Ложь, которую мы крадем

— Сильнее.

— Сильнее!

— Да ладно, чувак, я сказал сильнее! Это все, что у тебя есть? Неудивительно, что ты запасной. Его слюна падает мне на голую грудь, краснота на его лице цвета пожарного гидранта. От крика, от драки.

Мои свернутые руки пинают в его обнаженный живот, мои глаза не могут не заметить глубокие рваные шрамы, лежащие там и на его груди. Я утыкаюсь головой ему в плечо, левой обхватываю его шею, чтобы удерживать его неподвижно, и наношу удар за ударом ему в живот.

Запасной.

Я ненавижу это богом забытое имя.

Я предпочел бы, чтобы Тэтчер называла меня Али каждый день до конца моей жизни, чем услышать, как кто-то снова произносит это слово.

Это все, кем они меня видят, это все, кем меня когда-либо видели.

Болезненные удары исходят от моего кулака, чтобы сломать кость. Я не знаю многих людей, которые могли бы справиться с такими ударами. Думаю, после многих лет жестокого обращения он к этому привык. Это было искаженное чувство связи между друзьями.

Старые раны, которые я люблю хоронить со взрывной яростью, раскапывать в этом подвале. Они широко распахнулись, оставив меня истекать кровью из всех причин, по которым я хотел бы никогда не рождаться.

Намеренно или случайно мои родители назвали меня в честь главного палача и мучителя из Ада. Еще до того, как я смог мыслить когнитивно, мне дали имя, которое предопределило, кем я стал.

Тот, кто причинял боль душам. Имя, данное злым духам и злым людям.

Это не могло быть более совершенным.

Рук разжигает мой гнев своими словами, как я и предполагал. Так же, как он мне нужен.

— Ты слаб, Алистер. — Он стонет, хотя я наношу ему достаточно повреждений, чтобы сломать его, он все еще хочет большего.

Моя голова гудит, вся кровь приливает к ней: — Заткнись, Рук.

Здесь мы превращали годы боли в минуты свободы, мы выбивали муку из костей друг друга.

Обвивая рукой его шею, я притягиваю его лицо к своей груди, соединяя руки у основания его головы. Погружая мою коленную чашечку в мягкое место прямо под его грудной клеткой. Восприимчивое движение, от которого у меня щиплет ноги от усталости. На его коже начинают появляться рубцы.

Наши тела слипаются от пота, капающего с наших тел. Использование друг друга как отдушины, которой у нас не было в детстве.

Пот, дым и стойкий запах резины от коврика затыкают мне нос. Недостаточно, чтобы забыть тот экзотический цветочный аромат, который прилипал к моей коже, как пиявки. Он проник в хлор, даже после душа я все еще чувствовал его запах. Я все еще чувствовал ее запах.

Энергия, которую я почувствовал после того, как оставил ее там, пропиталась до глубины души, зная, как сильно она пульсировала в преддверии оргазма. Я чувствовал жар, соки, которые лились из ее влагалища, даже в воде. Зная, что я скрутил ее маленький разум в узлы.

Я показал ей, что она ничем не лучше нас. Грязная, грубая девушка, которая наслаждалась тем, что кралось в ночи. Смотреть, как она тяжело дышит и скулит в объятиях парня, которого ненавидит.

В погоне за оргазмом на бедре мужчины, который должен был стать ее кончиной. Это было опьяняюще. Я никогда раньше не чувствовал такой силы.

Моя голова не в том месте для этого. С каждой секундой он все больше ускользает от этой борьбы.

В своем рассеянном состоянии я даю Руку возможность положить руки мне на грудь, отталкивая меня назад и прочь от его тела. Он наносит небрежный левый хук мне в челюсть, с достаточной силой, чтобы задеть мою нижнюю губу. Я чувствую, как кровь начинает стекать по моему подбородку.

Мы замираем на секунду, оба в шоке. Глаза Рук открылись чуть шире, и я подношу палец к губе, оттягивая его, чтобы осмотреть оставшуюся ярко-красную жидкость.

Меня никогда раньше не били.

Раньше я никому не позволял бить меня.

Я не был уверен, кто был в большем шоке, я или Рук. Впервые с тех пор, как мы были подростками, он нанес удар, от которого пролилась кровь.

