Любовь по требованию и без…

Глава 41

Настоящее время… Эрик Раевский

– Расскажешь мне? – спросил негромко, боясь спугнуть ту хрупкую птичку доверия, что, наконец, прилетела и начала боязливо вить между нами свое гнездышко.

Снежка повозила губами по моей шее, тронула розовым язычком ключицу, заставив меня сцепить зубы, чтобы не начать тут же ее тискать и лапать.

Мне всегда хотелось ее трогать, даже не в целях заняться сексом, хотя этого с ней хотелось всегда. Просто нравилось прикасаться к ее шелковой коже. Проводить по хрупкой спине вверх от круглой попки до шеи и нежного затылка, чувствуя подрагивание позвонков под пальцами. Прикасаться к тонким запястьям и обводить чуть шершавые острые локотки.

Просто нравилось и все, без всякого секса.

– Снежа? – позвал ее.

Она хихикнула и, подняв ко мне лицо, прошептала:

– Вот скажи мне, почему наши самые откровенные разговоры всегда происходят в постели, когда мы с тобой лежим голые?

– Наверное, потому что голенькая ты очень красивая. Я растекаюсь от тебя и становлюсь милым и доверчивым, – надеюсь, моей плотоядной ухмылки ей было не видно.

– Давай, Снежа, рассказывай, – выдохнул, подтягивая ее к себе, чтобы не видеть смеющиеся губы, которые хотелось срочно поцеловать. – Твой отец приставал к тебе в детстве?

– Ты услышал, да? – спросила ровным голосом.

– Угу, и услышал, и еще раньше догадался. Когда у тебя первый раз ночной кошмар случился.

Она уткнулась лицом мне в шею. Долго молчала, почти не дыша, потом заговорила еле слышно:

– Это не первый кошмар. Я их почти каждую ночь видела. Лет с тринадцати. Только когда я с тобой была, мне почему-то не снилось, как он приходит ко мне.

– Я сумасшедшая, Эрик, – сказала совершенно спокойно. – У меня даже диагноз есть.

– Это я давно понял, – промычал я, принимаясь кончиками пальцев рисовать узоры на ее лопатках. – Нормальная со мной не связалась бы. Рассказывай дальше…

– Мне было десять, когда он пришел первый раз. Сашка тогда был в каком-то летнем лагере, а мама уехала в командировку. Она часто уезжала, и мы оставались с ним одни. Тогда он и принимался нас воспитывать. При маме боялся. Он вообще при ней был нормальным. Отлично изображал строгого, но любящего отца.

– Ш-ш-ш, не трясись, – зашептал ей на ушко, почувствовав, как по ее телу прошла волна дрожи. – Я с тобой в постели и голый, значит, кошмаров не будет, можно не бояться. Что было дальше?

– Он пришел и начал поправлять мне одеяло. Приговаривал, что в августе ночи прохладные, и я могу простудиться, если не укроюсь, как следует. Я была так рада, что папочка решил позаботиться обо мне. Думала, что это от любви. Представляешь?

Она резко вздохнула и судорожно стиснула пальцы, лежавшие на моем плече. Я накрыл их своей ладонью, успокаивая.

– А потом папочка стал гладить мне ноги и спрашивать, люблю ли я его. Я, конечно, сказала, что да. Это был последний раз в моей жизни, когда я говорила про любовь.

Она помолчала, явно набираясь сил.

– Он гладил и гладил. Добрался до бедер. И знаешь, что самое ужасное? – она подняла на меня глаза. – То, что мне было приятно.

И опять замолчала.

– Это потом, когда он ушел, до меня стало доходить, что произошло. Я лежала в кровати, закутавшись в одеяло, и скулила от ужаса, потому что прекрасно поняла, чего он хотел от меня. Но ведь он мой папа!

– И ты решила, что с тобой что-то не так, – я даже не спрашивал, просто знал.

– Точно. Чувствовала себя… Я до сих пор не могу подобрать слово, которое описало бы, кем я себя ощущала, раз мой папа делает со мной такое.

