Лунные танцы

Глава 1 НЕПРИЯТНЫЕ ИЗВЕСТИЯ

— Пошевеливайтесь, девочки! Вы на подиуме, а не на прогулке! Музыку слушаем! Элена, осанку! — Модельер Ирена Свенцицкая, хрупкая, высокая блондинка в длинном, облегающем платье, стояла у сцены и нетерпеливо хлопала в ладоши в такт музыке. Несмотря на то что выражение лица у нее было чрезвычайно строгое, даже суровое, она была очень довольна тем, как работали модели. Недели многочасовых тренировок не прошли даром. Каждое движение этого маленького спектакля шлифовалось десятки раз с лучшими хореографами и шоуменами, и сейчас модели двигались по сцене легко и свободно.

Завершалась финальная репетиция перед очень ответственным показом новых коллекций в рамках Недели прет-а-порте в Милане. Наконец осуществлялась амбициозная мечта Свенцицкой: ее модельный дом с коллекцией «Эллинские мотивы», в основу которой легли изыскания Ирены в области античного костюма, выходил на по-настоящему европейский уровень. Почти десять лет она положила на то, чтобы добиться такого результата: ее коллекция на шикарном миланском подиуме, в центре внимания публики и репортеров, рядом с коллекциями самых именитых кутюрье!

Для многих дизайнеров именно миланская площадка стала стартом в мир высокой моды. Ирена имела далеко идущие профессиональные планы, поэтому этот показ имел для нее особенное, почти сакральное значение. Но теперь, когда до ее звездного часа оставалось чуть менее полусуток, Свенцицкая чувствовала усталость и некоторое опустошение. Плод стольких лет ее труда, великолепная, по оценкам критиков, коллекция, претендующая на одну из наград, была доработана ею до мельчайших деталей. Даже макияж и стиль всех участниц дефиле она придумывала сама. Все манекенщицы должны были выходить на подиум, украшенные живыми цветами. Особой гордостью Ирены был белоснежный наряд невесты в виде туники с накидкой, выполненный из тончайших тканей, который воздушным облаком обволакивал манекенщицу, чувственно обнажая бронзовые от загара плечи и ноги в плетеных сандалиях. Свенцицкая помнила каждый завиток узоров на тканях, каждый пояс и шнурок на всех стилизованных туниках и хитонах, и переживала теперь, как будто выпускала в мир своих детей.

Кстати о детях. Ее двадцатитрехлетний сын Евгений (или Эжен, как называли его здесь) крутился рядом, деловито поправляя моделям прически, помогая одеваться. Эжен был сыном Ирены от первого, весьма неудачного брака, который развалился при весьма печальных обстоятельствах, и об этом сама она предпочитала не вспоминать. В Эжене не осталось почти ничего российского, за годы жизни в Европе он стал совершенным космополитом и, казалось, абсолютно не ностальгировал по родине. Вот уже несколько лет он, по собственной доброй воле, помогал Ирене в ее работе. Она немного сетовала вначале, что из-за увлечения модой Эжен не уделял должного внимания другим занятиям, а потом махнула рукой. Изящный, гибкий Эжен, с нервными, тонкими пальцами, длинной прямой челкой и большими зелеными глазами, сам похожий на модель и болтавший свободно на четырех языках, после окончания школы в Париже принял решение учиться на модельера-стилиста, и переубедить его не было никакой возможности. Как и мать, он мечтал о мировом признании, бредил подиумом.

Конечно, Ирене хотелось бы видеть сына, к примеру, блестящим дипломатом или по крайней мере успешным бизнесменом, но… Эжен сам сделал свой выбор, и теперь все свободное время проводил, помогая Ирене с подготовкой к показу. Без него ей было бы совсем тяжко.

— Синьора Ирена, вас к телефону! — С трубкой в руке к Свенцицкой подошла девочка-администратор. Ирена отвлеклась от раздумий и вопросительно посмотрела на нее. Видно было, что говорить сейчас по телефону она была не расположена. — Это срочно! Из России.

Ирена недовольно нахмурилась. Ей не нравилось, когда ее отвлекали от дела по пустякам. Она нетерпеливо хлопнула в ладоши:

— Десятиминутный перерыв, девочки! Не разбегаться! — и привычно резким движением взяла трубку.