Она все испортила, черт возьми. Ее запах, жалкие стоны из-за нетерпеливых бедер и пыхтение мешали мне сосредоточиться. Ее существование портило мне жизнь.

Он был так поглощен ею, избавлением от нее, тем, чтобы заставить ее замолчать, что другие женщины казались ему размытым пятном. Все они были не в фокусе и туманны, потому что мои взгляды были так сосредоточены на том, что она делала, где была, с кем разговаривала.

В ту ночь в бассейне она сделала все, что я от нее хотел. Кукла на моем проводе. Показывая ей, что она всего лишь игрушка, которой я могу управлять. В мои намерения не входило заставлять ее скакать на моем бедре, но я планировал наблюдать, как она выясняет, кто именно отвечает за эту ситуацию.

Я знал, что она не отступит. Даже если она боялась мочиться в штаны. Есть что-то в Брайар Лоуэлл, что не позволяет ей отвернуться от того, что ее пугает.

И я не хочу ничего, кроме как раздавить его своими голыми гребаными руками.

Мысли путались, я был в бешенстве от ярости. В истерике я резко бросился на Рука. Перекатил его на мат и услышал, как он приземлился с сильным шлепком на землю.

У меня закипело под кожей, температура моего тела взлетела до небес. Я был уверен, что моя кожа скоро начнет таять.

Я хотел уничтожить ее. Я хотел потреблять все это.

Я забрал силу обратно после ее маленькой тараканьей шарады, но она скоро найдет что-то еще, чтобы ударить меня в ответ. Я хотел, чтобы она была так сломлена и потеряна, что у нее не было выбора, кроме как подчиниться и умолять меня положить конец ее страданиям.

На коленях вся дышащая и хрупкая.

Рук проглотил воздух подо мной, моя техника была небрежной, когда я вращал своим телом вокруг него, затягивая его в удушающий захват. Мои ноги обвились вокруг его талии, моя правая рука обхватила его горло, а левая работала как монтировка, чтобы сильнее сжать его дыхательное горло.

Демоны, геллионы, которых я прятал внутри себя, выползли наружу, в процессе царапая мои внутренности в клочья. Я едва мог видеть, зрение было расплывчатым и заливало красным.

Очертаний почти не было, только пятна света. Вкус собственной крови на языке заставил меня сильнее свернуть ему шею. Чем больше я причинял ему боль, тем ближе я был к тому, чтобы поймать ее.

Чем ближе я подобрался к тому, чтобы полностью развратить ее. Пока от того, кем она была, не осталось ничего. Когда она смотрела в зеркало, она даже не узнавала себя. И, возможно, она дважды подумает, прежде чем прикрывать своего дядю и его темные дела.

Возможно, тогда она пожалеет, что стала частью смерти Роуз. Быть частью уничтожения одного из моих лучших друзей.

— Али... Алистер, я с…стучу! Ч…чувак, я с...стучу! — Рук прорывается сквозь мою хватку, возвращая меня в реальную жизнь.

Напоминая мне, что я в десяти секундах от его убийства. Я даже не чувствовал, как его рука несколько раз ударил меня по предплечью, до этого момента.

Я немедленно отпустил его, позволив ему сесть и подползти к скамейкам на другом конце комнаты. Его длинные волосы, покрытые потом, колыхались перед глазами.

Я падаю обратно на стену позади себя, оставаясь на заднице. Опускаю лицо, чтобы посмотреть на пол подо мной, держа голову руками. Я должен взять себя в руки.

Она занимает слишком много места в моем мозгу.

Занимает все место в моем мозгу.

— Ты в порядке? —спрашиваю я его, когда он выпивает галлон воды менее чем за пятнадцать секунд.

— Как никогда лучше. — Он говорит с усталой ухмылкой, припухлость и покраснение на его шее ясны как божий день.

Сидим молча, переводим дыхание, собираемся. Позволяем эйфории момента утихнуть, а адреналин иссякнуть.

Это напоминает мне о том, как он впервые попросил меня ударить его. Когда нам было по четырнадцать и на его заднем дворе. Его глаз уже был фиолетовым с прошлой ночи с отцом, мы по очереди стреляли из его пневматического ружья в летающих по небу птиц.

