Любовь (не) навсегда. У тебя есть дочь

Глава 71

Утром Алекс снова не допускает тактильный контакт, словно его и не было. Как будто он согласился с моими словами. Именно в тот момент, когда я ступила на другую дорожку.

– Я понимаю, Настя, есть некая точка невозврата, переступив которую, ничего не вернуть, – говорит он вдруг, когда мы собираем вещи в номере.

– Ты к чему? – я почему–то пугаюсь.

– Ты права, слишком много я косячил, ни одна не простит, – он усмехается. – Ты достойна лучшего. Отдохнем вместе, а потом я верну вас домой и уеду куда–нибудь, где еще не был.

Я не могу ничего сказать, только безвольно открываю и закрываю рот. И вроде гордая женщина внутри меня должна обрадоваться, она победила. Да только становится ужасно горько.

Алекс выходит из номера, я остаюсь.

Горечь управляет мной, сковывает мышцы, замораживает душу. Я близка к тому состоянию, которое у меня было после встречи со следователем Петровым.

Коротко дышу, сосредотачиваясь лишь на этом. И внезапно в голове среди густого тумана возникает одна осознанная мысль: «А так ли важна гордость?».

– Собрались, девочки? Машина ждет, – сообщает Маркелов, возвращая меня из мыслей.

– Хорошо, – киваю и встаю на автомате. – Идем, котик.

Беру дочь за руку и шагаю к выходу.

В автомобиле едем молча, даже Мила слишком увлеклась пролетающей картинкой города. А мы с ней даже не знаем, куда едем. Да и зачем? Кое в чем я Алексу доверяю.

Его поступки по отношению ко мне всегда были пропитаны заботой. В том числе и те, которые причиняли боль. Такой уж Маркелов, его не переделать.

Главное, ему смело можно доверить жизнь.

Хватаюсь за эту мысль, как за спасительную соломинку. Моментально возвожу ее в ранг знака, которого так не хватало для принятия взвешенного решения. Как будто именно взвешенные решения опираются на знаки.

Детский сад.

Но ведь прямо сейчас я доверяю Алексу наши с Милой жизни. Это совсем не мало. Для кого–то достаточно одного этого условия для заключения партнерства на всю жизнь.

Но есть кое–что, что Маркелов убивает на раз – нервы. Его выходки, продиктованные по его мнению заботой, способны точно также уничтожить, хотя он стремится меня спасать. Плохо выходит.

Стабильность – не его конек. А нам, женщинам, она очень нужна. Постоянно жить в подвешенном состоянии – у кого угодно съедет крышечка от чайничка.

И у него явно проблемы с тем, чтобы посвящать в свои решения кого–то еще. Он привык действовать единолично, а так нельзя. Мы должны быть равноправными партнерами, командой, всегда идущей бок о бок за руку.

Роль слепого ведомого мне не подходит.

Мозг говорит – переделывать мужчину после двадцати пяти лет поздно. Сердце твердит – диалог способен спасти ситуацию. Хотя какой диалог с Алексом?

С таким же успехом к психологу запишемся и будем ходить на консультации. Не знаю, кто первый сбежит, я или Алекс. Я душеведов не очень жалую, чай не в Америке живем, где они вместо дружеской жилетки.

– Папочка, мы будем купаться сегодня? – нарушает молчание Мила.

– Конечно, котик, – Маркелов рассеянно гладит ее по голове, продолжая смотреть в окно.

Тоже задумался о чем–то.

Внезапно испытываю ревность. И нет, я уверена, что у Алекса нет сейчас никакой Марго и ей подобной девушки. Проблема в том, что для него его жизненные цели всегда на первом месте. Нам с Милой трудно с ними конкурировать.

Мы с дочерью в иерархии его интересов ниже. И это печально.

Конечно, мужчина должен зарабатывать, в первую очередь стараться обеспечить семью. Я целиком и полностью за классическое распределение ролей. Но ведь у Маркелова проблемы со стопами, его вполне может кинуть из одной стороны в другую.