С самого утра у Ирены было какое-то странное предчувствие, как она сама рассудила — от чрезмерного нервного перенапряжения, предшествующего показу, и от общего переутомления в связи с необходимостью работать в последнее время по двадцать часов в сутки. Накануне дефиле, в те короткие два часа, когда она убедила-таки себя прилечь ненадолго, ей приснился странный сон — почему-то не про коллекцию, репетиции и моделей, что было бы вполне логично, а про Стасика Вознесенского — ее старинного друга и любовника, которого Свенцицкая со спокойной душой считала своим «законным» гражданским мужем. Станислав оставался в Москве, в то время как она жила преимущественно в Париже, выезжая довольно часто и в другие столицы мировой моды, где у нее было много дел и знакомых, а в последнее время стали появляться и клиенты. Вознесенский был президентом достаточно крупного российского инвестиционного холдинга. Именно он спонсировал первые шаги Ирены в бизнесе мировой моды, оплачивал ее роскошное проживание и учебу Эжена в хорошей парижской школе, а потом и дальше.

За десять с лишним лет общения в режиме встреч раз в несколько месяцев и долгих телефонных разговоров у Станислава с Иреной не было ни одной серьезной ссоры. Отношения казались им на редкость устойчивыми и доверительными. Не скандалить же взрослым людям, ей богу, из-за каких-то мимолетных увлечений, которые случались у обоих и не оставляли никаких серьезных следов! И того, что она старше тридцатишестилетнего Стасика почти на шесть лет, Ирена совершенно не замечала. Он гордился ее успехами, экстравагантностью, растущей известностью в России, да и за рубежом. Она относилась к нему слегка насмешливо и снисходительно, но очень по-доброму: он всегда напоминал ей переевшего сметаны кота, абсолютно ручного и даже шевелящегося с неохотой.

Свенцицкая не обиделась на то, что Вознесенский, ссылаясь на свою безмерную занятость, отказался прилететь в Милан на ее предстоящий показ. Он объяснил ей по телефону, что приложил все усилия, но деловые обстоятельства оказались сильнее. Оба сделали вид, что поверили этому оправданию: Станислав несильно интересовался модой, долгие шоу его утомляли, зато он с удовольствием собирал портфолио с газетными и журнальными статьями про Ирену и горделиво демонстрировал их потом своим знакомым и клиентам. Свенцицкая пообещала ему привезти после нынешнего показа несколько десятков таких публикаций для коллекции.

И тут на тебе, такой странный сон: как будто вялый и безучастный ко всему Вознесенский бредет устало ночью по берегу моря и вдруг видит, как в оливковой роще в лунном сиянии танцует девушка, совершенно прозрачная и вся какая-то светящаяся. Лицо Станислава озаряется радостью, он протягивает к ней руки, кружит девушку по воздуху, а потом они вместе уходят по берегу моря. А Ирена пытается удержать Стасика, набрасывает на него какие-то веревки, но они соскальзывают с него, даже не задевая. Он точно не слышит обращенных к нему проклятий, молений, угроз. Ирена задыхается в своем крике, он начинает разрывать ее изнутри так, что лопаются сосуды, судороги сводят руки и ноги, которые не могут больше двигаться, сознание раскалывается на куски и распадается в чем-то липком, огненно-красном…

Очнулась Свенцицкая после такого сна в холодном поту. Она не была излишне суеверной, сны ей снились очень редко и были до безобразия реалистичны — как и она сама. А тут такой ясный, врезавшийся безжалостным лезвием в мозг сон, больше похожий на явь… Ирена посидела несколько минут в постели, приходя в себя. Времени на сантименты не было — нужно было готовиться к финальной репетиции перед показом. Она подумала мельком, что надо бы Вознесенскому позвонить, узнать, как он там, но быстро забыла об этом за подготовкой к репетиции. Однако какое-то мерзкое, скользкое ощущение сохранилось на весь день, время от времени вклиниваясь в привычное течение мыслей.

… — Свенцицкая, — коротко бросила Ирена в трубку. На том конце ей ответил заискивающий, знакомый как будто голосок.

— Ирена Эдуардовна, это Лена, секретарь Станислава Георгиевича…

— Да-да, Леночка, что случилось? — Сердце у Ирены ушло в пятки. Никогда еще секретарь Вознесенского не звонила ей на мобильный. Неслыханно! В голове вихрем пронеслись мысли, вспомнился утренний сон. — Лена, что со Станиславом? — выдохнула Свенцицкая и едва устояла на ногах от внезапного сердцебиения.

