то ваших женских штучек, но в твоих намеках скрыто обвинение…

— Джонни! Как ты мог такое подумать? Что ты себе вообразил?.. Я люблю Веронику, как сестру… Я не выдала бы ее даже под пыткой…

— Что значит выдала?.. О чем ты?..

— Да так, ни о чем… Пустяки. Впрочем, есть вещи, которые бросаются в глаза. Она хватается за каждого нового молодого человека, пришедшего в дом. Сам посмотри, взять хотя бы этого сеньора Сан Тельмо.

— Мне не на что смотреть, а что касается инженера Сан Тельмо, то он — мой гость, и ты даже не представляешь, как я благодарен Веронике за то, что она так любезна и приветлива с ним. Если бы все встретили его так же холодно и равнодушно, как вы с мамой, то бедняге пришлось бы несладко.

— Подумать только, ты ей благодарен… Видимо за то, что она села рядом с ним.

— С ним или с другим, какая разница, если мама посадила меня на другой конец стола?

— Рядом со мной, верно? Так вот, должна заметить, что я говорила об этом тете Саре. Я знала, что тебе надоест терпеть меня на протяжении всего ужина.

— Это не так, Вирхиния… Как ты можешь так думать?

— Ты сам сказал об этом. Возможно, тебе и танцевать со мной будет неприятно, ведь первый танец после ужина, согласно обычаю, танцуют с соседями по столу.

— Это не так, я всегда очень рад танцевать с тобой, и это большая честь для меня, Вирхиния, но должен признаться, что этот дворцовый ритуал, сопровождающий все праздники в Рио, кажется мне муторным и старомодным.

— Да… Иногда это утомительная учтивость… Веронику тоже шокируют, так называемые, социальные условности. Впрочем, не всегда… К примеру, сегодня она наверняка с радостью потанцует с твоим другом Сан Тельмо. Ты только посмотри на них… Ну, что я тебе говорила? Они первыми идут в танцевальный зал… Хочешь, пойдем за ними? Как только закончится музыка, ты сразу же поменяешься с ним парой. Уж это тебе обязательно понравится.

— Тебе хочется, чтобы я снова сказал, как я рад танцевать с тобой?

— Я была бы рада поверить в это. Я так счастлива хотя бы капельке твоего внимания.

— Вирхиния, ты — сущий ребенок, как есть ребенок! Глупо воспринимать твои слова всерьез… Идем танцевать.

* * *

— Я и в самом деле считаю, что в танцах от меня мало проку. Лучше прекратить это мучение. — Так и не сумев приспособиться к ритму танца, Деметрио де Сан Тельмо остановился в дальнем конце зала рядом с аркой, соединяющей зал с застекленной ротондой.

— Полагаю, Вы преувеличиваете, Сан Тельмо…

— Ничуть, танцую я отвратительно, и Вы это понимаете.

— Я думаю, вам не хватает практики. Вы давно не танцевали?

— Бог знает, сколько лет… Думаю, что не танцевал с тех пор, как закончил университет и получил диплом. Я много работал.

— Не так уж и плохо, если работа была выгодной…

— О моем творчестве Вы уже слышали от Вашего кузена: четыре строительства даром и два — за сущие гроши.

— Вам же лучше, если Вы можете работать даром. В том смысле, что Вы и так богаты.

— Вы находите, что у богатства большое преимущество?

— Конечно… Не могу этого отрицать. За деньги покупается почти все, но самое главное, независимость.

— Но не любовь…

— Любовь — понятие слишком растяжимое…

Незаметно для себя Деметрио и Вероника покинули зал и углубились в своего рода «заводь», образованную застекленной ротондой. Отойдя подальше от салона, они остановились у большого окна рядом с террасой.

— Не желаете присесть?

— С удовольствием, если Вы окажете мне честь и побудете со мной, уделив мне время этого танца.

— Это время принадлежит Вам по праву. Вы, вероятно, забыли о старинном португальском этикете, правил которого строго придерживаются в этом доме со времен императора Педро Первого.

— Я уже заметил это и признаю, как и все, величие и заслуги рода Кастело Бранко.

— Считается, что наш род ведет свое начало от конкистадоров, но, как Вы, вероятно, заметили, я не придаю таким вещам большого значения.

— От Вашего кузена я наслышан, что Вы — современная, деловая женщина и верите во власть, силу и неотразимую привлекательность золота…

— Не буду отрицать, иначе я выглядела бы в Ваших глазах лучше, чем я есть, а самый большой мой недостаток — излишняя честность. Я не умею лгать, создавать видимость, притворяться…

— Однако…

— Однако — что?

— Ничего… Мы знакомы чуть больше часа, и было бы глупо стремиться осуждать Вас, или думать, что мое мнение о Вас более-менее правильное.

— Это правда, Вы не похожи на глупца. Знаете, в Вас есть что-то хорошо мне знакомое. Не знаю точно, что: то ли голос, то ли черты лица. Вы напоминаете мне кого-то, с кем я много общалась…

— Быть может Рикардо Сильвейру? — Глаза Деметрио вонзились в глаза Вероники, точно два кинжала.

— Рикардо Сильвейру? — Темные зрачки девичьих глаз просияли, а цветущие губы улыбнулись. — И правда… Вы и непохожи, и похожи. Неужели Вы — его родственник?

— Я был его лучшим другом, и только! — Деметрио солгал, сдержав раздражение. Он взвешивал и обдумывал каждое слово, будто тщательно выбирал оружие для смертельного поединка.

— Вы сказали, что были его лучшим другом? — Вероника снова улыбнулась. — Хотите сказать, что потеряли его след, как и все остальные?

— Мы простились в Сан Пауло почти три года назад. Исполненный радужных надежд, он вернулся в Рио-де-Жанейро, чтобы работать. Ничто не казалось ему более желанным на земле, чем быть личным адвокатом сеньора Кастело Бранко.

— Дядя очень высоко его ценил.

— Тогда почему он рассчитал его?

— Рассчитал? Не думаю, чтобы дядя рассчитал его по собственной воле. Он несколько раз говорил, что его огорчило желание Рикардо уехать, но он не может упрекнуть его за юношеские амбиции. Вы такой же, как Рикардо, и я уверена, что не будь Вы богатым, то сделали бы все возможное, чтобы стать им.

— Я не верю, что за деньги можно купить счастье, и ненавижу людей, которые ослепли из-за денег. Я презираю их всей душой…

— Они, и вправду, ничтожны. Я тоже презираю их, хотя и не говорю об этом с таким пафосом. Однако, не станете же Вы презирать Рикардо Сильвейру за то, что он чувствовал в крови тягу к приключениям, за желание через год-два стать богатым, а, возможно, и через несколько месяцев. Недавно я как раз прочитала, что искатели алмазов в Рио Карони могут разбогатеть меньше, чем за год, если им немного повезет.

— Кое-кто действительно разбогател, но большинство так и осталось навсегда в том тропическом лесу. Кого-то загрызли хищники, кто-то стал жертвой болотной лихорадки и малярии… Но чаще всего они спивались или становились жертвой предательского ножа кого-нибудь из дружков, уроженцев здешних мест, из тех, кто вынужден работать, как раб.