После он стал часто приходить. Трогал меня, говорил что-то ласковое. И все время требовал, чтобы я сказала, что люблю его. А когда я отказывалась, начинал меня бить. У него был специальный ремень, из какой-то особой кожи. Он почти не оставлял следов на теле.

Снежа замолчала, а я обнял ее дрожащую спину, просто не зная, как еще помочь.

– Сашку он тоже часто бил. И ремнем, и руками. Но умел делать это так, что следов практически не оставалось. А те, что все-таки появлялись, можно было легко списать на обычные детские синяки от подвижных игр.

– А ваша мать, она что, совсем ни о чем не догадывалась? Вы не жаловались ей?

– При маме он становился самым любящим папочкой на свете. Хитрый он был. А ее боялся. Представляешь, могучий генерал Демин боялся свою жену, – Снежка фыркнула.

– Я не знаю, почему Сашка не жаловался маме. Мы с ним никогда не говорили о происходящем. Сегодня был первый раз за всю жизнь. Но он ничего не говорил никому. Наверное, из гордости.

И я тоже молчала. Даже не потому, что отец меня умело запугивал. Просто было стыдно. Ужасно, страшно и позорно стыдно, что мама узнает, какая я дрянь.

– Как ты выжила, Снежа? – спросил я, чувствуя страшную злость в груди. Такую, что хотелось немедленно начать убивать. Жаль, что уже некого. Все сами передохли…

– Я очень быстро научилась терять сознание, когда он начинал меня бить. Тогда ему становилось неинтересно, и он останавливался. Еще Сашка мне помогал.

Она опять остановилась, тыкаясь мне в шею носом и цепляясь скрюченными пальцами за плечо.

– Сашка ничего не говорил мне о происходящем, но в его взгляде я видела… сочувствие, что ли. Что-то такое, что помогало мне выживать.

– И мать не замечала, что с ее детьми не все в порядке?

– Замечала. Она меня по психологам водила, пыталась понять, отчего я стала такой нелюдимой. Тогда мне и поставили диагнозы «эмоциональная ригидность» и «эмоциональная депривация». Так что Сашка правду сказал, я ничего не могу чувствовать. Кроме ненависти.

– Он тебя не пытался насиловать?

– О нет. Наверное, боялся так далеко заходить. А может… – она задумалась, поэтому я закончил за нее:

– Импотент он был. Извращенец и импотент. И еще деда твоего боялся, потому что тот был реальной силой, которая от этого урода не оставила бы мокрого места, стань ему известно, чем его зятек занимается…

– Тот дед, которому ты звонишь по кнопочному телефону, шпионка Снежа, – улыбаясь, пояснил ее удивленным глазам. – Тот, который тебе информацию про меня слил.

– Ты что, знал? Гад ты, Эрик! – она возмущенно стукнула меня по плечу, вмиг позабыв про свой печальный рассказ.

Просто волшебное создание эта Снежа. Чудесное, способное выжить в любом аду, или умереть в страшных муках, а потом возродиться. Настоящая птица-феникс.

– Снежка, я буду звать тебя Феней, – сообщил ей, посмеиваясь и все настойчивее гладя по спине.

– Это что за собачья кличка? И вообще, ты чего меня лапаешь? Я тут тебе свою печальную жизнь рассказываю, – зашипела на меня обиженно.

– Снежа, я тебе, правда, ужасно сочувствую. И ты мне потом все расскажешь еще много-много раз, чтобы этот ужас перестал быть только твоим. Разделишь его со мной, чтобы полегче жилось. И я тоже тебе кое-что важное расскажу. Только не сейчас…

Одним движением перевернулся, подмял ее под себя. С удовольствием стиснул начавшую брыкаться и сердито рычащую красотку. Прижался лбом к ее лбу и, глядя в возмущенно сверкающие глазищи, попросил:

– Поцелуй меня, а? Срочно-срочно… А то я сейчас сдохну от любви к тебе…