— Вы только не волнуйтесь, Ирена Эдуардовна… — голос секретарши звучал как-то неуверенно, — меня Сергей Палыч, начальник службы безопасности холдинга, попросил позвонить. Тут такое дело…

— Хватит мямлить! Говори, что случилось! — выкрикнула Ирена. Она была вне себя от страха перед неизвестностью. Никогда раньше она не задумывалась даже о том, что с ее Вознесенским может что-то случиться. А как она дальше, если с ним беда?

— Ну, короче, у Станислава Георгиевича тут роман, — внезапно собравшись с духом, выпалила наконец секретарша. — Мы думаем, Вам лучше приехать…

— Какой, к черту, роман? — Ирена была вне себя от ярости. Она-то уже успела испугаться совсем другого. — Говори быстро, что за роман! — Свенцицкая почти что визжала в трубку, не обращая внимания, что на нее с удивлением смотрят остолбеневший Эжен и несколько притихших манекенщиц. Она не позволяла себе такого на работе. К тому же очень многие в зале хорошо понимали по-русски…

— Тут на работе, с одной студенткой, переводчицей… Ирена Эдуардовна, нам кажется, что у них серьезно…

Свенцицкая в ярости бросила телефонную трубку. Это же надо было позвонить ей как раз накануне показа и такое сообщить! Бред какой-то. Только сейчас она обратила внимание, что на нее со всех сторон смотрят удивленно и сочувственно, и попыталась взять себя в руки. Не тут-то было! Железная Ирена, которую Эжен, да и все остальные тоже даже в самых трудных ситуациях ни разу не видели прослезившейся, обхватила голову руками, прислонилась к стенке и зарыдала. Вероятно, сказывалось напряжение последних дней. Потом она неожиданно схватилась за телефонную трубку, начала набирать Вознесенского, сбилась и отбросила телефон. В глазах Свенцицкой вспыхнули злые огоньки.

В зале повисла напряженная тишина. Манекенщицы жались по углам, не представляя, какой бури им ожидать в ближайшие мгновения. Эжен, оглядываясь по сторонам, осторожно подошел к матери, попытался ее обнять и увести из зала. Ирена пришла в себя, ненадолго прекратила рыдать, попросила Эжена продлить перерыв и, пошатываясь, ушла в гримерку. Все, нервы сдали! Там она заперлась, и в течение часа никто не мог до нее достучаться. Среди манекенщиц мгновенно поползли слухи о том, что у Свенцицкой случился нервный срыв перед ответственным показом, что она переутомилась и давно уже нуждается в отпуске…

Тем не менее из гримерки Свенцицкая вышла с немного опухшим от слез, но уже припудренным и непривычно ярко накрашенным лицом. На бледных щеках пылали пунцовые румяна, губы были небрежно и ярко накрашены огненно-алым жирным блеском. Ирена сообщила почти обычным сухим тоном о том, что не сможет присутствовать на показе, но верит в профессионализм своих манекенщиц и в успех коллекции. Так же холодно и спокойно она попросила администратора заказать билеты на ближайший рейс в Москву и передать их через Эжена. Манекенщицы испуганно и пораженно зашушукались, сбились в стайку.

— Я скоро вернусь, девочки, — напоследок обернувшись, почти угрожающе произнесла Свенцицкая, но голос ее немного дрогнул. — Победа будет за нами.

Покинув зал показов, Ирена несколько минут постояла на улице, вдыхая горячий июньский воздух. День был в самом разгаре. Мимо спешили шумные, веселые люди, студентки с конспектами, жизнерадостные и улыбчивые молодые люди в белых рубашках. Свенцицкая смотрела на них, как будто через прозрачную стенку, отстраненно, но с плохо скрываемой ненавистью. У нее случилось такое, а они просто идут мимо и смеются как ни в чем не бывало. Это показалось ей личным оскорблением.

Все еще плохо соображая, что делать дальше, Ирена тяжело плюхнулась за руль своего «мерседеса» и рванула с места на сумасшедшей скорости. Она всегда предпочитала водить сама, дорога успокаивала ее и помогала сбросить напряжение. «Если хочешь что-то изменить в жизни, начни с волос», — вспомнилось Ирене. Нужно изменить хоть что-нибудь, и следом изменится все!

