Любовное состязание

29

Прежде, чем Эммелайн успела вслух выразить свой протест и положить конец возмутительной сцене, она услыхала позади себя странный шипящий звук и, обернувшись, с изумлением обнаружила Дункана, из-за дверей подзывавшего ее и Конистана отчаянными жестами.

— Подите сюда, — прошептал он. — Быстро! Ой, да перестаньте же глазеть на меня и подойдите сюда, а то вы им помешаете!

Эммелайн взглянула на Кони стана, желая знать, как он воспримет столь странное поведение Дункана, и убедилась, что его лицо сияет довольством. Ну, разумеется, он был бы просто счастлив, если бы Чарльзу Силлоту удалось завоевать сердце Грэйс! Впрочем, она была твердо уверена в одном: виконт даже представить себе не мог, как глубока любовь Грэйс к его брату.

Первым ее побуждением было немедленно прервать это недостойное свидание, происходившее в гостиной, но любопытство взяло верх. Подойдя ближе к Дункану вместе с Конистаном, не отстававшим от нее ни на шаг, Эммелайн прошептала:

— Я вижу, Грэйс не сильно пострадала, но что делает рядом с нею мистер Силлот?

Оглядевшись по сторонам, чтобы убедиться, что больше никого вокруг нет, Дункан наклонился очень близко к ним обоим и прошептал в ответ:

— Грэйс пожелала переговорить с Чарльзом наедине. Кажется, он всерьез в нее влюбился, а я не правильно истолковал его намерения. Похоже, он был влюблен в нее еще в апреле! Подумать только!

Эммелайн хотела немедленно сообщить Дункану, что, каковы бы ни были намерения Чарльза Силлота, в настоящий момент он не выпускает Грэйс Баттермир из своих крепких объятий, но Конистан ее опередил.

— Отлично! Отлично! — воскликнул виконт восторженным шепотом. Затем, взяв Дункана за руку, он попытался увести его. — Пусть наговорятся всласть, не нужно им мешать! Может быть, Силлот хочет сделать ей предложение. Прекрасная партия для мисс Баттермир. Богатый наследник старинного рода, будущий пэр Англии! Просто блестящая партия!

Заметив, что Дункан не проявляет желания уйти, Эммелайн торопливо спросила:

— Но, Дункан, известно ли вам, что Чарльз сейчас обнимает ее, пылая страстью?

— Да вовсе он не пылает страстью! — возмутился Конистан. — До чего же вы любите театральные выражения!

Но Дункан даже не дал брату закончить фразы.

— Какого черта?! — воскликнул он и, решительным движением выдернув руку из захвата Конистана, с потемневшим от ярости лицом бросился к дверям гостиной, видимо, намереваясь взять их штурмом.

Однако Конистан удержал его, перехватив поперек груди, и велел оставаться на месте.

— Это не твое дело!

— Черта с два это не мое дело! — взъярился Дункан. — Как она, по-твоему, вообще попала под удар? Силлот пытался ее обнять и не хотел отпустить ее руку, а я решил врезать ему по скуле! Боже, даже вспомнить жутко! Грэйс встала между нами, понимаешь, и я задел ее щеку, а теперь на этом месте красуется огромный синяк! Но во всем виноват Силлот, и я хотел…

— Да стой же ты, ветрогон! — строго приказал Конистан. — Мисс Баттермир должна сама научиться держать на расстоянии своих чрезмерно ретивых поклонников и пресекать их попытки…

— Я вызову его на дуэль! — воскликнул Дункан, еще больше покраснев и в ярости отбрасывая Конистана в сторону. — Вот увидишь!

Никогда еще Эммелайн не приходилось видеть младшего Лэнгдейла в таком состоянии.