— Разумеется, старательство — опасное занятие. Оно не могло бы называться авантюрой, если бы не было рискованным. Однако, я не удивлюсь, если мужчина станет рисковать собой, чтобы добиться своего. Более того, мне кажется странным, что такой мужчина, как Вы, не понимает подобных вещей. По-моему, Вы из породы тех людей, что рождены для триумфа, из тех, кто преодолеет все трудности и окажется сильнее тропического леса с его зверями, вероломством и болезнями.

— Возможно, но Рикардо был из другого теста.

— Что Вы имеете в виду? Быть может, у вас есть какие-то известия о нем?.. Что-то плохое?

— Нет, я ничего не знаю о нем. Как я сказал, с некоторых пор, мы были довольно далеки друг от друга, но именно поэтому я так и говорю. Рикардо не вернулся, и не дал весточки о себе.

— Он уехал месяцев семь — восемь назад…

— Нет. Еще раньше.

— Девять… Максимум десять. Я абсолютно уверенав этом. В прошлом году, в начале весны, Рикардо был с нами. Тогда ему в первый раз сказали, что Джонни возвращается.

— Вот как?

— И он, недолго думая, совершенно неожиданно для всех решил уехать.

— И Вам его поступок кажется правильным?..

— Признáюсь — да; я предпочитаю жить, а не прозябать. Я не согласна с людьми, которые всё берегут, не растрачивая: деньги, жизнь, чувства. Я лучше отдам свое сердце, даже если это принесет мне боль и слезы, буду бороться, чтобы победить или проиграть, я хочу любить и ненавидеть сполна.

— Тут я с Вами полностью согласен, сеньорита Кастело Бранко. Я тоже считаю, что есть только две вещи, которым можно посвятить свою жизнь целиком: любовь и ненависть. Я собираюсь жить ради страсти или ради мести. — В серых глазах Деметрио промелькнула странная вспышка, и Вероника зачарованно смотрит на него. Лицо Сан Тельмо выражает непреклонную решимость, а его слова опаляют, как жаркое пламя. Перед этим мужчиной девушка чувствует себя точь-в-точь как Джонни перед ней: ее влечет к нему, и в тоже время он ее пугает. Стараясь скрыть смятение, Вероника слабо улыбнулась краешком губ. — Мои слова кажутся Вам смешными?..

— Ничуть, Ваши слова не могут быть смешными. Мне кажется, Вас следует опасаться. К тому же, Вы всего лишь подтвердили мои слова. Я тоже считаю, что могу жить ради большой любви, сильной страсти, или ради великой ненависти…

Деметрио собрался возразить, но на застекленной ротонде показалась белокурая головка Вирхинии.

— Они здесь, Джонни, — прощебетала Вирхиния. — Думаю, вы простите нас, если мы прервали ваш интересный разговор, — тут же обратилась она к Деметрио и Веронике. — Мы с Джонни минут двадцать, не меньше, бродили повсюду, разыскивая вас. Мы вам не помешали?..

— Ради Бога, сеньорита!.. Не желаете присесть? — Деметрио встал со стула, и Вирхиния тут же поспешила занять его место. Джонни медленно, даже с некоторой опаской, подошел к ним, и вопросительно взглянул на Веронику.

— Тебе стало плохо, Вероника? — спросил он с тревогой.

— Плохо? Что за чушь!

— Но вы перестали танцевать.

— Это — моя вина, — поспешил ответить Деметрио.

— Сеньор Сан Тельмо настаивал, что он скверный танцор, хотя, на мой взгляд, было достаточно немного потанцевать, чтобы исправить это. Одним словом, сеньор Сан Тельмо предпочел беседу танцам.

— Не могу осуждать его, поскольку на его месте, я выбрал бы то же самое.

— Тысячу раз прошу простить меня, сеньорита де Кастело Бранко. Надеюсь, в ближайшее время Вы с лихвой компенсируете пропущенный танец.

— Именно это мне и нужно. Вы меня простите, не правда ли?

— Ну что Вы, право, не стоит беспокоиться.

— Идем, Вероника? — Джонни предложил ей руку.

— Идем, Джонни… И не тревожьтесь о том, что не умеете танцевать, сеньор Сан Тельмо, беседовать с Вами тоже приятно. — Вероника приняла предложенную руку, и Джонни чуть ли не силой увлек ее за собой подальше от Деметрио.

— Сразу видно, что они нравятся друг другу, — с напускным равнодушием улыбнулась Вирхиния.

— И в самом деле… Ваша сестра очаровательна…

— Мы и не сестры с ней вовсе, даже не кузины… Вот Джонни и я — кузены. Мой отец и дядя Теодоро были родными братьями, а отец Вероники был им не то двоюродным, не то троюродным братом, словом седьмая вода на киселе. То, что у нас одинаковые фамилии, не более чем простое совпадение.

— Я догадался. Вы с ней почти не похожи, точнее совсем не похожи.

— В этом мне ее не победить, Вероника — настоящая красавица.

— Каждая из вас красива по-своему, — осторожно заметил Деметрио, силясь быть галантным. Он не понимал, почему, но девушка была ему неприятна. К тому же, сам не желая того, он украдкой следил за Вероникой. Где-то вдалеке, в ярко освещенном салоне, она танцевала в объятиях кузена — волнующая, прекрасная и непохожая на других. Глядя на Веронику, Деметрио неожиданно осознал, что именно из-за таких женщин мужчины лишаются разума и воли, и внезапное подозрение вонзилось в его душу, словно маленький смертоносный дротик.

— Возможно, мой вопрос покажется Вам нескромным… — Деметрио снова посмотрел на улыбающуюся Вирхинию.

— Вопрос?.. Какой?

— Вопрос, без сомнения, щекотливый, но, возможно, Вы меня простите. Иногда лучше узнать все заранее, чем потом оказаться бестактным. Ваш кузен и сеньорита Кастело Бранко обручены?..

— Вовсе нет!.. С чего Вы взяли?

— Просто мне так показалось, и на миг я испугался. Надеюсь, Вашего брата не встревожило, что он нашел нас здесь.

— Не беспокойтесь, сеньор сан Тельмо. Джонни хочется, чтобы никто не приближался к Веронике, но, что поделать, если все молодые люди увиваются вокруг нее, а она ко всем благосклонна.

— Хм…

— Впрочем, это естественно. Если девушка такая хорошенькая и привлекательная, поневоле потеряшь голову. Вероника очень славная, и ни в чем не виновата, но тот случай…

— Какой случай?.. В чем ее вина?..

— Не обращайте внимания на то, что я сказала. Право, я обмолвилась, подумав, что Вы из Рио, и в курсе того, что известно всему обществу, но раз вы ничего не знаете, мне лучше помолчать.

— Прошу Вас, расскажите.

— Это было бы дурно с моей стороны…

— Но, если все об этом знают, какая разница, что узнает еще один?

— Ну, хорошо. Если я не расскажу Вам, то расскажет кто-нибудь другой. Понимаете, родители Вероники вели плачевную, достойную сожаления жизнь. Отец был гулякой, и поневоле свел ее несчасную мать в могилу. Веронике тогда не исполнилось еще и пяти. С тех самых пор она жила только с отцом, в окружении его любовниц и слуг. Об этом доме рассказывают всякие гадости, так что, представьте, чего она насмотрелась, и чему научилась там. А когда ее отца, этого скверного человека убили, Вероника пришла в дом тети Сары, но было поздно, она была неисправима.

— Сколько лет ей тогда было?..

— Думаю, чуть больше девяти, но она уже тогда показывала свой характер.

— Вот как?

