Любовное состязание

13

Пронзительный, полный возбуждения возглас горничной разрушил чары, державшие Эммелайн в плену. Не мешкая больше ни секунды, она направилась торопливым шагом к конюшне, а Конистан поспешил за нею следом.

Молодая хозяйка не могла даже вообразить, что толкнуло ее служанку на столь дерзкий поступок. Но какова бы ни была причина, Эммелайн давно уже начала догадываться, что ее маленькая шутка зашла слишком далеко. Ей вдруг вспомнилось, как миссис Пламграт убеждала ее, что и Скотби и Блайндерз отнеслись к приказу о меблировать сарай со всей серьезностью, и душа у нее ушла в пятки. Боже милостивый! Неужели они и вправду поверили, что лорд Конистан должен спать в сарае? Она прекрасно знала, что засушенный старый дворецкий вроде Блайндерза пойдет на любые жертвы, лишь бы обеспечить представителю аристократии надлежащие удобства. Страх у нее в душе нарастал с каждой минутой. Наконец она подошла к конюшне, Конистан следовал за нею, не отставая ни на шаг. Завернув за угол, Эммелайн к своему ужасу обнаружила, что подтвердились ее наихудшие опасения.

— О, Господи! — ахнула она. У лорда Конистана нашлись более сильные слова для выражения своих чувств.

— Чтоб меня черти взяли! — воскликнул он. Первое, что бросилось в глаза Эммелайн, это усыпанная гравием дорожка с каменным бордюром, ведущая — но разве это возможно? — к двери! По обе стороны от тропы земля была выложена дерном и украшена спешно высаженным в грунт сосновым саженцем. Рядом с дверью появилось и окно, крышу починили, передняя стена, обвалившаяся на середине человеческого роста, была заложена досками и побелена.

— Боже милосердный! — прошептал Конистан.

Похоже, он был потрясен не меньше, чем сама Эммелайн. Но как могли ее слуги столь превратно истолковать ее указания? Она велела Скотби всего лишь достать соломенный тюфяк, кувшин воды и пару шерстяных одеял. Как же он мог допустить такое самовольство? Как вообще мог вообразить хоть на минуту, что она позволит, чтобы ее гостя поселили в сарае?! Эммелайн беспомощно развела руками.

— Миссис Пламграт пыталась меня предупредить, но я не могла отнестись к ее словам всерьез. Мне и в голову не приходило… О, Господи, да ведь понадобилась, наверное, целая армия мастеров, чтобы все это сотворить за столь короткий срок!

Она осмотрела постройки, непрерывно покачивая головой от изумления.

— Это все я виноват, — начал было оправдываться Конистан, но Эммелайн не обратила внимания на его слова. Она не могла вообразить, почему он решил, что несет какую-то ответственность за ее ужасную ошибку.

Служанка шагнула к ним навстречу, присела в торопливом реверансе и затараторила:

— Извините, мисс, но вам надо зайти внутрь! Только поглядите, это же настоящие хоромы! И кровать есть, хотя, конечно, за ширмой! Ой, откройте дверь, а то я сейчас умру на и месте! Я не переживу, ей-Богу, не переживу!

Эммелайн вовсе не была уверена, что у нее самой хватит сил переступить порог и взглянуть на это чудо ремесленного искусства. Насколько можно было судить по подновленному фасаду сарая и истерически-восторженному состоянию служанки, ей следовало бы обратиться в бегство и укрыться в доме, даже не заглядывая в «хоромы Конистана». Как же тут быть?

Наконец она с трепетом подошла к двери. Запах свежесрубленного дерева и краски встретил ее на пороге. Но не успела Эммелайн коснуться задвижки, как чья-то рука распахнула дверь изнутри, и некий господин с прямой, как портновский аршин, спиной сухо пригласил ее и его милость войти. Эммелайн догадалась, что суровый профиль принадлежит камердинеру Конистана, а увидев окаменевшую челюсть безупречного слуги, владевшего секретом доведения сапог хозяина до несравненного блеска, поняла, что он вне себя от возмущения.