Однако в ту самую минуту, как Дункан вырвался из рук брата, мистер Силлот появился на пороге гостиной с затуманенным от горя взором. Окинув троицу, толпившуюся прямо под дверями, невидящим взглядом, он дрожащими губами произнес:

— Понимаете, я люблю ее! Мне никогда не найти другой такой… Такой чистой, такой доброй, такой великодушной, как Грэйс Баттермир. — С этими словами он слепо прошел мимо них. — Я сделал ей предложение, а она отказала. Она говорит, что ее сердце давно принадлежит другому. Должно быть, она имела в виду вас, Дункан. Я не переживу!

Дункан зачарованно глядел вслед мистеру Силлоту, явно утратив всякий интерес к дуэли.

И в самом деле, не драться же с безнадежно влюбленным человеком, только что пережившим ужасное разочарование!

Эммелайн слышала, как Конистан изумленно проговорил:

— Но он же наследник титула, в один прекрасный день у него будет больше семи тысяч годового дохода! Как же она могла упустить такое выгодное предложение?!

Действуя по наитию, Дункан встал рядом с Эммелайн, и они вместе отступили на шаг от Конистана.

С удивлением вскинув брови, виконт воззрился на брата и Эммелайн. После затянувшегося молчания он пожелал узнать, почему они смотрят на него с таким упреком. Да, он человек практичный, но, Боже правый, кому-то ведь надо думать и о прозе жизни!

— Я до сих пор тебя не знал! — тихо ответил Дункан.

Выпрямившись, он сухо поклонился и сказал, что обещал мисс Баттермир не отходить от неё, пока не прибудет врач.

Когда Дункан вернулся в гостиную, Эммелайн обратилась к Конистану:

— Тысячу раз благодарю, милорд! Вы способствовали успеху Грэйс больше, чем дюжина моих коварных планов!

Она уже собиралась вернуться к гостям в парке, когда Конистан схватил ее за руку.

— А может, вам следовало бы позаботиться о Грэйс? — спросил он.

— Ваш брат прекрасно с этим справится, — ответила она. — Ах да, понимаю. Вы боитесь, что он не удержится в рамках, верно?

Она дразнила его, но он это заслужил! Эммелайн прекрасно знала, что Конистан полностью доверяет Дункану, но знала также и то, что сам он никак не мог последовать за братом в гостиную: ведь это взбесило бы Дункана еще больше.

— Вы же знаете, что это не так. Я безоговорочно доверяю Дункану.

— Только не там, где дело касается Грэйс. Странно, не правда ли? — и с этими словами Эммелайн оставила его в холле.

Надменный виконт казался растерянным, даже жалким, стоя один в холле под дверями гостиной с касторовой шляпой в руке и в забрызганных грязью сапогах для верховой езды. В скачке он только что одержал победу над другими участниками турнира, но эта победа ничего не стоила по сравнению с провалом, который он потерпел, пытаясь разлучить Дункана и Грэйс.

— Что он… Силлот… Что он сделал? Он приставал к вам? — спрашивал Дункан, опустившись на колени возле кушетки, на которой все еще лежала Грэйс, и нежно поглаживая ее руку.

— Нет, — робко ответила Грэйс, смахивая слезу со щеки. — Он был так мил… когда признавался мне в любви. О, Дункан, мне никто никогда не говорил… Я хочу сказать… я вовсе не хотела разбивать ему сердце!

— Конечно, нет, — мягко согласился Дункан. — Боже, да вы по своей воле никому не смогли бы причинить вред!

— Нет-нет, это я во всем виновата! Честное слово, мне нравилось, что он оказывает мне внимание! — Грэйс закрыла глаза и прижала платок ко лбу. — Все это моя вина. Понимаете, я его поощряла! Ну… чтобы он думал, что я могу ответить на его чувства.

— Как это возможно? Вы всегда ведете себя безукоризненно!

— Я ему улыбалась! — воскликнула она в отчаянии.

Дункан набрал полные легкие воздуху, но не удержался и разразился взрывом хохота.

— В жизни не слышал подобного вздора! Грэйс, любовь моя, вы не можете нести ответственность за то, как джентльмены отвечают на ваши улыбки!

