Любовное состязание

24

Конистан сдержал слово, объявив в тот же самый вечер перед обедом,

Между двумя дуэтами, великолепно исполненными Элайзой и Мэри, что в расписание вносится небольшое изменение.

— Первое состязание в искусстве верховой езды, — пояснил он, — состоится в субботу. Этот заезд послужит как бы разминкой к большой скачке, назначенной на среду, только расстояние будет гораздо короче. Зная, что многие из вас уже в нетерпении кусают удила, смею полагать, что эта небольшая пробежка придется вам очень по вкусу.

Молодые господа испустили дружный вопль одобрения: утренняя тренировка разожгла в них жажду соперничества, а известие о предстоящем состязании раздразнило их еще больше.

— Не стану вдаваться в детали, — продолжал Конистан, — хочу лишь предупредить господ, что в этой скачке категорически запрещается применение хлыстов.

Когда некоторые из наездников пожелали узнать причину столь странного и непредусмотренного правилами запрета, Конистан невозмутимо пожал плечами и ответил, что в данном случае общие правила неприменимы, а поскольку у него имеются частные сведения об особом характере предстоящего заезда, подобная мера представляется ему совершенно необходимой. Однако в субботу, как только все участники ознакомятся с условиями соревнования, у них будет полная возможность убедиться в справедливости такого решения, а там уж пусть тот, кто захочет, выразит свое недовольство организатору турнира.

— Разумеется, — поддержала его Эммелайн, изо всех сил стараясь казаться серьезной. — В субботу вы ознакомитесь с маршрутом и общим характером предстоящей скачки. Если после этого кто-то из вас будет по-прежнему настаивать на использовании хлыста, я с удовольствием выслушаю его доводы. Но у меня есть сильное подозрение, что ни один из вас этого не сделает по причинам, выяснение которых лучше оставить до субботы.

Так как эти слова на какое-то время удовлетворили любопытных, Конистан продолжил свое сообщение:

— Однако для участия в скачке каждому из соискателей необходимо будет надеть цвета дамы своего сердца — достаточно будет ленты, носового платка или чего-то в этом роде. Джентльмены, не позаботившиеся обзавестись подобным сувениром, не будут допущены к соревнованию, поэтому советую вам приступить к делу, не откладывая!

В комнате поднялся гул возбужденных голосов, молодые господа стали один за другим подходить к своим избранницам, чтобы выпросить у них знак внимания.

Варден Соуэрби немедленно обратился к Эммелайн, но, узнав, что она уже обещала свой платок Конистану, сурово нахмурился и пробормотал, что они, конечно же, успели сговориться заранее, а это нечестно. Она лишь улыбнулась в ответ и посоветовала ему побыстрее выбрать себе другую даму, пока более проворные кавалеры не увели первых красавиц у него из-под носа. Ее рассмешил его растерянный вид. Варден давно уже выделил ее среди остальных дам и сделал предметом своих ухаживаний, но в эту минуту он оказался в трудном положении: Эммелайн была уверена, что бедняга готов внять ее совету, однако отойти от нее сразу же было бы неучтиво. Поэтому, мужественно борясь с собой, не зная, что сказать, и с тоской оглядываясь по сторонам, Варден простоял возле нее еще целую томительную минуту, а тем временем гостиная наполнилась веселой суетой. Дамы, одна и за другой, охотно расставались со своими ленточками и платочками.

Эммелайн не удержалась от искушения еще немного помучить Вардена в наказание за его поведение минувшим утром, но в конце концов велела ему не валять дурака и живо попросить что-нибудь у хорошенькой Октавии Брэмптон, еще никому не отдавшей своего предпочтения. Недовольно фыркнув в ответ, он потребовал, чтобы в будущем она не давала столь поспешных обещаний Конистану, отвесил чопорный поклон и отправился на осаду Октавии.

Вскоре после этого виконт подошел к Эммелайн с предложением, чтобы джентльмены сопровождали к обеду тех самых дам, которые отдали им свои талисманы. В его глазах читался вызов. Она сразу заподозрила, что он пытается расстроить ее план расположения гостей за столом, и тотчас же принялась отыскивать глазами Дункана и Грэйс. Они оказались в противоположных концах гостиной, и Эммелайн сначала заколебалась, но потом решила: большого вреда не будет, если Конистан решит, что она не так уж сильно жаждет видеть свою дорогую подругу замужем за Дунканом, как это было на самом деле.

— Почему бы и нет? — пожав плечами, ответила она на его предложение. — Мне кажется, это превосходная мысль, как раз в духе наших состязаний!

Конистан с видом триумфатора поклонился хозяйке, но вскоре оказалось, что он рано радуется, потому что в эту самую минуту Дункан — к вящему изумлению Эммелайн и к ужасу застигнутого врасплох Конистана — вдруг спохватился, пересек гостиную и подошел к Грэйс, которая с улыбкой, полной обожания, вложила ему в руку крошечный кружевной платочек.

Эммелайн почувствовала, что готова рассмеяться: ей нетрудно было вообразить, что творится в эту минуту в душе Конистана. Смех нарастал в ней, не давал ей дышать, когда виконт принялся сквозь зубы источать проклятия.