— Вы даже не представляете, сколько натерпелась от Вероники тетя Сара. Бедняжка, она совсем замучилась с ней. Плохо, что я рассказываю Вам все это… Я не гожусь для подобных рассказов. Я очень люблю Веронику, и от души прощаю ей все неприятности, что она мне доставляет. Ведь она не виновата, правда?..

Деметрио не ответил, лишь обжигающе-пристально посмотрел на Вирхинию. При виде ее ясных глаз, по-детски мягких, невинно улыбающихся губ, нежных щек и по-монашески застенчивых жестов волна неприязни, поднявшаяся в душе Сан Тельмо от слов девушки, мгновенно угасла. Деметрио успокоился, словно перед ним стоял безумец или невольно обиженный им ребенок.

— Ваш кузен влюблен в Веронику, не так ли? — Сан Тельмо не устоял перед искушением продолжить расспросы.

— В Веронику все влюбляются, но ненадолго, поскольку ее любовь ко всем мимолетна. Что с Вами? Почему Вы встали? Хотите танцевать?

— Я ужасно плохо танцую, сеньорита… Но мы можем прогуляться по террасе. Эта ночь по-летнему жаркая…

— Да, Вы правы. Идемте на террасу.

* * *

Дверь с противоположной стороны салона выходит на террасу поменьше, над которой расстилается легкое, сладковато-нежное благоухание жасмина и жимолости. В конце танца Джонни улучил момент и вместе с Вероникой вышел на террасу.

— Сегодня ночью слишком жарко. Давай выйдем, подышим свежим воздухом, а то мне что-то нехорошо.

— Я заметила это, когда мы танцевали. Ты ни разу не попал в такт… Что с тобой?

— Ничего.

— Ты чем-то недоволен?

— Да.

— Подумать только. Чем же?

— Так, пустяки. Мало того, что сам праздник — скука смертная, так не доставало еще танцевать всякие кадрили и лансье. Чушь какая! Словно мы живем шестьдесят лет назад.

— Послушай, Джонни, ты же только сегодня утром восторгался величественной атмосферой светских вечеров, сохранившихся в нашем обществе.

— Вероятно, утром у меня было хорошее настроение.

— Да уж, конечно, лучше, чем сейчас. Тебе не понравился ужин?..

— Можешь издеваться надо мной. Это — твое любимое развлечение…

— Джонни, что ты говоришь?.. Когда я над тобой издевалась?

— Каждую секунду… Внимание и заботу ты бережешь для чужаков.

— Надеюсь, твои слова не относятся к сеньору Сан Тельмо? Ведь он твой гость.

— И поэтому ты так любезничала с ним?..

— Я считаю, что быть любезной с гостями, часть моих обязанностей, учитывая, что я живу в этом доме.

— Конечно, но, ты казалась такой довольной, беседуя с ним, и слушала его с таким интересом.

— Он — незаурядный мужчина, и я поняла, почему ты мгновенно проникся к нему симпатией. У него необычная и заманчивая жизнь.

— Недаром я боялся, что ты будешь думать о нем, когда наблюдал за тобой из столовой. Я видел, как ты слушала его. Ты никого не замечала, кроме него.

— Мне приходилось смотреть на него, ведь он разговаривал со мной.

— А вот я смотрел только на тебя, и не обращал внимания на соседку по столу.

— Твоей соседкой была Вирхиния, боже правый!

— Почему ты посадила ее рядом со мной?

— Не я, а тетя Сара. Это она расставляла карточки по местам, а потому вполне логично, что она посадила рядом с королем праздника Вирхинию, девочку, взлелеянную в этом доме…

— Ты знаешь, что для меня — ты самая прекрасная и единственная в мире.

— Вот еще.

— Почему ты посадила рядом с собой Деметрио де Сан Тельмо, а не меня?

— Это совсем другое дело. И, кстати, он заранее попросил меня об этом.

— Вот как? Да как он посмел?!

— По-моему, в этом нет ничего особенного. Думаю, ему было бы неловко в обществе, где он никого не знает, а со мной он уже худо-бедно, но поговорил.

— Поручим его заботам Вирхинии. Раз праздник в мою честь, мне и командовать. Так что я повелеваю тебе не отходить от меня ни на шаг, танцевать только со мной, а когда музыканты отдыхают, развлекать меня беседой.

— Ты с ума сошел? Какая муха тебя укусила?

— Ты сама это знаешь и понимаешь, Вероника. Не потешайся надо мной, не смотри такими насмешливыми глазами. Этим ты приводишь меня в отчаяние, воспламеняешь мою кровь… Вероника, я тебя…

— Джонни, замолчи, прошу тебя.

— А ты знаешь, что я хочу сказать?

— Не сегодня, Джонни… Ничего не говори мне… Подожди, прошу тебя… Не сегодня…

— Я люблю тебя, Вероника… Люблю!.. И не могу больше молчать! — Джонни пылко сжал ладони девушки в своих руках, ища взглядом глубину ее черных зрачков, спрятавшихся за опущенными ресницами. Вероника молчала: под бледным лунным светом она казалась холодной, словно статуя.

— Вероника, почему ты молчишь? Ответь мне.

— Я просила тебя замолчать, умоляла подождать, не говорить ничего… только не сегодня, не сегодня… Оставь меня, Джонни!

— Оставить?

— Не обижайся, и не воспринимай все в штыки. Пойми, ты застал меня врасплох… Я так потрясена твоими словами, что…

— Этого не может быть, Вероника, все не так. Если ты просила меня ничего не говорить, значит, знала, что я хотел признаться тебе в любви. Ты просила меня замолчать, потому что хотела отказать мне, отвергнуть меня.

— Именно этого я и не хочу, Джонни, не хочу отвергать тебя. Ты был так добр со мной! Ты достоин того, чтобы тебя любили, Джонни, ты такой милый…

— Вероника… ты хочешь сказать, что я добрый, милый, достойный любви, но ты не можешь полюбить меня, так? Что ты отвергаешь мою любовь и не хочешь быть моей женой?

— Джонни, я знаю цену твоим словам и любви, которую ты мне предлагаешь… Я знаю глубину твоей души и верности…

— Но ты меня не любишь.

— Я люблю тебя, но как брата…

— Вероника…

— Возможно, люблю с чуть большей нежностью, уважением, благодарностью…

— Тебе не за что благодарить меня, разве что простить за то, что был слеп и не понял, что всего этого мало, чтобы желать твоей любви.

— Джонни, прошу тебя, хватит… Не говори глупости. Я же сказала, что считаю тебя самым лучшим мужчиной на свете, самым очаровательным и самым прелестным созданием на земле…

— Хм, созданием… сущим ребенком, верно?.. Маменькиным сыночком…

— Баловнем судьбы и родителей, и это хорошо. Тебя нельзя упрекнуть, ты заслуживаешь это, а я…

— Ты любишь другого?..

— Нет, Джонни…

— В таком случае, что удерживает тебя?

— Множество вещей, Джонни… Ты подумал, например, о том, что скажут твои родители?

— Отец знает о моей любви к тебе и рад этому.

— А тетя Сара?..

— С мамой придется повоевать… Я дам ей бой и одержу победу!

— Не так легко, как ты думаешь. Если ты скажешь маме, что хочешь жениться на мне, то, как нельзя больше, огрчишь ее.