Что ж, у него есть на то основания, подумала Эммелайн. Однако, пройдя мимо него внутрь и оглядев помещение, она была настолько потрясена, что у нее кровь отхлынула от лица, голова закружилась, и ей пришлось ухватиться рукой за спинку кресла, обитого красным бархатом, чтобы не упасть. «Боже, Боже!» — бессмысленно повторяла она снова и снова. Преображение сарая не поддавалось описанию. Если бы ее привели сюда с повязкой на глазах, она бы не поверила, что находится в сарае за конюшней. Прекрасные ковры, снятые с чердака, где они хранились годами, устилали наспех сколоченный из неструганых досок пол, и лишь очень придирчивый глаз мог различить выглядывающие по углам кусочки грубо отесанной древесины.

Второе бархатное кресло стояло справа от Эммелайн, у низкой стены под скошенной крышей. Потолочные балки были побелены, а все стены обшиты дубовыми панелями, снятыми, как ей вспомнилось, лет пять тому назад со стен утренней столовой. Свет свечей отражался от полированной поверхности стола. Сарай, хотя и узкий, был сильно вытянут в длину и потому весьма вместителен. Шторы красного бархата, аккуратно сдвинутые на одну сторону и перехваченные петлей, обрамляли как фасадное окно, так и то, что находилось в задней части сарая, где, собственно, и была устроена спальня. Передняя часть, догадалась Эммелайн, должна была изображать элегантную приемную.

Слева размещался массивный резной книжный шкаф красного дерева, до отказа забитый книгами. Горничная, не удержавшись от искушения еще разок заглянуть в «хоромы», снова зашла внутрь и, заметив направление взгляда Эммелайн, доложила, что миссис Пламграт обнаружила эти книги в старом сундуке еще прошлым летом и теперь передала их мистеру Блайндерзу, но только они сперва здорово поспорили, стоило ли вообще тащить их сюда.

— Она говорила, что это вовсе ни к чему, но Блайндерз велел ей не вмешиваться не в свое дело. Она повернулась и ушла, а он тем временем позвал двух слуг и приказал им погрузить все в тачку и отвезти в конюшню!

Конистан подошел к шкафу.

— «Илиада», — произнес он бесцветным голосом человека, не вполне оправившегося от потрясения. — И еще целая коллекция греческих классиков.

Широкая, расшитая гарусом ширма, которой леди Пенрит постоянно пользовалась для защиты от сквозняков в период зимней стужи, отделяла приемную от спальни. Не чуя под собой ног, Эммелайн прошла в дальнюю комнату, где на ковре с рисунком в пурпурных и синих тонах гордо возвышалась до блеска отполированная кровать вишневого дерева под балдахином, с изголовьем, богато украшенным резьбой в виде причудливо переплетающихся акантовых листьев. Напротив постели располагался письменный стол-конторка, а небольшой комод орехового дерева на низких ножках служил подставкой для того самого зеркала, которое миссис Пламграт полдня разыскивала на чердаке. На столе стоял красивый, щегольски отделанный серебряными инкрустациями несессер, содержавший в себе, как догадалась Эммелайн, бритвенные принадлежности Конистана. Она не заметила ни единого упущения, было предусмотрено все, включая ночной столик, на котором уже стояла в шандале толстая свеча для чтения, а рядом красовались одна из филигранных серебряных табакерок сэра Джайлза и экземпляр «Джентльменз мэгэзин»[12].

В полном смятении Эммелайн едва не лишилась чувств. Взглянув на Конистана, она увидела выражение тревоги на его лице.

— Значит, вы тоже ничего об этом не знали? Разве вы не здесь переодевались к обеду?

Он отрицательно покачал головой.

— Блайндерз направил моего камердинера в одну из спален в доме, — сказал он. — Я даже не подозревал о том, что здесь творится, клянусь вам!

Эммелайн поняла, что он пребывает в не меньшей растерянности, чем она сама, хотя такое отношение с его стороны было ей не вполне понятно.

— Это все моя вина, — прошептала она и, не желая, чтобы слуги подслушали их разговор, приказала горничной и лакею дожидаться снаружи. Виконт кивком головы велел своему камердинеру присоединиться к ним.