И самое главное, все аргументы за и против нашего воссоединения разбиваются об одно единственное воспоминание. То самое, где Петров сообщает мне жуткие новости и просит приехать.

Меня каждый раз внутренне трясет, когда окунаюсь в те чувства и эмоции, что были у меня тогда. И я боюсь, ужасно боюсь, что еще когда–нибудь испытаю подобное.

Или в разы хуже…

Маркелов больше не оживет чудесным образом. Ведь гораздо чаще именно так и происходит.

Семья ждет отца домой, супруга накрыла на стол, дети тихо играют. Все с нетерпением поглядывают на часы. Папа уже задерживается, такого обычно не бывает, он всегда предупреждает, если случается форс–мажор.

Женщину начинает грызть изнутри червячок тревоги, но она держится ради дочери и сына. Всеми силами сохраняет улыбку на лице.

Проходит час, дети голодны, все решают поесть. Телефон отца семейства не отвечает, его жене кусок в горло не лезет.

Спустя еще два часа она вынуждена уложить спать дочку и сына, фальшиво уверяя, что все будет хорошо. Но в квартире раздается звонок, который ставит точку в вечернем ожидании отца и мужа.

Хорошо уже не будет…

– Ох, – тяжело выдыхаю и опускаю голову между коленей, – сделайте кондиционер на максимум, пожалуйста.

Я вспотела, но меня одновременно колотит, как при ознобе. Пульс бьется с бешеной скоростью в висках, перед глазами черные мушки, как при скачке давления.

Надо же, настолько прониклась нарисованной в голове картинкой, что спровоцировала что–то не то с организмом.

– Что с тобой? – наклоняется испуганный Алекс.

Он передал мою просьбу водителю и теперь смотрит растерянно.

– Мамочка, воды? – Мила реагирует правильнее взрослого.

– Д–да, наверное, – отвечаю с трудом, – стараясь медленно дышать.

Трясущимися руками пытаюсь открыть бутылку, но крышка не поддается. Благо, Маркелов помогает и поит меня.

Глоток, еще один. Вода прохладная, заставляет мою кровь остывать, усиливая озноб. Но пульс уже не такой большой. Мозг отвлекается, давая организму приказ приходить в норму.

И я мысленно повторяю, что все, что надумала – неправда. Этого не произойдет. Нужно жить в настоящем, не концентрироваться на гипотетическом дерьме.

– Ты заболела? Температура? Тошнит? – Алекс беспорядочно щупает мой лоб, шею, грудь.

Он сам довольно бледный, нужно заканчивать с собственным приступом, а то и у него может начаться. Мужчин сложнее откачивать.

– Нет, – медленно качаю головой, – полагаю, это была паническая атака. Кстати, когда мы разговариваем, легчает быстрее. Я отвлекаюсь.

– Паническая атака? Это еще что такое? – Маркелов хмурится.

К счастью, его цвет лица приходит в норму. От этого и мне дышится лучше. Все–таки я люблю этого засранца и не хочу, чтобы он переживал.

– Когда сильно страшно, – тоном лектора отвечает Мила. А потом добавляет, заметив, что мы смотрим на нее с удивлением. – Что? У тети Лизы передача шла по телевизору, я запомнила.

– Хм, ясно, – Алекс кивает и переводит взгляд на меня. – но чего ты боишься? Мы не на диком острове, у водителя есть права, я видел, честно. И скорость он не превышает.

– Нет–нет, – останавливаю его, прижимая палец к его губам. – дело не в этом. Я боюсь, что ты снова исчезнешь, а потом не вернешься. Мне было очень плохо, когда я считала, что тебя больше нет. Переживаю, что во второй раз я не справлюсь.

Вот, выразила страхи словами, даже легче стало. Нельзя в себе держать, это первый путь к выздоровлению.

С улыбкой поднимаю глаза на Маркелова, но он хмурится и молчит. А потом отворачивается и до самой остановки не произносит ни слова.