Он повернулся ко мне с этим, с этим взглядом в глазах. Как будто он нуждался во мне. Как будто ему нужна была моя помощь.

И я помню, как думал о том, как хорошо чувствовать себя нужным. Быть нужным как друг и нуждающимся в помощи, даже если эта помощь была чем-то психотическим. В истинном стиле Рука он сначала пошутил над этим, он хотел увидеть, насколько сильно я могу ударить.

Но когда я не выкладывался на полную, именно тогда я увидел его сторону, которую редко кто видел. Включая меня и остальных парней. Часть его, которая все еще сломленный ребенок.

Мне нужна боль, Алистер. Мне это нужно, чтобы я не забыл, что сделал.

Это было все, что я или кто-либо еще получил от него.

После этого мы больше никогда об этом не говорили. Я просто появлялся, когда он звонил, и ушел работать, как будто он был моим личным переносным мешком для трупов.

— Когда твои родители вернутся домой? — спрашивает он, убирая волосы с лица.

Я пожимаю плечами: — Черт возьми, если я знаю, может быть, на следующей неделе. У них впереди заседание правления школы, и они не упустят возможности продемонстрировать свои достижения. А с приближением праздников моя мама должна начать планировать свои безвкусные вечеринки.

Праздники всегда были самыми ужасными.

Рождество, День благодарения, Хэллоуин.

Любой предлог для проведения собрания, где люди могли бы восхищаться ими. Они использовали любой предлог, чтобы оказаться в центре внимания.

В доме всегда было полно людей, роящихся вокруг, как шершни, переодетые бабочками. Всегда слишком громко, слишком ярко, слишком фальшиво. Так что обычно я оставался с Тэтчером и его бабушкой и дедушкой на каникулы.

Потому что не имело бы значения, появлюсь ли я на рождественское утро или нет, им было бы все равно, и они даже не стали бы спрашивать, где я. К тому же, бабушка Тэтча готовит по утрам потрясающие блины.

— Знаешь, Сайлас не станет тебя винить.

Мои брови сходятся вместе: — Что?

— Он не станет винить тебя, если ты решишь уйти до того, как мы узнаем, что случилось с Роуз. Он знает, через что ты здесь проходиш. Никто из нас не стал бы винить тебя.

Никогда до этого момента вслух это не произносилось, но я уже знал это. Мы все это знали.

— Ты будешь винить себя? Если оставишь его одного в его горе, прежде чем он получил ответы, стал бы ты винить себя? — возвращаю вопрос.

— Я бы возненавидел себя, если бы бросил его.

— Тогда почему ты думаешь, что я чувствую себя иначе?

Он кивает, принимая мой ответ. Не то чтобы он сомневался в этом, но я думаю, он чувствовал, что должен сказать это, чтобы убедиться, что меня здесь нет, потому что я должен был быть.

Этот город, возможно, был проклят ложью и подлостью родителей, но в нем я нашел людей, ради которых я разрушил бы врата Ада.

Семья - это не то, с кем ты родился. Это было то, ради кого ты истекал кровью.

Тэтчер. Сайлас. Рук.

Они единственные люди, которые имели значение.

Мы пробираемся на верхний этаж дома, мы оба разделяемся, чтобы принять душ, тратя достаточно времени, чтобы привести себя в порядок, прежде чем моя входная дверь открылась, и по щелчку оксфордов я понял, что это Тэтчер.

— Что, черт возьми, ты несешь? — Рук комментирует с моей кухни, где он поглощает бутерброд, только полотенце вокруг его талии.

Я стягиваю рубашку через голову, глядя на Тэтчера, который одет в коричневато-кремовый свитер, который выглядит так, будто был сбрит с тела ягненка.

— Итальянская роскошь, дорогая. Стоит больше, чем твое левое яичко.

Я смеюсь, видя Сайласа, идущего позади него с папками под мышкой. Мы все планировали встретиться здесь сегодня утром. Сайласа не было в школе, как и Рука, потому что они вдвоем не спали всю ночь, пока Сайлас взламывал камеры слежения.

Он заранее написал, что нашел кое-что, что может нас заинтересовать.

