Любовь по требованию и без…

Глава 51

Я нынешняя, пустая и бездушная кукла, стояла у окна в маленькой квартирке в чужой стране, до хруста вдавившись лбом в стекло. Стискивала в ладони потертую пластмассовую снежинку и рыдала так, как никогда до этого в жизни.

Утопала в тех счастливых воспоминаниях восьмилетней давности, оплакивая свою юность и свою несостоявшуюся любовь.

Восемь лет назад… Эй…

– Слушай, а как тебя зовут?..

Он засмеялся. Вот просто заржал, как коняка на лугу!

– Ты чего? – я даже спать перехотела от его хохота.

– Снежинка, я поражен, – серьезно заявил он, отсмеявшись.

– Я польщена, конечно, что так тебя воодушевила. Еще бы пояснил, что я такого сказала.

– Снежок, ты меня уморила – лишилась девственности с первым встречным и только потом догадалась спросить, как его зовут.

Он вдруг стал очень серьезным. Рывком подтянул меня к себе и зло спросил:

– Ты всегда такая безбашенная дура?

Я вытаращилась на него, пытаясь понять, что его так завело. Не выдержала и спросила:

– В чем дело? Я не собираюсь предъявлять тебе претензии или что-то требовать от тебя. И рыдать над загубленной невинностью не собираюсь, как видишь.

Оттолкнулась от него и, перекатившись на край кровати, закуталась в одеяло. Буркнула:

– Обойдусь и без твоего имени. И мое тоже не спрашивай. Останемся друг для друга «Эй» и «Снежинка».

Закрыла глаза и сделала вид, что сплю.

– Ну, точно, дуреха, – злости в его голосе меньше не стало, но полежать в одиночестве мне так и не удалось, мужская рука грубо потащила меня обратно.

Размотала мой кокон из одеяла, и я опять оказалась прижата спиной к его горячему телу. По загривку прошлись требовательные губы, а загребущие руки принялись хватать меня за грудь и бока.

– А если бы я, и правда, оказался какой-нибудь психопат? Поимел тебя во все отверстия и вывез на пустырь связанную и с кляпом во рту? Или разделенную на части… Думаешь мало таких историй? Уж поверь, гораздо больше, чем ты можешь представить, Снежинка.

– Ты почти угадал с моим именем, – на моих губах против всякой логики расцвела улыбка. Почему-то его злой голос и страшные картины, которые он нарисовал, заставили меня успокоиться и даже самой покрепче прижаться к нему попой.

– Не провоцируй, – прорычал он в ответ на мои прижимашки. – Я с тобой о серьезном говорю. Нельзя так себя вести.

Подумав немного, я повернулась к нему. Обняла за напряженные скулы, поцеловала и, глядя в его злющие глаза, примирительно сказала:

– Да у тебя на лице написано вот такенными огромными буквами «Порядочный человек».

Он тяжело выдохнул:

– Так и не поняла ничего?

Я помотала головой:

– Не-а. Все говорят, что я тупая.

Подумала и добавила:

– Поэтому, не надеясь на разум, слушаю свою интуицию. А она спокойна в отношении тебя.

– Тупая, поэтому слушаешь интуицию? – он длинно выдохнул и вдруг успокоился, словно выпустил всю злость разом. Поразглядывал меня с интересом и скомандовал:

– Ладно, давай спать. Завтра поговорим.

Развернул меня спиной, прижал к себе и вскоре преспокойно заснул. А я еще долго таращилась в темноту, разбитую пробравшимися сквозь шторы отсветами уличных фонарей.

В этой огромной квартире, наполненной стариной, с запахами мебельного воска и полировочных смесей, прошли лучшие шесть с половиной дней моей жизни.

Мы просыпались утром, завтракали и шли гулять в парк по соседству. Держась за руки, молча бродили по утоптанным снежным дорожкам. Насыпали в птичьи кормушки купленные в соседнем супермаркете семечки. Угощали орешками пушистых, по-зимнему серых белок.