— Ну и пусть, пусть так! Мама несправедлива, и будет очень печально, если она станет упрямиться и стоять на своем, но это меня не остановит. Мне не хватает решимости в других делах, но хватит, чтобы защитить и безумно любить тебя.

— Джонни… ты — очень славный, но…

— Если ты не любишь всем сердцем другого, то ради чего отвергаешь меня? Позволь мне идти рядом с тобой, обожать тебя, бороться до тех пор, пока я не завоюю твое сердце… Если ты меня не любишь, то не отвечай прямо сейчас, я подожду… Если нужно, я смогу ждать, надеяться и молчать…

— Джонни…

— Сейчас уже я прошу, нет, умоляю тебя… Не отвечай мне, не говори ничего. Позволь мне любить тебя, дай возможность тебя завоевать… смотри на меня как на друга, как на брата, а я буду бороться за твое сердце, чтобы когда-нибудь ты полюбила меня, как я тебя люблю… Пылко!.. Всей душой! — Джонни наклонился, чтобы поцеловать девушке руку.

— Хорошо, — потрясенная и растроганная Вероника боролась со слезами, — я согласна… но с одним условием. Мы — только друзья, друзья и не больше. Отныне мы станем чаще вращаться в обществе. Ты начнешь общаться с другими девушками и дашь мне общаться с другими молодыми людьми, а если через полгода ты скажешь, что по-прежнему любишь меня также сильно, как сейчас, если решишь, что только со мной сможешь быть счастлив, я постараюсь сдлать тебя счастливым.

— Вероника, любимая, жизнь моя!

— Тише, Джонни!.. Не так. Друзья не целуются в губы. Ты должен оставаться таким же благоразумным, каким был до сих пор, и даже стать чуточку серьезней.

— Как я люблю тебя, моя королева, мучительница моя, — Джонни снова осыпал поцелуями руки любимой, однако пылкие поцелуи не доходят до сердца Вероники, заставляя его бешено биться. В сердце девушки уже другой. Вероника начала мечтать о других глазах и других губах…

* * *

— Как Вы находите этого? — поинтересовался у Деметрио Джонни.

— Восхитительный чистокровка, — ответил тот.

— Это — любимый конь Вероники.

— Для девушки он слишком горяч.

— Но не для нее. Позже Вы увидите, как она с ним справляется. Вероника — непревзойденная наездница, — пояснил Джонни, а затем повернулся к одному из конюхов. — Что касается нас, Эстебан, вели оседлать для гостя вот этого гнедого, а для меня бурого.

На часах около семи. Кажется, что этим ярким утром природа ликует и поет от жарких поцелуев золотистого солнца Рио.

В конюшне семьи Кастело Бранко есть все необходимое для верховой езды, в том числе отменные лошади на любой вкус. Конюхи благаговейно сновали взад и вперед, пока Джонни и Деметрио выбирали себе лошадей.

— Да, у этих двоих превосходная стать, — согласился Сан Тельмо, — однако на днях, я увидел в деннике непокорного и довольно дикого гнедого жеребца. Мне хотелось бы поехать на нем.

— Вы, верно, говорите о Султане. Он, действительно, превосходен. Плохо только то, что это конь Вероники. Отец купил его, восхитившись великолепной статью жеребца, или вообразив себе, что из Америки я вернусь ковбоем. По правде говоря, я сидел на нем всего один раз, и это были скверные минуты.

— Возможно, следовало пустить его вскачь, промчаться немного карьером… Если Вам не суть важно, дайте его мне…

— Я не возражаю, но замечу, что это строптивый конь, а мы едем с девушками…

— Нужно быть предусмотрительными, когда имеешь дело с такими отважными девушками, как Вероника де Кастело Бранко… Ни этот прекрасный бурый, на котором поедете Вы, ни гнедой, которого Вы хотите дать мне, не сравнятся с лошадью Вашей кузины. Ее жеребцу они не соперники, а вдруг он взбунтуется?

— Не думаю. Как я говорил, Вероника замечательно с ним справляется, к тому же, как гостеприимный хозяин, я должен позаботиться о Вашей безопасности.

— Обо мне не беспокойтесь, прикажите оседлать Султана.

— Как?.. Вы поедете верхом на «демоне Анд»? — вмешалась в разговор подошедшая Вирхиния. — Так прозвали Султана конюхи, — с улыбкой пояснила она.

— С добрым утром, — почтительно поздоровались молодые люди, повернувшись к ней лицом.

— Видишь, Джонни, я решилась поехать с вами, хотя Вероника хотела испугать меня, убеждая, что к семи мы должны быть готовы. Я встала пораньше, успела сходить к мессе, переодеться, и, как видите, я уже здесь, а Вероники все еще нет. Я славно подшутила над ней — спрятала сапоги для верховой езды. Ну и задала я ей работенку, пусть поищет.

— Право, Вы озорная, как ребенок, — заметил Деметрио.

— Шутка была бы очень прелестной, Вирхиния, если бы не задерживала всех нас, — вскипел Джонни. — Может, скажешь мне, где они лежат. Я пойду и помогу Веронике.

— Сапоги лежат в моем шкафу, Джонни, а ключ от него у меня.

В чудесных брючках для верховой езды и белой шелковой блузке Вирхиния похожа на малышку. Она кажется совсем маленькой и хрупкой: золотистые волосы разметались по спине, губы улыбаются, а в глазах — смешинка.

— Отдай мне ключ, Вирхиния.

— А вот и не отдам! Я отдам его только сеньору Сан Тельмо, поскольку он один улыбнулся, а ты вместо этого корчишь из себя судью.

— Если мы выедем слишком поздно, то не доберемся до Копакабаны.

— Тем более, что вы поедете со мной, и я буду вас задерживать. Ты же это имеешь в виду, правда? Ну так я обещаю вести себя, как наездница, и даже скакать галопом, только будь всегда рядом со мной.

— Отдай ключ, быстрее.

— Я уже сказала, что отдам его только сеньору Сан Тельмо.

— Вирхиния!

— Я с большим удовольствием передам ключ служанке, а вы тем временем попросите оседлать для меня этого пресловутого «демона Анд».

— Не беспокойтесь, Эстебан приведет его сюда.

— Почту за счастье. Думаю, что найду кого-нибудь в холле. С Вашего позволения. — Взяв у Вирхинии ключ, Деметрио стремительно зашагал к дому. Сейчас на нем не было смокинга, но и в повседневной одежде в движениях Сан Тельмо сквозила горделивая надменность. Вирхиния слегка усмехнулась в спину гостю, заметив легкую небрежность в его манере одеваться.

— Почему он не надел галстук? — вкрадчиво начала она, обращаясь к Джонни и указывая в сторону уходящего Деметрио. — Ты обратил внимание, он и перчатки не носит. Этот твой друг больше похож на старателя, чем на преуспевающего молодого человека. Впрочем, возможно, общение с тобой придаст ему немного аристократизма.

— Не думаю, что ему это нужно, Вирхиния. Все люди разные, и он хорош по-своему.

— Возможно, Веронику порадует, что я спрятала ее сапоги. Ты заметил, что ее интересуют грубые и неотесанные мужчины?

— Нет, не замечал.

— Тогда присмотрись, и увидишь. Я уверена, что она в восторге от Сан Тельмо.

* * *

— Как?.. Вы уже готовы?..

— Я опоздала на пятнадцать минут, но не по своей вине.

— Знаю, я принес ключ от шкафа Вашей кузины Вирхинии.