Вихрем промчалась она по миланским улицам и подъехала к элитному салону красоты в Монтенаполеоне. В этом чудном квартале с давних времен предпочитали селиться в роскошных палаццо модные дизайнеры и модельеры. Ирена и сама мечтала через какое-то время прикупить здесь особнячок. На уютных улочках располагались роскошные парикмахерские и салоны красоты. В одном из таких заведений Свенцицкую ждали ближе к вечеру, чтобы сделать праздничную прическу к показу.

— Вы немного раньше времени, синьора Ирена, — ослепительно улыбаясь, пролопотала хозяйка салона, со сдержанным удивлением оглядывая далеко не вечерний наряд клиентки и ее, мягко говоря, очень неожиданный макияж, — но мы к вашим услугам. Желаете кофе, алкоголь?

В этой парикмахерской привыкли к капризам клиентов, большинство из которых люди творческие, своеобразные, и были готовы удовлетворить любое их желание. Ничего не ответив, Ирена быстро прошла в зал и устало опустилась в кресло. На глаза опять навернулись слезы. Свенцицкая подумала, что не плакала уже лет пять или шесть, она вообще не помнила, почему это случилось в последний раз…

— А знаете что, давайте. Виски со льдом…

— Одну минуту, синьора.

Вокруг Свенцицкой засуетились девушки, улыбающиеся и бесшумные, как тени. Вскоре перед ней уже стоял низенький стакан с толстым дном, в котором, потрескивая, таяли в янтарной жидкости кубики льда. Милая, давно знакомая парикмахерша Донателла тем временем с нескрываемым восхищением разглядывала роскошные вьющиеся волосы Ирены. Они тяжелой волной спадали на плечи и спину, придавая в целом холодному и надменному облику своей хозяйки немного трогательной женственности. Все мужчины, особенно восточные, сходили с ума от ее волос, и придумывание для себя умопомрачительных укладок было одним из любимых развлечений Ирены в свободные часы. Уйму времени и денег она тратила на то, чтобы поддерживать волосы в такой великолепной форме.

— Что желает синьора? — вкрадчиво спросила Донателла с прелестным южным акцентом.

Ирена в очередной раз поборола желание разрыдаться, сделала глубокий вдох, долгий выдох и не спеша, с деланной жеманностью глотнула виски.

— Будем стричь, — произнесла она коротко и немного отстраненно, — коротко. То, что останется, — покрасим в рыжий. В огненно-рыжий! — В глазах ее снова сверкнули злые огоньки, и голос прозвучал недобро. Потом Ирена сделала попытку улыбнуться, видя нескрываемое удивление Донателлы. — Я просто меняю имидж… Разве это запрещено?

— Синьора Ирена, а ваш показ? — после паузы спросила робко парикмахерша, — ведь мы давно выбрали специальную прическу, так подходящую к вашему роскошному алому платью… В котором вы будете сегодня вечером…

Свенцицкая раздраженным жестом прервала парикмахершу:

— Я же сказала: будем стричь! Понимаете? И никакого алого платья сегодня вечером не будет. У меня появились дела поважнее.

Всем своим видом она, казалось, давала понять, что разговор закончен. Отвернувшись от парикмахерши, она закурила. Донателла побоялась спрашивать о чем-то еще и осторожно приступила к работе, как будто надеясь, что клиентка вот-вот передумает. Ей было до смерти жалко отрезать эти прекрасные светло-каштановые волосы — тайную мечту любой итальянки. Но странная русская сидела в кресле и отрешенно молчала, не глядя в зеркало, как будто отгородившись стеной от всего мира. Только снова и снова просила принести ей виски.

Ирена никак не могла придумать, как именно она поведет себя с Вознесенским. Мучительное желание было одно — ударить его побольнее и долго-долго возить носом по земле, чтобы он испытал примерно такое же состояние шока и боли, которое испытывала сейчас она, позорно сбегая с долгожданного показа. В одну минуту оказалось, что наличие привычного, уютного Стасика для нее важнее, чем все эти треклятые показы, коллекции, модели… И как он только мог так поступить с ней? А может, все это неправда? Как бы ей хотелось надеяться на это!