— Вы это подстроили! — вскричал он, повернувшись к ней с бесконечным озлоблением.

Ей хотелось, чтобы пузырек лопнул, не вырвавшись из ее горла, но у нее ничего не получалось.

— Сэр! — воскликнула Эммелайн, судорожно переводя дух. — Каким образом, скажите на милость, я могла все это подстроить, не зная даже, что вы собираетесь поставить джентльменам условие непременно обзавестись дамскими платочками?

Вместо ответа Конистан опять взглянул на Дункана и разразился новым залпом ругательств, проворчав напоследок нечто, явно не предназначенное для дамских ушей: «Мой брат — круглый болван! Все мозги спустил в трюм!»

Эммелайн больше не могла сохранять выдержку. Она отвернулась от гостей и, прикрывая рот рукой, дала волю переполнявшему ее веселью, трясясь и стеная от смеха, стараясь вести себя как можно тише, но чувствуя, что никакими силами не может сдержаться.

— Вовсе необязательно злорадствовать столь отвратительным образом! — сердито прошептал Конистан у нее над ухом.

— Я не злорадствовала! — возразила Эммелайн, полным ртом глотая воздух, чтобы отдышаться. — Неужели вы не понимаете? Я пожертвовала заранее составленным планом расположения гостей в твердом намерении усыпить ваши подозрения относительно моих коварных замыслов! — Она отерла слезы и сделала еще несколько глубоких вздохов, но увы, поскольку перед глазами у нее по-прежнему маячило его рассерженное лицо, ей ничего другого не осталось, как вновь разразиться смехом. — Поделом вам, милорд! Я думаю, Дункан стал вашей Немезидой! Ну а теперь прошу вас сделать ваше последнее объявление. И не забудьте, что вы собирались вести меня к столу!

При мысли о том, что Конистан будет вынужден любезничать с нею на протяжении всего долгого обеда из семи блюд с десертом, Эммелайн вновь охватил приступ неудержимого веселья. Ей пришлось даже ненадолго покинуть гостиную и укрыться в коридоре, торопливо прикрыв за собою дверь, чтобы отсмеяться без помех.

Какая изумительная нелепость, подумала Эммелайн, в который раз вытирая глаза. И Конистан, и она сама приложили столько усилий в попытке направить по своему усмотрению юную, едва расцветающую любовь Дункана и Грэйс. Но ни ему, ни ей не следовало этого делать, надо было оставить все, как есть! Им не дано было влиять на ход вещей, определенный волей Природы. Она это знала. Она верила в это. В самом деле, вдруг поняла Эммелайн, единственное, что толкало ее самое на хитрости и уловки, — это стремление отвлечь внимание Природы от себя, не дать Ей заглянуть слишком пристально в свое собственное сердце. И все же необычайный комизм положения вынудил ее целых пять минут простоять, прислонившись спиной к стене коридора. Когда ее смех наконец утих, у нее сильно болело горло.

Эммелайн провеселилась весь обед. Ей становилось особенно смешно всякий раз, когда взгляд Конистана обращался к Дункану, который, в свою очередь, все это время счастливо и беспечно проболтал с Грэйс. Взгляд виконта при этом вспыхивал, его речь становилась отрывистой, а движения скованными. Один раз он даже опрокинул свой бокал, вынудив Эммелайн нырнуть лицом в салфетку и буквально застонать, Конистан, напротив, был вне себя от злости. Его хитроумный план, направленный на то, чтобы разлучить Дункана и Грэйс на время обеда и субботней «скачки», провалился самым жалким образом, да к тому же ему еще пришлось сносить насмешки Эммелайн. Даже на следующее утро он не сменил гнев на милость.

— Вам следует признать, что вы сами во всем виноваты, — попрекнула его Эммелайн во время завтрака, устроенного в парке.

— Я это прекрасно понимаю, сударыня!

— Ну тогда, может быть, вы перестанете рявкать на меня так свирепо!

Он уставился на нее яростным взглядом.

— Неужели вы не понимаете, что они еще больше сблизятся, если ему придется толкать ее в седле по этому дурацкому рельсу!

— Тихо! — предупредила она с торжествующей улыбкой. — До завтрашнего дня никто не должен даже догадываться о характере предстоящей скачки. А в ответ на ваш вопрос, отвечаю: да, мне приходило в голову, что на этот раз Дункану и Грэйс предстоит стать конем и наездницей!

Эммелайн широко улыбнулась, а серые глаза Конистана загорелись гневом.

— Если бы вы были мужчиной…

— Пусть вас это не смущает, — возразила она, радостно вонзая кинжал ему в грудь. — Я бы охотно встретилась с вами в кулачном бою или даже в фехтовальном поединке!

Поскольку Конистана едва не хватил удар от этих слов, Эммелайн оставила его наслаждаться завтраком в одиночестве и присоединилась к другим гостям. Воздух был прохладным, солнце пригревало, а будущее сулило столько радости и веселья! Наслаждаясь чудесным днем и вдыхая сладкие ароматы лета, она призналась сама себе, что в восторге от того, как проходит турнир.