Брали в прокате коньки и гоняли наперегонки по пустому в эти утренние часы катку. Потом долго пили чай из захваченного с собой термоса. И шли домой заниматься любовью.

Первый раз за последние годы у меня появилось место, которое я называла домом. И пусть, на самом деле, он был не моим. И мужчина рядом со мной, имени которого я так и не узнала, тоже был не моим. Но мне именно так и думалось – «мой дом» и «мой мужчина». И моя любовь…

Однажды мы пришли в парк и обнаружили, что на центральной аллее поставили большую новогоднюю елку.

Зачем-то мы остановились и принялись наблюдать, как рабочие из люльки автовышки развешивают на ее искусственных лохматых ветках тяжелые гирлянды и огромные деревянные игрушки.

– Когда я был ребенком, елка была настоящая, – вдруг заговорил он, глядя на макушку ели, куда как раз крепили серебряную звезду. – Я всегда прибегал сюда и смотрел, как ее украшают. Нюхал одуряющий запах хвои и обязательно подбирал несколько отвалившихся от елки веточек. Приносил домой и ставил их в стакан с водой на подоконнике в своей комнате.

Помолчал и усмехнулся:

– А сейчас и подобрать нечего.

Я прижалась к его плечу, подсунула свою ладонь под его пальцы и предложила:

– Давай дома поставим живую елочку?

Он повернул лицо и глянул на меня дикими глазами:

– Дома?

– Ну да, – я вдруг смутилась. Опустила глаза и зацепилась взглядом за что-то, ярко блеснувшее под ногами. Присела на корточки, разгребла перчаткой рыхлый снег и вытащила серебристую пластиковую снежинку.

Сунула ему в руку:

– Вот, а ты говорил, нечего подобрать. Снежинка…

Он подержал ее на ладони и сунул в карман. Обнял меня и прижался к моим ледяным губам своими раскаленными.

– Пошли домой, – позвал через миллион световых лет, когда от нашего поцелуя растаял почти весь скопившийся у меня в груди лед.

Обнявшись, мы шли по парку. Молчали, улыбались друг другу, и пока еще верили, что у нас есть что-то впереди.

Уже в прихожей я вдруг вспомнила, что дома нет хлеба.

– Поставь пока чайник, а я сбегаю в магазин, – торопливо натянула сапоги и, не слушая его возражений, выскочила за дверь.

Больше в эту квартиру я не вернулась – на крыльце меня с двух сторон подхватили, зажали рот и затолкали в машину. Острое прикосновение иглы к шее, и я провалилась в темноту.

Несколько недель меня продержали в закрытой клинике с решетками на окнах. Кололи какие-то витамины и снотворное. Иногда, выплывая из мутного сна, я видела лица отца и мамы, и один раз Сашки.

В родительскую квартиру я вернулась только после Рождества, похудевшая, бледная и плохо соображающая. Еще несколько недель приходила в себя.

И уже намного позже узнала, что отец объявил маме, что я стала жертвой похищения. А мое нахождение в больнице требовалось, чтобы привести в порядок после пережитого психологического шока. Наверное, мама ему поверила, а правду я никогда никому не рассказывала.

Еще несколько недель за мной усердно следили, никуда не выпуская одну. А я не знала, куда деваться от своей тоски и сверлящего затылок взгляда отца.

Всю весну я регулярно приезжала к тому старому дому. Ходила вокруг, в надежде увидеть знакомую фигуру. Если удавалось, пробиралась в подъезд и впустую звонила в знакомую дверь.

Потом успокоилась. Успешно сдала очередную сессию. Лето провела в нашем доме в Испании, и к началу учебного года стала почти нормальной.

И с тех пор практически не вспоминала о тех шести с половиной днях счастья и о мужчине, подарившем их мне…

Пока полтора года назад не встретила его в самолете, летящем во Францию, и не поняла, что он меня не узнал…