Пока парикмахерша с выражением физического страдания на лице отрезала длинные, густые локоны, Ирена с мучительным сладострастием представляла себе, что она сделает с этой студенткой-переводчицей и как навсегда отобьет у этого кобеля Вознесенского охоту путаться с молодыми девками. Разглядывая через несколько часов в зеркало свою новую, несуразную, но очень вызывающую прическу, Ирена внутренне содрогнулась. Вместо привычной холеной леди, уверенной в себе и в том, что весь мир лежит у ее ног, из зеркала на нее смотрела ярко раскрашенная, стареющая женщина с безумными рыжими волосами и заплаканными глазами. Короткая стрижка открыла слегка оттопыренные уши, отчего весь облик Ирены стал каким-то беззащитным и жалким. Парикмахерша смотрела на свое произведение со смешанным чувством безысходности и ужаса, ожидая, что клиентка сейчас закатит скандал, после которого ее, Донателлу, немедленно уволят.

Ирена, в один глоток прикончив четвертый уже стакан виски, тряхнула непривычно легкой головой, оставила, как обычно, большие чаевые Донателле, и, слегка покачиваясь, вышла из салона. Через минуту она снова села за руль, включила музыку на максимальную громкость и помчалась по ей одной известному маршруту.

Кое-как выехав из узкого переулка, Ирена свернула на центральную улицу города и остановилась у бутика «Версаче». За полчаса она, к удивлению и радостному недоумению продавцов, не задумываясь, скупила почти все вещи своего размера из молодежной «вырви-глаз» желто-зеленой коллекции, швырнула пакеты в машину и поехала в аэропорт. По пути она несколько раз едва не попала в аварию, вылетая на встречную полосу. Но отличная водительская сноровка выручила. Где-то на полпути у нее зазвонил мобильный. Обеспокоенный Эжен спрашивал, где она и как у нее дела.

— Лучше всех! — И Ирена выжала педаль газа до упора. Она попросила его привезти ее билет и вещи в аэропорт.

Эжен был на месте уже через полчаса, помог матери припарковать машину, на которой она упорно хотела въехать в запрещенную для парковки зону.

Эжен впервые за последнее время видел мать в таком состоянии. Непонятно было, то ли она пьяна, то ли до такой степени расстроена. В его почти стершихся воспоминаниях о детстве сохранились эпизоды, когда его отец напивался и бил мать, а потом Ирена напивалась и рыдала в подушку у его кроватки. Тогда у нее было такое же выражение лица, как сейчас, — как у затравленной собаки. Но все это было давно и неправда, а Ирена держала себя в руках и почти не притрагивалась к алкоголю все эти годы… На глаза молодого человека тоже навернулись слезы.

— Мамочка, ты можешь мне объяснить, что случилось? Я же всегда был твоим самым близким другом… — Эжен уже почти плакал.

Ирена остановилась, взяла сына за подбородок и долго, не мигая, глядела ему в глаза.

— Понимаешь, сын, никому и никогда нельзя отдавать того, что принадлежит тебе. И если кто-то пытается это у тебя отобрать, — глаза Ирены сузились, а в голосе зазвенели металлические нотки, — надо бороться до конца. Ты понимаешь?

Эжен покачал головой. Он по-прежнему ничего не понимал.

— Проконтролируй, как там все пройдет. Потом расскажешь. — Ирена попыталась уйти, но Эжен прижал ее к себе и не отпускал.

— Мама, тебе действительно нужно уезжать? Ведь ты столько лет ждала этого дня, дня твоего триумфа… Ты не будешь потом жалеть? — Но Ирена так взглянула на него, что он осекся.

— Не будь мямлей, ты же мой сын. А жалеть можно только о несделанном. О сделанном — нечего жалеть! — И Свенцицкая не очень уверенной походкой, покачиваясь на высоченных каблуках, медленно направилась в зону регистрации.

Дождавшись, пока самолет взлетит, и предчувствуя неладное, Эжен принялся набирать номер Вознесенского, чтобы тот хотя бы прислал за Иреной машину. Вообще-то Эжен недолюбливал Станислава и никогда сам ему не звонил, но сейчас случай был исключительный! Ругаясь про себя, он снова и снова нажимал кнопку автодозвона, но мобильный Станислава неизменно сообщал о том, что «абонент временно недоступен».