— Я открыла шкаф ножом для разрезания бумаги. К счастью, замок был хилый.

— Ножом для бумаг?

— Ну да, я воспользовалась им, как ломом.

— Вы очень находчивая и ловкая.

— Защищаюсь, как могу, от мелких гадостей Вирхинии.

— Вы считаете ее испорченной девчонкой.

— Она уже не ребенок… Впрочем, в данном случае я не придала ее выходке никакого значения, поскольку, как мне кажется, разгадала ее намерения. Вирхиния боялась, что если я соберусь и приду раньше нее, то Джонни настоит на том, чтобы мы уехали, не дождавшись ее.

— Вот как?

— Не думайте о Джонни плохо, и не судите его. Он очень славный и добрый. Джонни — сущий ангел, а Вирхиния донимает его своими глупыми выходками и жеманством. Он терпеть не может ее детские шалости и капризы, особенно на верховых прогулках. Мне часто приходится одной возвращаться домой и просить, чтобы за ними послали машину, потому что Вирхиния, намертво вцепившись в руку Джонни, рыдает в три ручья и отказывается снова садиться на лошадь.

— Могу представить, как она расстроена и недовольна тем, что ее кузен упорно предпочитает Ваше общество.

Вероника и Деметрио вышли через заднюю дверь холла на мраморную лестницу, ведущую прямо в сад. Спустившись на несколько ступенек, они остановились, чтобы спокойно поговорить.

Собираясь на прогулку, Вероника не стала надевать жакет, и теперь белая шелковая блузка выгодно подчеркивала красоту ее фигуры. Восхитительно-роскошные черные волосы девушки обрамляли немного бледное лицо, на котором почти не было косметики. Ее глаза казались Деметрио глубокими, почти бездонными, а губы напоминали кроваво-огненный рубин. Его влекло к Веронике. Все в этой девушке очаровывало, покоряло, манило его — даже страх и опасение, что именно она окажется той женщиной, которой он должен мстить за смерть брата. А счастливая Вероника упивалась вспышкой невольного мужского восхищения. От нечаянного восторга серые глаза мужчины на миг смягчились подобно тому, как меняется вкус простой воды от незаметной капли меда.

— Я понимаю чувства Джонни, — продолжил Деметрио, — а также лютую зависть и ревность Вирхинии, которую она не может скрыть.

— С чего бы Вирхинии завидовать мне? Ее участь гораздо лучше моей.

— Она завидует Вашему достоинству и красоте. Вы столь прекрасны, что…

— Сеньор Сан Тельмо!..

— Простите… Я не смог сдержаться. Мне кажется, что на свете больше не найдется такой восхитительной, очаровательной, удивительной девушки.

От смущения щеки Вероники стали пунцовыми. Кажется, она влюбилась, ибо впервые в жизни ее волнует мужское восхищение.

— Не думаю, что все это так, — тихо прошептала Вероника, — но мне очень приятно, что Вы считаете меня такой и сказали мне об этом… Однако, мы слишком задержались, идемте к остальным!..

* * *

— С добрым утром, Вероника!

— Привет, Джонни… как ты?

— Замечательно, ведь ты уже здесь. Я не думал, что ты придешь так быстро. Дружище Сан Тельмо, должно быть, кудесник.

— Это Вероника совершила чудо. Вот Ваши ключи, Вирхиния.

— Вы его открыли? Вероника, как ты открыла шкаф? Надеюсь, ты не выломала замок.

— Нет, дорогая, не выломала, всего лишь сломала. Так что защита твоих секретов будет не такой надежной.

— У меня нет секретов. И если бы я знала, что ты сломаешь замок, то…

— То не шутила бы со мной и не прятала сапоги. И кстати, не шути больше так, а то мы теряем время.

— Ваша лошадь, Вероника.

— Вероника, осторожней!.. Хенаро, держи его крепче, — приказал слуге Джонни.

— Разрешите, я буду стремянным, — учтиво предложил Деметрио.

— Я сам собирался подать Веронике стремя, — в тон ему ответил Джонни.

— Не тревожьтесь, мы сделаем это вместе. Готовы?

Вероника отважно и ловко запрыгнула на английского скакуна прежде, чем Джонни успел помочь ей.

— Тебе, видимо, не важно, что я сверну себе шею, Джонни, — Вирхиния мгновенно вцепилась в руку кузена. — Помоги мне сесть на лошадь.

— Твоя кобылка смирнее, комнатной собачки. Ну, залезай же!

— Спасибо, Джонни, ты очень любезен. Достаточно попросить тебя о чем-нибудь всего два-три раза.

— Сейчас тебе не пришлось долго упрашивать меня. Деметрио, Вашу лошадь уже ведут.

— Как? Вы поедете верхом на Султане?

— Джонни был достаточно любезен, чтобы дать мне его.

— Эта лошадь опасна.

— Я люблю таких.

— Вам по душе трудности?

— Да, чтобы преодолевать их. То же самое сказали вы во время нашего первого разговора.

— Должна признать, что это — правда. Но будьте осторожны… Султан может испортить жизнь кому угодно.

— Ваша лошадь тоже не тихоня, а Султан, по крайней мере, сможет догнать ее, если она понесет.

— Вам не стоит беспокоиться.

— Это так, на всякий случай. К тому же несправедливо, чтобы самая горячая лошадь несла девушку.

— Ах, скажите, пожалуйста! Проблема мужского превосходства.

— А Вы не верите в превосходство мужчин, не так ли?

— Иногда…

— Иногда — очень точное слово. Чтобы командовать нами, вы, женщины, полагаетесь на силу, заключенную в вашей слабости.

— Это — наша единственная защита от мужского бахвальства.

— Что ж, это почти что бой.

— А сеньор Сан Тельмо не упустит случая объявить женщинам войну.

— Не женщинам — женщине.

— Надо же! А я и не предполагала, что Вам близки идеи Шопенгауэра.

— Вероника, по-моему, ты встретила достойного соперника, — вмешался в спор Джонни.

— Султан отомстит за меня.

— И не рассчитывайте. Я хорошо разбираюсь в лошадях. Этот конь не такой ужасный, каким кажется. Вот, смотрите.

Деметрио на удивление быстро и легко запрыгнул на горячего жеребца и за считанные минуты укротил его.

— Превосходно!.. Поразительно!.. — раздались восторженные голоса Джонни и Вирхинии.

— Против такого доказательства не поспоришь — заметила Вероника.

— В путь! — весело воскликнул Джонни.

* * *

— Превосходный вид!

— Я бы сказала — чарующий. Я слышала от многих приезжих, что это — один из самых красивейших уголков на земле.

Деметрио и Вероника добрались до склона горы и остановились на самом краю, залюбовавшись раскинувшейся под ними изумительной картиной. Во всей красе предстали их взору подножие горы Пан-ди-Асукар, бухта Рио-де-Жанейро и пляж Копакабана.

Яркое полуденное солнце подкрашивало дивную лазурь небес и моря и буйную зелень побережья, заставляя их сверкать среди свободных, широких мазков золотистого песка и четких очертаний современных зданий.

Разгоряченных лошадей они привязали к стволу росшего неподалеку тенистого дерева, и те мирно щипали траву, отдыхая от быстрой скачки.

— Порой слова бывают бесполезны, они меркнут перед подобной красотой, правда? — Вероника с восхищением смотрит на сказочный пейзаж, а Деметрио, не отрываясь, смотрит только на нее, и в его печальных глазах отражаются сомнения, вопросы и безумная тоска.