Рук оставался с ним большую часть времени. Отчасти для того, чтобы присматривать за ним, а отчасти, чтобы убедиться, что он принимает лекарства. Последнее, что нам было нужно, это чтобы он был мстительным и не принимал лекарств от своих шизоидных наркотиков.

Я иду за ними обоими на кухню, хлопая Сайласа по спине в знак приветствия, прежде чем он кладет папку на мраморный островок.

— Томас и Брайар здесь не при чем. — Это первое, что вырвалось у него изо рта, прежде чем он даже открыл то, что внутри.

При звуке ее имени мои пальцы на ногах сгибаются, и меня внезапно охватывает желание обнажить зубы. Мне не нравится, как другие люди произносят ее имя. Что-то в этом заставляет меня двигаться в неправильном направлении.

— Извини, что? — говорю я с явным шоком в голосе.

Открывая белую папку, он вытаскивает листы, похожие на времена, а также черно-серые неподвижные фотографии.

— Наконец-то я добрался до камер слежения и нашел вот это, — Он раскладывает их, чтобы мы все могли на них посмотреть.

Мои пальцы хватают одну из фотографий, и я вижу учителя, который не Томас, выходящий из лаборатории. Что может означать что угодно в данный момент.

— Это просто похоже на мистера Уэста, он мой учитель органической химии. Какое ему дело до всего? —спрашивает Рук.

— Грег Уэст использовал значок Томаса, чтобы входить и выходить из лабораторий. Я не уверен, как он это получил, но он поменял их местами. Смотри, — он сдвигает лист времен к середине, указывая на входы и выходы.

— Каждый раз, когда Грег проводит пальцем, он регистрирует идентификационный номер Томаса и наоборот. Грег пробирается в лабораторию после полуночи. Это был его способ прикрыть свою задницу на случай, если кто-нибудь узнает о наркотиках.

Мой желудок бурлит.

Предлог бить Томаса Рида по лицу, пока он не истечет кровью до смерти, теперь вылетел из окна. Теперь он просто учитель с гигантской палкой в заднице и стояком за то, что разозлил меня.

— Недели слежки не за теми чертовыми людьми. — Проклинаю я.

Тэтч кидает на меня взгляд: — Ах, ах, — он цокает языком, — не будем притворяться, что тебе не нравилось шпионить за любимой племянницей Томаса, Али.

— Ты всегда можешь поменяться со мной местами. Я бы предпочел выследить горячую девчонку, чем пройтись по офису и квартире Томаса. Он сочетает цвет своего нижнего белья. — Рук шутит, разговаривая с набитым ртом.

Я скрежещу коренными зубами, не обращая внимания на Рука. — Вы хотите, чтобы они стучали? Кто-то должен присматривать за ними, пока ты чистишь свои гребаные туфли, Тэтч.

С хитрой ухмылкой он поднимает руки вверх, позволяя Сайласу продолжать рассказывать нам, что он смог найти.

— Я вернулся на несколько месяцев назад, и вы можете видеть, как через несколько часов после того, как Грег уходит, Крис появляется, проводит пальцем и уходит с спортивной сумкой и идет, чтобы сделать то, что ему нужно.

— Итак, Грег — это учитель, который написал Крису сообщение о подбрасывании тела, что означало бы, что-либо он это сделал, либо он знает, кто это сделал. Это то, что мы говорим?

Сайлас кивает, его кулаки сжимаются при упоминании о ее смерти: — Он единственный человек, которого мы смогли установить с Крисом. И зачем ему красть значок Томаса, почему бы просто не использовать свой? Пока не…

— Если только ему нечего скрывать. — Заканчиваю я.

Мы позволяем новой информации осесть. Я запускаю пальцы в свои волосы, прижимая ладони к бокам головы.

Зная, что мы потратили целый месяц на поиски не того человека, мы также знали, что это будет нелегко. Мы говорили об этом до того, как это началось. Зная, что могут пройти годы, прежде чем мы узнаем, что с ней случилось, если вообще что-нибудь.

Но это, это было похоже на что-то похожее на зацепку. Я чувствовал, как приближается конец этого, знал, что когда мы найдем нужные улики, мы встретимся с Грегом и узнаем, что именно произошло той ночью.

Мы могли бы позволить Роуз покоиться с миром, зная, что того, кто забрал ее жизнь, постигнет та же участь.