Как только дверь за ними закрылась, Эммелайн воскликнула:

— Мне следовало догадаться! Надо было и прислушаться к миссис Пламграт или хотя бы сообщить Блайндерзу о своих намерениях. Вы, разумеется, понимаете, что я ни на минуту даже мысли не допускала о том, чтобы поселить вас в конюшне! Я хотела только подшутить над вами! Уж в этом-то у вас не должно быть никаких сомнений!

— Я же не деревенский простачок, Эммелайн, — ответил он с печальной улыбкой. — Все ваши колкости и нападки мне хорошо знакомы. Боюсь, однако, что, упрекая в случившемся только себя, вы глубоко заблуждаетесь. Все эти изменения произведены, увы, по моему настоянию! Я хотел отплатить вам вашей же монетой и кое-что существенное добавил к списку необходимых предметов, которые вы велели принести в мою спальню. Бедный Скотби был так потрясен, что у него глаза на лоб полезли. Он дошел до того, что даже попытался вступить со мною в спор! — И Конистан перечислил ей полный список того, что он поручил Скотби перенести в сарай. — Клянусь вам, я попросил кровать, стул и письменный стол. Но я и словом не обмолвился о дорожке, посыпанной гравием, не просил ни зелени, ни побелки, ни всех этих столярных работ, — он широко повел рукой по воздуху, словно желая одним взмахом охватить весь удивительный результат совместных усилий Скотби и Блайндерза. — Боже мой, сколько труда вложено, сколько средств затрачено! Я просто сбит с ног. Сэру Джайлзу следовало бы немедля пригласить сюда своего стряпчего и потребовать возмещения расходов под страхом судебного преследования. Похоже, шутка все-таки обернулась против меня.

— Против нас обоих, смею заметить, — поправила его Эммелайн. — Вообще-то нет, вы ошибаетесь. Вся вина лежит только на мне. Мне следовало это предвидеть! Что же мне теперь делать, ведь эта дурацкая комната стоила стольких впустую затраченных трудов?!

Самое ужасное, по ее мнению, заключалось прежде всего в том, что слугам сэра Джайлза пришлось трудиться до кровавого пота ради того, что было задумано как простая шалость. Ни за что на свете ей не хотелось бы оскорбить их чувства. Соображения о денежных затратах волновали ее куда меньше.

— Полагаю, мне придется возместить папины расходы из собственных карманных денег.

Конистан не желал об этом слышать, и следующие несколько минут были проведены в споре о том, чья вина больше. Эммелайн твердила, что не позволит ему выложить ни гроша, чтобы заплатить за превращение сарая в элегантные апартаменты, но в конце концов согласилась, что он может давать слугам чаевые, если хочет.

Вновь оглядывая комнату, она обратила внимание на нижний край бархатных штор. Видно было, что они подшиты наспех. Эммелайн в который раз подивилась тому, сколько невероятных трудов пришлось положить работникам ее отца, чтобы превратить старый сарай в жилье для виконта. Прижав ладони к щекам, она воскликнула:

— Святое небо, ведь это же чистейшее безумие! Расходы еще можно возместить, в конце о концов, это не самое важное. Но чем воздать за труды, напрасно потраченные нашими слугами, да еще накануне открытия турнира?!

Лорд Конистан подошел к ночному столику и, уже открывая табакерку сэра Джайлза, чтобы попробовать содержимое, бросил через плечо:

— Ничего другого не остается, как воспользоваться плодами этих трудов. Я должен провести здесь по крайней мере сегодняшнюю ночь. Хотя смею заметить, мне предстоит стать мишенью бессчетных испепеляющих взглядов моего камердинера. Бедняга Стэнвикс! Он и без того был оскорблен до самого основания своей респектабельной души, когда узнал, что нам предстоит отправиться в дикие дебри Камберленда, да к тому же еще принять участие в каких-то варварских средневековых состязаниях. Но этой спальни, боюсь, ему не пережить. Вне всякого сомнения, он потребует расчета и уйдет от меня к Хьюзу, владельцу ломбарда. Тот давно уже его сманивает, суля несметные богатства, если только Стэнвикс оставит меня. Говоря по совести, я не могу его за это винить. — Конистан опять огляделся по сторонам. — Подумать только! Жить в сарае!