— Где-то здесь, среди камней есть узенькая тропка. По ней можно спуститься к пляжу. А вон в той стороне, возле песка, находится грот с родником. Мы могли бы попробовать спуститься, если бы не было так поздно.

— Сразу видно, что Вы знаете это место, как свои пять пальцев. Вы часто бывали здесь и раньше, верно?

— Иногда… Это любимое место Вашего друга Рикардо, он обожал гулять здесь.

— Вот как?

— Правда, мы очень редко ездили сюда на лошадях. Почти всегда мы приезжали на машине, а потом спускались на пляж по дорожке, о которой я Вам рассказала. Эти прогулки устраивала Вирхиния.

— Вы ездили только втроем?.. Или Джонни тоже ездил?

— Джонни не был знаком с Рикардо.

— Вы решили прогнать Рикардо до возвращения Джонни.

— В каком смысле прогнать? Я Вас не понимаю.

— Неужели?

— Что я должна понимать, и почему?

— Не обращайте внимания. Это все глупости.

— Вы так грустите всякий раз, когда думаете о друге. Вы боитесь, что он попал в беду?

— Вам действительно интересна судьба Рикардо, и Вы хотите ее узнать?

— Конечно, ведь мы дружили, так что вы должны мне рассказать. Он прожил вместе с нами почти два года. Много раз я думала написать ему, но не знала, где он.

— Ваше письмо пришло бы слишком поздно.

— Я не понимаю, что Вы имеете в виду.

— Я хочу сказать, что Рикардо очень далеко, в беспросветных чащобах отчаяния и тоски. И бог знает, почему? Впрочем, это известно: ему пожелали такую судьбу — ад в земле.

— На что Вы намекаете?.. Рикардо умер?..

— А Вы пролили бы о нем хоть слезинку, будь это так?

— Мне было бы очень больно и горько, если бы он умер… Но это неправда, Рикардо жив. Если мы ничего не слышали о нем, еще ни о чем не говорит. Те, кто уехал в дикие леса, часто исчезают на годы.

— А чаще навсегда.

— Зачем думать о худшем? И почему Вы говорите об этом так, будто хотите меня помучить?

— Если бы я был уверен в том, что смерть Рикардо для Вас и в самом деле боль…

— Конечно, мне было бы больно. Но почему Вы говорите со мной так?.. Иногда я не понимаю Вас, Деметрио. Порой мне кажется, что Вы сошли с ума… По правде говоря, это пугает.

— Не бойтесь, Вероника… Подобные вспышки мимолетны. Иногда я предаюсь фантазиям, иной раз меня посещает нездоровое любопытство, и мне хочется заглянуть в женские сердца… Это была своего рода шутка, боюсь, довольно неприятная!.. Не будете ли Вы так любезны простить меня?..

— Хорошо… Но, уверяю Вас, Вам удалось меня напугать. Я чувствовала себя достаточно скверно… Не кажется ли Вам, что Вирхиния и Джонни слишком задерживаются?..

— Они уже здесь… Я займусь их лошадьми, чтобы они отдохнули.

* * *

— Ты чем-то озабочен, сынок?..

— А-а, что?..

— По крайней мере ты — рассеян и задумчив… ты не можешь это отрицать, во всяком случае со мной, ведь я слишком хорошо тебя знаю.

Чистая, тщательно ухоженная, царственная рука Теодоро де Кастело Бранко с любовью опустилась на плечо сына. Мягкий понимающий взгляд спрашивает больше всяких слов…

— Сегодня утром ты вернулся с прогулки не очень довольным… Что случилось?..

— Ничего.

— Ты уверен?.. Я сильно подозреваю, что вмешательство этого друга, я говорю о сеньоре Сан Тельмо, в вашу тесную дружбу было не слишком удачным…

— Я думаю точно также, но беда уже случилась. Кроме того, я не имею ничего против него. Он — превосходный кабальеро, этот человек дорогого стоит, даже слишком.

— Слишком для кого?..Ты не уверен в себе самом?.. Ты начал видеть в нем соперника?..

— Прошу тебя, папа… Оставим это.

— Почему мы должны оставить это?.. Больше всего на свете меня интересует твое счастье. А затем счастье Вероники. Я очень хорошо видел их вдвоем, они куда-то направлялись… Что произошло, отчего, что-то изменилось?.. Когда мы выпьем шампанское на твоей свадьбе?..

— Этого я не знаю, папа.

— Ты до сих пор не решился поговорить об этом с кузиной?..

— Я говорил.

— Ну, и…

— Я сказал ей все, что хотел… а она попросила меня подождать.

— Подождать?..

— Чтобы подумать, разобраться в своих чувствах, чтобы быть уверенной в моих; я думаю, что это преходящий каприз, блажь избалованной девчонки…

— Если только это не что-то большее, ты должен убедить ее передумать.

— Я от всей души надеялся, что сумею это сделать, папа. Я разговаривал с ней ночью, на танцах, уже почти две недели назад, я чувствовал уверенность в себе самом, силу, оптимизм, я был самонадеянным… теперь все по-другому.

— Из-за Сан Тельмо?..

— Деметрио де Сан Тельмо стоит в десять раз больше, чем я, отец, и Вероника в достаточной степени женщина, чтобы понимать это и ценить.

— Не говори так. Не принимай эту идею окончательно — борись, защищайся, покажи, какой ты есть, и чего стóишь, храбро соперничая за ее сердце. Вероника — славная; она знает тебя, любит, и если ты так сильно ее любишь, то стоит потрудиться…

— Это — правда! Я так ее люблю, так сильно… что моя огромная любовь должна послужить добавкой к моим достоинствам, которых мне не хватает… Я безумно люблю ее, отец, обожаю, боготворю! Я всеми силами буду бороться, чтобы отвоевать ее… Она была моей, я делал ее своей… и… Вирхиния!..


Повернув голову, Джонни увидел Вирхинию, стоящую в дверях кабинета, жадно слушая его слова, с бледным прекрасным лицом, перекошенным от тоски ртом и сверкающими огромными, ясными глазами…

— Простите, простите, ведь я пришла прервать вас… Я искала дядю Теодоро. Тетя Сара поручила мне разыскать его. Она в своем кабинете… Ты хочешь пойти, дядя?..

— Я иду туда.

Он вышел, а тем временем Вирхиния направляется к Джонни со слезами на глазах, чтобы поговорить с ним.

— Прости меня, Джонни, прости. Я не хотела подслушивать, это произошло невольно… Но меня сильно огорчило… Доставило мне огромную боль то, что ты сказал.

— Это не должно причинять тебе боль, я не вижу причины, по которой ты можешь плакать.

— Еще раз прости меня… Мои слезы уже высохли, мои бедные слезки. Мои тебя, вероятно, только сердят…

— Вирхиния!..

— Но я больше не тревожу тебя, не хочу надоедать тебе. Видишь?.. Я продолжаю плакать против своей воли… Мне стоило бы лучше уйти, я избавлю тебя от отвращения видеть меня плачущей… Прости меня… извини… Я ни на что не гожусь…

Вирхиния тихонько вышла, пересекла холл, одновременно вытирая слезы, и, возможно, надеясь, что голос Джонни остановит ее, что он подойдет к ней сзади, чтобы утешить. Однако Джонни сделал только один шаг и остановился, увидев другую девушку, воспламенившую его мечты, его сны, заполнившую его душу…

— Вероника!..