— Вот и Эммелайн так говорит. Но я думаю… — Грэйс вдруг умолкла и повернула голову, чтобы лучше видеть Дункана. — Что вы сказали?

— Я сказал, Грэйс, любовь моя.

— Любовь моя?

— Да, любовь моя.

— О, — выдохнула Грэйс, упиваясь его взглядом, не веря, что он мог обратиться к ней с такими нежными и многообещающими словами. Раскрыв рот, она забыла, что хотела сказать.

Дункан взглянул на этот прелестный полуоткрытый ротик, потом на заплаканные глаза и наконец охватил взглядом все ее лицо, любуясь нежной и гладкой кожей, похожей на спелый персик. При этом он пытался собрать воедино разбегающиеся мысли, но безуспешно. В общей путанице Лэнгдейл-младший совершенно отчетливо сознавал только одно: он чертовски рад, что Грэйс отказала Чарльзу Силлоту!

Дункан услышал, как Грэйс тихо шепчет его имя, и даже не сознавая, что делает, прижался губами к ее губам. Только после этого его осенило. Каким-то непостижимым образом за время недавно закончившегося, полного суеты лондонского сезона и за первую, напоенную волшебством неделю турнира он успел глубоко, страстно, безумно, безоглядно влюбиться в Грэйс Баттермир. Вкус ее губ у него на губах и тихий воркующий звук, вырвавшийся из ее груди, когда ее рука обвила его шею, а пальцы вплелись ему в волосы, укрепили решимость Дункана сделать ее своей женой.

Наконец, прервав поцелуй, он торопливо заговорил:

— Мы поженимся в моем загородном доме в Гемпшире, как только заручимся согласием вашего отца. То есть, я хочу сказать… Грэйс, вы меня любите? Не просто по-детски, а по-настоящему…

Она коснулась его губ пальцами, а потом, быстро наклонившись вперед, наградила его поцелуем.

— Дорогой мой, я люблю вас всем сердцем! Клянусь!

Он вновь принялся целовать ее, на сей раз более страстно, пока она не оттолкнула его, зардевшись от смущения.

— Но я боюсь, — продолжала Грэйс, — вашего опекуна, вашего сводного брата. Разве Конистан не может запретить нам венчаться?

Дункан тяжело вздохнул.

— К несчастью, да! Такова была последняя воля моего отца. Власть Конистана распространяется и на всех моих братьев и сестер вне зависимости от возраста, а я, поверьте, давно уже перешагнул порог совершеннолетия!

Грэйс тоже ответила тяжким вздохом и откинулась на обтянутую алым шелком подушку.

— Мне не хотелось задавать этот вопрос, но, видимо, придется. Неприязнь Конистана ко мне как-то связана с его матерью и… моим дядей? Умоляю, только не говорите мне, что вы об этом ничего не знаете, а то, выходит, я обманула доверие своих родителей!

— Разумеется, я все знаю, — заверил ее Дункан, вздохнув с облегчением. — По правде говоря, я просто не был уверен, что ваши родители рассказали вам об этом… м-м-м… скандале.

— Я узнала о нем совершенно случайно и притом совсем недавно. Понимаете, она, то есть мать Конистана, приезжала навестить моего отца. Она приехала, потому что ее муж — брат моего отца — умер год тому назад, и она решила вернуться в Англию. Но папенька был ужасно недоволен, когда она к нему обратилась. Он вообще не желал с ней разговаривать! — Грэйс сокрушенно покачала головой. — Я знаю, это очень дурно с моей стороны, но единственный раз в жизни я почувствовала, что не могу согласиться с моим высокочтимым отцом. Мне кажется, он чудовищно несправедлив к ней! Нельзя ее презирать! У Конистана, по крайней мере, есть основания: ведь, покинув Англию, она бросила его! Словом, я случайно наткнулась на них в библиотеке. Миссис Баттермир обернулась и поглядела на меня, а я просто ахнула! Я была потрясена. Дело в том, что Конистан похож на нее, как две капли воды!

