Любовь по требованию и без…

Глава 16

Где-то в Подмосковье… Эрик Раевский

Я сделал еще глоток отличного кофе, который Снежа умеет варить лучше любого бариста в самых модных ресторанах, где мне довелось побывать, и принялся рассматривать ее задумчивую мордаху.

Интересно, что она в этот раз придумает, мастерица художественного вранья?

Она встала, взяла еще одну чашку из шкафчика и вылила в нее остатки кофе из турки. Села и, грея о кружку ладони, принялась бродить взглядом по кухне, словно до этого ни разу не видела.

– Удивительно, – наконец вынесла вердикт, – весь интерьер дома такой нафталиновый, как из позапрошлого века, а кухня – высший класс. Будто вообще не из этого места. Ты давно им владеешь? Домом?

Я молчал, пил кофе и разглядывал ее, не собираясь отвечать.

Интересная она, просто глаз не оторвать. И не в красоте дело, хотя да, хорошенькая, как кукла. И не в фигурке статуэточной.

Что-то в глазах есть такое, что хочется смотреть и смотреть, пока голова не закружится.

Что-то в движениях мягких, летящих, словно все время танцует под музыку, которую слышит только она одна. В плечиках, гордо расправленных…

Или вовсе не в этом дело… В чем тогда?

– Я здесь работаю, как ты мог заметить, – выдала, наконец. – А что комнату твою заняла – так мне никто не сказал, где можно жить, где нельзя. Даже о продуктах для меня никто не позаботился, – добавила с обидой.

– Да? – тут уже я удивился. – Вообще-то, Славик, что за тобой на станцию ездил, должен был приезжать, возить тебя за продуктами или куда там тебе надо.

Она пожала плечами и умолкла, все так же шаря взглядом по кухонным шкафам и изо всех сил избегая смотреть на меня.

– Снежок, – позвал негромко, – рассказывай. Не вынуждай меня наводить о тебе справки.

На мгновение полыхнула на меня обидой в глазах и тут же опустила их, наклеив на лицо улыбку. Беспечным голоском протянула:

– Хочешь сказать, что ничего обо мне не знаешь? Неужели ты не изучаешь документы тех, кто на тебя работает?

– Неужели ты по своим документам сюда устроилась? – я ухмыльнулся. – Что за беда у тебя приключилась, Снежа, если ты в горничную нарядилась и в эту глухомань забралась?

Она встала и понесла свою чашку к раковине. Забрала мою.

– Если выпил, давай уберу.

Прошла, обдав тонким ароматом полевых цветов, лета и малины, и принялась мыть посуду. А у меня от ее секундной близости снова бахнула в голову кровь. И не только в голову.

– Иди ко мне, – позвал негромко, даже не думая, что за шумом льющейся воды услышит.

Услышала. Замерла, застыв спиной, и медленно повернулась.

– Иди ко мне, – снова позвал и протянул руки. Поймал ее, шагнувшую ко мне. Подтянул, обнял и прижался лбом к худому, вздрогнувшему животу.

– Снежа, – шепнул, не зная, что еще сказать, просто вдыхая ее запах и стискивая ладонями попку. Одним движением поднялся, подхватывая ее.

Прямо перед моими губами ее удивленно приоткрытые, розовые, гладкие, одуряюще-сладкие губы. Глаза, удивленно распахнутые, но уже затянутые поволокой страсти.

– Эрик, – ее шепот возле виска, и мне окончательно сносит крышу. Впился в нее, слыша низкий звук. Ее стон? Или мое последнее дыхание?

Длинные ноги оплетают мои бедра, скрещиваясь за спиной. Тонкие пальцы вцепляются в волосы. С силой тянут, заставляя меня зарычать и срывая остатки самоконтроля.

Толкаю ее на столешницу, подцепляю серую юбку и тяну вверх, открывая белые ноги и полоску простых трусиков с узкой лентой светлых кружев.

И от вида этой наивной, какой-то детской, ажурной полоски на белом хлопке, у меня мутится в голове. Так что, единственное, что могу чувствовать, это дикое желание, разрывающее тело, и странную нежность, заливающую сердце.

Нежность и нестерпимую, сводящую с ума необходимость отодвинуть эту белую полоску, чтобы, наконец, прикоснуться к тому, что под ней.

Единственное, что хочу почувствовать, то, как она вздрогнет под моими пальцами, под касанием губ и влажностью языка. Как задышит часто, прерывисто, и выгнется мне навстречу.

Разведет ноги и потянет меня к себе, как она делает всегда, когда сама уже не может ждать и чувствует, что я стремительно падаю в звездное никуда.

Я делаю это, – сдвигаю тонкую ткань, глядя на открывшийся нежный треугольник с поблескивающими каплями ее желания.

Трогаю подушечками пальцев. Сначала едва касаясь, обводя по кругу, чуть надавливая и легко углубляясь между влажных, распухших, ждущих меня складочек.

Она опускается спиной на столешницу, приподнимает бедра, и я стягиваю с нее этот хлопок и это кружево. Потому что больше не могу на них смотреть – мне уже плохо от их наивности, разрывающей мою душу и до боли раскаляющей тело.

– Эрик, – ее шепот похож на жалобный стон, на последний выдох. И глядя в затуманенные глаза и до крови закушенную губу, я подтягиваю ее дрожащие бедра, широко развожу и вхожу в долгожданное, алчное, лихорадочно ждущее только меня тело.

И где-то на краю своей, готовой взорваться вселенной, слышу ее беззвучный, как дрожание звезд, шепот:

– Ты мой…