Опять Эммелайн почувствовала, что у нее начинает кружиться голова. Она уставилась на виконта, часто моргая. Неужели она не ослышалась? Он собирается отбросить все свое самомнение, свою барскую спесь, чтобы потрафить совершенно незнакомым ему людям, устроившись на ночлег в перестроенном ими сарае? Это казалось невозможным, совершенно невероятным!

— Вы намереваетесь спать в этой постели? — спросила она едва слышным голосом. Конистан кивнул.

— Готов признать, что сама мысль о ночевке в сарае позади конюшни не приводит меня в восторг, но если бы я этого не знал, мне просто не на что было бы жаловаться. — Он решил переменить тему и взглянул на табакерку. — Отличный табак. У вашего отца безупречный вкус!

Эммелайн решительно встряхнула головой.

— Вы не можете здесь ночевать. Ни в коем случае! — вскричала она, пропустив мимо ушей похвальное слово нюхательному табаку сэра Джайлза. — Мне становится дурно при одной мысли об этом! Вспомните о своей репутации, милорд! Подумайте о своем положении! О, конечно, Блайндерз был бы в восторге! Нет, этому не бывать! Ни за что на свете!

— Все уже решено, Эммелайн. Не хотел бы с вами спорить, поскольку вы — моя хозяйка, но приходится. Может, вы и отдали первый приказ, но второй-то уж точно исходил от меня! И теперь в наказание мне придется в течение четырех недель выслушивать ослиные шуточки Вардена Соуэрби по этому поводу. Я уже слышу его радостное ржанье!

Эммелайн приложила руку к губам, чтобы подавить смешок, но так и не смогла сдержать сидевшего у нее внутри веселого бесенка.

— Уж он не упустит случая, верно? — проговорила она, когда Конистан вопросительно поднял бровь. — Я позабавлюсь от души!

— Нет уж, мисс Пенрит, так не пойдет! Я проявляю по отношению к вам исключительную любезность, что мне вообще-то совсем не свойственно. Так что уж будьте добры, воздержитесь от ваших колкостей, не то я передумаю и откажусь от своих добрых намерений!

Эммелайн закусила губу и, чинно сложив руки на груди, пообещала вести себя примерно и не слишком громко смеяться, когда Соуэрби примется подшучивать над Конистаном.

Потом она поблагодарила его за этот великодушный, истинно рыцарский жест и пожелала ему доброй ночи. Но когда девушка была уже на пороге, собираясь покинуть спальню виконта, он окликнул ее.

— Мне остается добавить только одно, хотя, видит Бог, я затрагиваю эту неприятную тему с большой неохотой. Но должен честно предупредить вас: сколь бы ни было велико мое восхищение вами, я твердо намерен всеми силами уберечь Дункана от ваших когтей.

Эммелайн улыбнулась ему.

— Будь я на вашем месте, — сказала она совершенно искренне, — я бы, наверное, ощущала то же самое. Хотела бы я, чтобы вы знали Грэйс, как я ее знаю! Но неважно! Я не отступлюсь от своих намерений и, — тут она помедлила, слегка вздернув подбородок, — скажу вам больше: я с нетерпением жду случая вступить с вами в бой.

После этого прощального напутствия, которое, по ее собственному мнению, вышло очень изящным, Эммелайн хотела удалиться, но Конистан воспрепятствовал ее намерению. Решительным ударом он захлопнул уже приоткрытую дверь и даже пошел еще дальше, крепко обняв ее за талию и притянув к себе.

— В самом деле? Как вы уверены в себе! Но клянусь, что к концу месяца вам придется пожалеть о своих словах. Я собираюсь воевать с вами всерьез.

Впервые за все время знакомства с Конистаном Эммелайн по-настоящему засомневалась, удастся ли ей одержать победу в поединке с ним. Но даже ценою жизни она не призналась бы, что испытывает тревогу и сомнения. Твердо встретив его взгляд, она ответила:

— Моя решимость не уступает вашей, милорд!