— Что случилось, Джонни?..

— Ничего, или почти ничего.

— Вирхиния вышла заплаканной.

— Ты же знаешь, что для этого ей немного было нужно.

— Разумеется, но…

— Бедняжка, она очень хорошая, но невыносима!..

— Джонни!..

— Она продолжает оставаться той же малышкой, которая не не давала мне играть, когда я видел ее дома на каникулах. У нее не было развлечений, которые не вредили бы мне; а затем были всякие нежности, жеманство и слезы.

— Так-так…

— Ты улыбаешься?..

— Что еще я могу делать? Она оказывает мне любезность, показав, что впервые ее метод не удается.

— Ее метод?.. Ты думаешь, что она такая по плану?..

— Не знаю, что тебе и сказать. В жизни та Вирхиния, которая представляется тебе таким прозрачным созданием, для меня — загадка.

— Как ты сказала?.. Загадка?..

— Она гораздо умнее, хоть ты и смеешься… Хотелось бы думать, как ты.

— Она чем-то навредила тебе, Вероника? Ты за что-то на нее обиделась?.. Скажи мне правду.

— Я, не спеша, думала об этом — у меня нет ничего конкретного, чтобы обвинять ее, а даже если бы и было, то я не сделала бы этого, так что давай оставим эту тему в покое.

— Почему ты не поступила бы так?.. У тебя нет ко мне нужного доверия? Ты настолько мне не доверяешь?

— Ясно, что есть, но мне не нравится осуждать других. Каждый из нас такой, каким сотворил его Бог — со своим образом действия, своим поведением — одни взлетают высоко, как орлы, другие ползают, как червяки…

— Что ты хочешь сказать?.. О ком говоришь?..

— Ни о ком. Это был образ, чтобы понять…

— Вероника…

Он нежно взял ее задрожавшую руку в свои, словно хотел спасти от чего-то, и пристально посмотрел в ее черные глаза умоляющим взглядом.

— Вероника!.. Какой ценой я смогу заслужить твою любовь? В обмен на какое мужество, какую жертву, какой подвиг?..

— Джонни, дорогой, мы договорились не говорить о любви какое-то время.

— Я это знаю, но есть вещи сильнее воли. Вероника, ответь мне на то, что я тебя спросил: какое доказательство, какое мужество, какая жертва необходимы?..

— Ради Бога, Джонни, вспомни наш уговор.

— Я не могу его помнить!..Я только знаю, что люблю тебя, и как тебя люблю!

— Ох, Деметрио!..

И действительно, Деметрио де Сан Тельмо только что пришел и церемонно склонился перед Вероникой.

— Я у Ваших ног, Вероника. Джонни, как поживаешь?.. Боюсь, я пришел не вовремя, слишком рано…

— Рано для чего?..

— И в самом деле, совершенно некстати. Вы позвали меня сегодня вечером, чтобы пофехтовать в оружейном зале…

— Да, правда, Деметрио, извините меня. У меня плохо с головой.

— Я Вас не виню.

Он слегка иронично улыбнулся, взглянув на прекрасную девушку, теперь совершенно смутившуюся, и, кажется, даже еще больше похорошевшую, с покрасневшими от смущения щеками, с бегающими темными глазами под густыми ресницами.

— Вы мне сказали, что по пятницам в оружейном зале обычно собирались несколько друзей и добавили, что иногда даже Вероника присоединяется к ним пофехтовать. Вещь, которая меня удивила и пришлась по душе. Это единственное искусство, которого не хватало сеньорите Кастело Бранко.

Вероника выпрямилась, словно тонкий дротик ранил ее до самой глубины души. Но тут же со брала всю свою выдержку, чтобы восхитительно овладеть ситуацией, и хотя ее губы улыбаются, в обжигающей тьме ее зрачков — вспышка вызова.

— Мне нравится фехтование, и говорят, что фехтую я не так уж плохо. Да что там мое мнение, сегодня вечером я могу бросить вызов и пофехтовать на рапирах, и против Вас тоже, сеньор Сан Тельмо.

— Правда?.. Я думал, что Вы не скрещивали свою шпагу с мужчинами.

— В таком случае, я не смогла бы скрестить шпагу ни с кем. Думаю, что во всем Рио не нашлось бы и трех любительниц. Ясно, что мне это передалось от моего рода. Это был любимый спорт моего отца. В нашем доме на Улице Двух Морей имелся большой оружейный зал…

— В таком случае будет большой честью…

— Которую с Вашего позволения я требую для себя первым. С тех пор, как приехал, я безуспешно хотел пофехтовать с Вероникой, которая какое-то время собиралась попрактиковаться. Думаю, что я имею право требовать преимущества.

— Не могу с этим поспорить, отстояв хотя бы право быть вторым.

— О, Боже… я сейчас же заведу блокнотик, как на танцах; потому что Альберто Герра Камоэс и Хулио Эстрада тоже ждут такого случая, и, думаю, что они придутсегодня вечером.

— Эти не в счет. Я же знаю, что им ты наносишь поражение с большой легкостью…

— Иногда Вы наводите ужас.

— Подождите выносить приговор сам по себе, инженер. И подумайте, что в хронологическом порядке Вам принадлежит последнее место, но последние будут первыми…

Она улыбнулась с прелестной кокетливостью, вовремя указав на чудесные фарфоровые часы, украшающие мраморный камин.


— Сейчас пять с четвертью. Моя тетя не замедлит распорядиться, чтобы накрыли стол к чаепитию. Вы позволите мне пойти переодеться?..

— Полагаю, что все должны переодеться. Я уже готов, поскольку думал, что у меня лишь зрительский билет…

— У меня есть лишние два нагрудника и фехтовальные маски. Не хотите пройти со мной в мои комнаты?.. Там мы найдем что-нибудь подходящее для Вас.

Джонни взял Деметрио под руку, но они не сдвинулись с места, глядя на удаляющуюся стройную и хрупкую фигурку, за которой, кажется, направляется следом их душа.

— Нет другой такой женщины, как Вероника!..

— Вы правы, Джонни, такой — нет!..

* * *

— А, Вирхиния!..

— Тебе странно встретить меня в твоей комнате?

— Немного. Что случилось?..

— Ничего.

В небольшом, обитом кожей, креслице, которое вместе со светильником, этажеркой с книгами и курительным столиком образует приятный учебный уголок в комнате Вероники, спокойно расположилась Вирхиния де Кастело Бранко. Она с наслаждением вдыхает дым сигареты, а глаза ее, сейчас холодные и насмешливые, внимательно осматривают комнату и тотчас же останавливаются на удивленном лице сестры.

— Ты знаешь, а твоя комната очень миленькая… Ты обставила ее с большим вкусом и очень оригинально.

— Твоя комната намного более роскошна…

— Ее обставляла тетя Сара, как для ребенка, каким она меня себе представляет.

— Во всяком случае для настоящего ребенка. Думаю, что твоя мебель самая дорогая в доме.

— Тетя Сара очень сильно меня любит, тебя это раздражает?…

— Ни капельки.

— Для тебя очень характерен этот ответ, точно такой я и ждала. Тебе почти не важно, что тетя Сара тебя любит.

— Я так не сказала…

— Ты даешь понять, что тебе это все равно. Ты никогда не старалась ничего добиться и ничего не сделала, чтобы она тебя полюбила и оценила, а теперь тебя удивит, что тетя противится тому, чтобы ты вышла замуж за ее сына.