— Совершенно верно!

— Значит, вы с ней встречались? — спросила Грэйс. Когда он кивнул, она продолжала:

— Конечно, я не говорила о ней с папенькой, тем более, что он поднялся с кресла, сурово поджав губы, а это верный признак крайнего недовольства. Но потом маменька мне объяснила, что для священника это страшный позор — принимать у себя в доме такую особу. Однако цель приезда тети — как странно называть ее этим словом! — была проста: она приехала просить о помощи для своих мальчиков, а их у нее пятеро! Я до сих пор этого не представляю! Она, конечно, богата, мой дядя оставил ей целое состояние, а он был настоящий набоб, но она хотела, чтобы ее дети пользовались всеми преимуществами высшего общества и обучались в Итоне и Оксфорде. Ей нужна поддержка старшего сына, тем более, что мой отец отказался ей помочь.

— Мне хорошо известно о чувствах Роджера, — сказал Дункан. — Ваша… э-э-э… тетя нанесла мне визит в Лондоне, надеясь добиться свидания с Конистаном, но он отказал наотрез. Он мог бы с легкостью устроить будущее своих братьев и сестер, у него большие связи. Но он никак не хочет понять, что любой, кто близко знал нашего отца, не станет обращать внимания на то, что случилось больше двадцати пяти лет назад, тем более, что наш папаша вот уже пять лет с миром покоится в могиле.

Грэйс сжала его руку.

— Я слышу горечь в вашем голосе. Почему? Что случилось, дорогой мой?

Дункан помедлил, не желая раскрывать свои мысли и рассказывать неприглядную правду о своем отце. Но он обрел решимость во встревоженном и полном сочувствия взгляде Грэйс.

— Мой отец был чудовищем! — признался он. — Наверное, потому-то я и пришел в такой ужас, когда ударил вас по щеке, пусть даже случайно! Однажды я его видел… — голос Дункана дрогнул, ему пришлось собраться с силами, чтобы продолжить. — Моя родная мать… его жена! Как он мог поднять на нее руку?

— О, Боже, нет! — воскликнула Грэйс, прижимая платок к синяку на щеке.

— Тогда я впервые понял, что происходит. Но только теперь, оглядываясь назад, я вспоминаю, что моя мать что-то уж больно часто и неожиданно уезжала в Бат[24], оставаясь там каждый раз на несколько недель. В письмах она писала нам, что у нее внезапно начались желудочные колики и что ей лучше задержаться в Бате, чтобы полечиться минеральной водой, пока болезнь ее окончательно не доконала.

На несколько минут между влюбленными установилось молчание.

— Дункан, — заговорила наконец Грэйс, — а что, если вы привезете мать Конистана сюда? Если он сумеет ее простить, то, может быть, позволит нам пожениться?

Дункан долго смотрел на Грэйс, не говоря ни слова, мысленно ища доводы, чтобы отвергнуть ее предложение. Но ему так ничего и не пришло в голову, хотя сама мысль о том, чтобы устроить очную ставку сына с матерью, наполняла его душу неописуемым ужасом. И все же он решил сделать это!

— Я так и сделаю, — вслух сказал Дункан, поднимаясь с колен, онемевших от долгого пребывания в одном и том же положении. — И еще я попрошу мою мать тоже приехать. Кстати, — добавил он с радостной улыбкой, — я хочу вас с ней познакомить. — Но тут же его лицо вновь омрачилось:

— Конечно, Конистан может снять с меня голову, но, Богом клянусь, я это сделаю! Может, тогда он отпустит вожжи! Ну а пока будем держать нашу помолвку в секрете.

С этими словами Дункан, как бы желая скрепить помолвку и только что заключенный уговор хранить молчание, запечатлел последний поцелуй на благосклонных губах Грэйс.