— Что?..

— Тебя удивляет, что я в курсе дела?

— Нет. Я уже знаю, что ты все устраиваешь так, чтобы быть осведомленной обо всем, Однако, меня, разумеется, удивляет твое отношение и твоя манера разговаривать со мной и даже то, что я встретила тебя в своей комнате, куда ты никогда не имела обыкновения входить.

— Я пришла выкурить сигарету, понимаешь? Мне нравится курить, но тетя Сара всегда плохо отзывается о курящих женщинах, и я предпочитаю, чтобы она не видела сигареты и окурки в моей комнате…

— И ты оставляешь их в моей, теперь я это вижу…

— Тетя Сара почти никогда не заходит сюда, и потом в конце концов, что еще тебе это дает… Так, пустячок…

— Однако, так, к случаю — я не курю.

— Ба!.. Это — простительный грех, и у тебя достаточно наглости, чтобы сказать тете Саре, что ты куришь, потому что таково твое желание… Это подходит к твоему образу, а к моему — нет, понимаешь?..

— Вирхиния, что ты предлагаешь?

— А что ты хочешь, чтобы я предложила?.. Ничего… или, возможно, предложила приложить усилие для того, чтобы стать подругами.

— Мы родственники…

— Это я уже знаю, но подругами мы не были никогда. Ты всегда смотрела на меня с высоты, как на пустячную вещицу…

— Да. Как на маленькую штучку, способную кусать и царапать. Сразу же, как ты пришла в этот дом, ты впивалась в меня когтями, или зубами…

— Ох, Вероника!..

— Ясно, что ты, плача в своей манере, немедленно отправишься прятаться в объятиях тети Сары, которая не может допустить ни малейшего сомнения в том, что ты так обижена.

— Какая ты злопамятная, Вероника!.. Ты всегда вспоминаешь об этих детских глупостях.

— Глупостях, которые заставили тетю Сару заточить меня в колледж раньше на целых шесть месяцев, с твоего приезда.

— Колледж, откуда ты вышла необычайно воспитанной… Джонни восхищен твоим образованием, весь мир изучает языки, многие из которых ты знаешь.

— Полагаю, ты ждешь, что я отблагодарю тебя за это.

— В конце концов, ты могла бы смотреть на все эти вещи немного доброжелательней, и не копить злость.

— Я не держу зла на тебя.

— Превосходно!.. Тогда почему ты не садишься, чтобы мы поговорили, как сестры?.. Мы никогда так не делали.

— В следующий раз. Сейчас я должна переодеться, меня ждут молодые люди.

— Вот как!.. Джонни и Деметрио. Я чувствовала, что он придет.

— Ты это чувствовала?

— Ты такая галантная с Джонни.

— А-а!.. Ты шпионишь за нами…

— Шпионаж — это слово очень оскорбительное, я увидела случайно. Джонни сжимал твои руки и хотел поцеловать тебя… Деметрио очень даже вовремя пришел, а что если бы не…

— Если бы не пришел — ничего не случилось бы… Я не уверена, что Джонни хотел меня поцеловать.

— Ты позволишь мне не поверить в это?..

— Верь всему, чему пожелаешь, извини, но я считаю, что должна переодеться.

— Не думаю, что я тебе помешаю, я даже могу помочь тебе. Ты будешь довольна тем, что сможешь блистать в одежде фехтовальщика напротив своих почитателей… это одна из твоих эксцентричных выходок, которые производят большое впечатление.

— Вирхиния, хватит!.. Зачем ты пришла?.. Что ты хочешь выяснить?..

— Я?.. Ничего!..

— Почему ты не оставляешь меня в покое?

— Я хочу посмотреть, как ты наряжаешься, раскрыть секрет твоего макияжа, узнать из чего состоит твое загадочное обаяние, при помощи которого ты управляешь мужчинами, как тряпичными куклами.

— С чего ты это взяла?..

— Это бросается в глаза. Я не говорю об остальных, о тех, которым тебе надоело давать от ворот поворот, остановимся на двух последних: Деметрио и Джонни.

— Ты не хочешь оставить Деметрио в покое?..

— Почему?.. Он — любимчик?..

— Ничуть, оставь меня.

— Он тебе ужасно нравится, я это знаю, и нравится потому что ты не можешь манипулировать им.

— Довольно, Вирхиния!..

— А кроме того, он — знатное средство заставить Джонни выйти из себя, чтобы вынудить его подумать о женитьбе. Если бы не было Деметрио, он не был бы так смел.

— Ты не хочешь помолчать? Мне не интересно ни то, что ты сказала, ни то, с каким умыслом ты это произнесла, я хочу, чтобы ты оставила меня в покое.

— Хорошо. С одним условием: отрекись от Джонни!..

— Что?..

— Поклянись мне, что не будешь слушать его признание в любви, не согласишься на то, о чем он умолял тебя. Пусть будет то, что будет.

— Но, Вирхиния, по какому праву?..

— Ты не выйдешь замуж за Джонни, Вероника!.. Ты не станешь хозяйкой этого дома. Поклянись, дай мне слово, что будешь продолжать отталкивать его, или же столкнешься со мной.

— Да кто ты такая, чтобы требовать у меня такую клятву и это обещание?.. По какому праву ты стремишься распоряжаться моей жизнью и моей душой?.. Я буду делать то, что захочу, то, о чем попросит мое сердце, и что прикажет моя совесть, и ничего больше!..

— Нет!.. Нет, Вероника, за Джонни замуж ты не выйдешь!..

Она проговорила эти слова, дойдя до двери, полностью преобразившись. Энергичная, враждебная, с вызывающе поднятой головой, словно гадюка, готовая укусить; в ее зеленовато-синих глазах мечется дьявольская молния, придающая ей странное сходство с кошкой…

— Вирхиния!..

Вирхиния выбежала. Вероника сделала несколько шагов к двери, будто хотела задержать ее, однако внезапно остановилась сама, оцепеневшая. В конце концов, насколько ей важен Джонни, если только сестринская привязанность заставляет ее кротко выслушивать его признания в любви?..

Другой человек, похоже, стоит перед ее глазами — тот гордый мужчина с орлиным взором, он, Деметрио де Сан Тельмо, властелин и соблазнитель, в чьих странных глазах она столько раз читала слова любви, не слетающие с его губ…

Она безудержно ходит около широкого зеркала в своей комнате, все так же созерцая себя. Вероника в достаточной степени женщина, чтобы не обращать никакого внимания на свои чары, чтобы знать до какого момента всесильно ее оружие, и лишь единственное желание пылает в ее груди. Добраться до сердца Деметрио де Сан Тельмо, покорить его, сделать его своим и потом бежать далеко-далеко из этого дома, чья атмосфера, полная интриг, кажется, душит ее…

Подальше от Вирхинии, от доньи Сары, подальше от Джонни с его целомудренной любовью, на которую она не способна ответить… Только думая о дяде Теодоро, так похожем на ее отца, ее сердце содрогается и кровоточит. Но опять ее ослепляет образ того мужчины, который сам по себе, представляется сном, который ей могла преподнести жизнь…

Любовь — огромная, безмерная, затуманенная слезами, любовь в крови; это — любовь, умоляющая ее пламенную душу сгореть в ней, словно в большом костре, освещающем и пожирающем ее…

Загрузка...